Беседы с батюшкой. С прот. Дмитрием Смирновым

В московской студии телеканала на вопросы телезрителей отвечает протоиерей Дмитрий Смирнов, настоятель храма святителя Митрофана Воронежского на Хуторской, г. Москва.

– Хочу начать с вопроса о сегодняшней евангельской притче: «В притче о богатом и Лазаре мне непонятна участь богача: человек приобрел богатство, но ведь не сказано, что украл, – заработал и пользуется этим богатством. В чем здесь грех и за что его в муку вечную определил Господь? Только за то, что он наслаждается жизнью?»

– Нет, конечно же. Просто вопрошающий не понимает, что такое грех, и смотрит со своей точки зрения. Этот человек думает, что если гуляет на свои, значит, все в порядке. Это с его точки зрения, исходя из тех жизненных принципов, которые он исповедует. А Господь сказал: «Мои пути – не пути ваши». Для Бога совершенно неважно, богат ты, беден, здоров, болен, умный или не очень. Это не играет никакой роли. Для Бога важно только одно: живет ли в тебе Святой Дух. А Дух Святой может жить только в человеческом сердце, исполненном милости, любви. А этот богатый человек в этом не замечен: не жалко ему нищего, убогого. То есть его сердце безжалостно. Следовательно, в нем не может поселиться Дух Святой. А раз не может, он не может достичь Царствия Небесного.

Сам он заработал или украл – не играет никакой роли. Имеет значение только, добр он или равнодушен к нужде ближнего. И грех заключается не в том, что человек совершил какой-то проступок; грехом является качество души человека, которое его отделяет от Бога. То он и наследовал в результате своей жизни. С точки зрения государства, закона, признания общества человек может быть народным артистом СССР. И что? Да ничего. Ты же не предъявишь диплом на том свете. Это ничего не дает. В земной жизни человек пользуется какими-то благами, которые сам своим трудом заработал. Так о богаче и сказано: ты же уже получил свою награду: одевался в драгоценные одежды, пировал каждый божий день...

– Господь тебе не препятствовал.

– Нет. На свои гулял. Но для Бога надо, чтобы человек, гуляя на свои, заботился о ближнем. А ближний на пороге сидит. И не хочет богатого убить, отравить, что-то отнять, не устраивает митинги, майданы у него под окнами, чтобы сделать все справедливо. А что такое «справедливо»? Отнять половину мне. Нет, он хочет, если крошки случайно упадут (так сказать, рукавом заденут), прежде чем собаки съедят эти крошки, чтобы ему полкрошечки досталось; только и всего, очень скромно. Он бы и сам пошел на работу охранником или у шлагбаума стоять, чтобы хозяина выпускать, за еду даже согласился бы, но у него нет возможности: он болен, весь в язвах. Даже псы более милосердны, они зализывали ему раны. Так что богатенький оказался хуже, чем пес.

– Это богатство оказалось для него погибелью.

– Не думаю, что богатство. Просто такой скаредный человек.

– Жадненький.

– Да. Так бывает, а иначе откуда деньги, если ты не жадный?

– Как накопишь на такую жизнь, если не будешь на всем экономить…

– Да.

– Вопрос: «В чем в наши дни в верующих людях может проявляться фарисейство?»

– Да во всем. Фарисейство – очень глубокая болезнь, поражающая все. И выражение лица, и походка, и как он держит голову, и как разговаривает с людьми – все выдает фарисея. Вообще фарисей – это артист, который всю жизнь из себя изображает человека праведного, хорошего, доброго. Но все это не настоящее, а как в театре. В театре же сама актерская среда кошмарна: та жизнь, которой живет эта публика, – ужасна. А изображают из себя праведников. Раньше их дальше прихожей не пускали, а теперь они являются учителями: я считаю; я это; я то... Поэтому каждый фарисей – артист. Но при большой опытности человек понимает, что театр, в котором он играет, давно погорел в аду. Вот сейчас вдруг стало модно, всякая человеческая мерзость всплывает. Как у тухлого супа, когда его кипятишь, пена поднимается наверх. Так и здесь: все это мелко, гадко, подло и вообще скучно и неинтересно; за этим ничего настоящего, никакого благородства не стоит, одна клоунада.

– Быть благородным тяжелее, чем казаться им. А человеку хочется выглядеть так, чтобы о нем хорошо говорили.

– Да. Он сыграл Сирано де Бержерака и уже думает, что он – Сирано де Бержерак. И так далее. Вживается в образ. А Станиславский шепотом из суфлерки говорит: «Не верю»; рассчитано на дураков.

– Но людям такая жизнь нравится.

– Это пожалуйста! А разве богатому не нравилось пиршествовать, блистать каждый божий день? Хоть бы отдохнул...

– Не надоедало.

– Это из-за своей ограниченности. И фарисей бесконечно любит себя, любит похвалы. Если кто-то не заметил его какое-то мнимое достоинство, он очень огорчается. Фарисей очень обидчив, все время считает, что с ним недостаточно хорошо обошлись. Он никак не может признать своей духовной нищеты, не понимает, что в этом признании блаженство. Место твое – это место половой тряпки в мужском туалете на Казанском вокