Слово (Санкт-Петербург). Современные ценности

Беседа с историком, искусствоведом Юрием Алексеевичем Соколовым. 

– С недавних пор в средствах массовой информации стало привычным поднимать вопросы о современных ценностях, причем ценностные ориентиры настолько размыты, что порой приходится удивляться разнице мнений.

Ситуация в мире из-за этого ценностного конфликта заметно накаляется, да и сам мир становится более шатким и тревожным. Можно сказать, что мы являемся свидетелями настоящей войны ценностей. На эту тему мы сегодня поговорим с историком, искусствоведом Юрием Алексеевичем Соколовым.

 Скажите, пожалуйста, не преувеличиваем ли мы остроту проблемы? И вообще что понимается под термином «современные ценности»?

– Первое, что приходит на ум, – что-то вроде кантовского императива. Но вообще на самом деле это некие стереотипы доминантного поведения. Это то, что принято в обществе как образцовое, то, что является, может быть, даже обязательным, то, по каким признакам в обществе определяется понятие «свой – чужой». Вот это, наверное, и есть ценности. Они действительно сегодня очень своеобразные. Мы не будем перечислять ценности современного Запада, не будем перечислять ценности, которые есть у нас. Они принципиально отличаются.

У нас тоже есть ценности, тоже есть стереотипы поведения, есть доминантные герои, какие-то стереотипные формы бытования. Так вот, они у нас основываются на неподвижных категориях, они не меняются с течением времени. Здесь мы выступаем в качестве страны очень консервативной; наверное, даже в известной степени апологетом традиционных ценностей.

Консервативный – это не плохо. Консервативный – это тот, который относится к понятиям устойчивости, привычности. Это то, зачем существует вековой опыт, а иногда и тысячелетний; этот опыт апробирован, неоднократно испытан в самых разных ситуациях, в самых острых. И он обнаруживает свою позитивность. Вот мы основываемся на этих категориях.

Но дело в том, что даже в наши учебники уже проникает мнение, которое свойственно Западу, когда все вот эти ценности, категории, доминантные поведенческие и прочие, относятся к явлениям подвижным. То есть сегодня хорошо одно, завтра хорошо уже другое, сегодня у вас одни ценности, завтра – уже другие.

И то, что в нашем восточноевропейском православном сознании сакрализировано, является незыблемым… Мир может рухнуть, может измениться политический строй, может разразиться гражданская война, поменяться само государство, но предательство есть предательство, а мужчина должен вести себя как мужчина, а добродетели женщины неизменны. Как, кстати, и добродетели мужчины. И так далее. Вот это остается вне каких-либо обсуждений.

Сегодня в Европе мы видим совершенно иное: все подвижно, все изменяется. И, в общем, это означает одну простую вещь: ценности на самом деле ценностями-то не являются. Они являются скорее средствами. Если это временное явление – значит, оно выполняет сейчас какую-то свою задачу, и затем мы его откладываем в сторону как инструмент, которым только что пользовались. И нужен другой инструмент, нужна другая отмычка для чего-то.

Здесь возникает интересная вещь. Ценности – явление временное. Хорошо. Тогда кто эти ценности определяет? И тогда еще вопрос: а зачем эти ценности определяются таким или иным образом? То есть что мы должны получить, простите, в финале: перед тем, как занавес закроется? Вот это уже интересно. То есть у нас есть текст, контекст и подтекст. Вот подтекст мы не знаем.

Текст мы знаем – это свобода, равенство, братство, причем понимаемые не так, как они понимались древними христианами: свобода во Христе, равенство во Христе, братство во Христе. Нет, здесь совершенно иное содержание – то, которое идет от Якобинского клуба, от эпохи Просвещения, где концы с концами не сходятся. Вот в это лукавство, как в сети, затягивается огромное количество людей: вот свободы, вот права…

Вот, например, право индивида, преимущественное над обществом и государством. Например, права ребенка, который может не слушаться родителей, – и тогда рождается ювенальная юстиция. То есть это весь набор привычных для нас сегодня сочетаний, вокруг которого идут споры и даже скандалы.

Нас упрекают в том, что мы в России это по какой-то причине не хотим признавать. Мы говорим: «Это ваше, и пусть это будет ваше (до добра это только не доведет). Но мы вместе с вами в вашу лодку, обреченную на то, чтобы затонуть, не хотим».– «Нет, вы должны сесть в нашу лодку!» Вот это текст.

Что у нас в контексте? А в контексте есть утверждение безостановочного позитивного движения, которое называется историей. Все движется. И если все движется, то оно ведь обновляется. Вы правильно сказали в самом начале передачи: то, что происходит в эпоху Просвещения, воспринимается как обязательный позитив: движение неизбежно, и то, что будет дальше, будет только лучше.

Значит, то, что есть сейчас, и то, что нами в Восточной Европе осуждается, – это замечательно по сравнению с тем, что было в XIX веке, и уж тем более по сравнению с тем, что было в XVIII веке и, конечно, в Средневековье... И как здесь не вспомнить Розанова, который говорил: «А чем занимаются либералы? Ах да, конечно! Они опять сражаются со Средневековьем».

И когда Вы видите сегодня, например, фильм Алексея Германа по роману Стругацких «Трудно быть богом», где традиционное неприятие Средневековья как абсолютной дикости, то Вы видите вот эту самую позицию, которая напоминает Вам: «Вот как было, когда было христианство! А сейчас все гораздо лучше».

– Но в контексте вышесказанного как тогда понимать непременное указание на современность? Ведь мы говорим именно о современных ценностях.

– Современность – это тоже удивительное лукавство. Вот сегодня современное – значит, сейчас это является ценностью. А завтра? А завтра, извините, как самоварное золото – его никто в ломбард уже не примет, оно не нужно. Вот сегодня писатель замечательный, он гений, а завтрашний день уже его дезавуирует. Это, простите, не дезавуирование современного писателя, это дезавуирование классики.

Шекспир – это кошмар со многим количеством трупов, Лев Николаевич Толстой – это ужасное, занудное философствование неизвестно о чем, Достоевский – удивительный чудовищный путаник, у которого все перевернулось в сознании, и так далее. Это хлам! Вот они ушли, есть сегодняшний день.

Дело в том, что понятие «современный» стало сегодня качественным определением. «Вы современный человек!» – и это уже хорошо. «А Вы несовременный человек»… Кто такой несовременный человек? Это тот, который даму пропускает вперед,  для которого слово свято, который ценит дружбу, не может предать ради выгоды, любит своих родителей независимо от того, могут они ему дать деньги или нет.

Сегодня это все несовременно, это то, что мешает твоему продвижению вперед, мешает тебе сегодня преуспевать, просто быть довольным самим собой или напоминает о чем-то нехорошем. Прочь! Выбрасываешь это, тебе сегодня проще вот так, без воспоминаний. Понятие «современный», дезавуируя историю как опыт человеческой цивилизации, по сути, оставляет человека над бездной.

Потому что когда нет опыта, когда вы его отринули, когда вы живете только сегодняшним днем, вы находитесь именно над бездной: бездна позади вас, бездна впереди вас, есть абсолютная неведомая страшная тайна, и вы цепляетесь за сегодняшний день. Но сегодняшний день уже завтра будет вчерашним днем, и появятся новые боги, новые ценности, новые стереотипы поведения, а вы не вскочили в эту лодку. Почему? А у вас на висках появилась седина, вы уже несовременный. Всё, пришли новые герои. И вас на свалку. Слово «современность» сегодня означает страшную вещь.

– Спасибо, Юрий Алексеевич, за сегодняшнюю беседу.

Дорогие телезрители! История творится здесь и сейчас, и все мы участники этого глобального процесса. Исторический вызов – это не абстрактное понятие, он обращен к каждому из нас. Спасибо, что были с нами. До новых встреч!

Ведущая  Екатерина Соловьева

Записал Игорь Лунёв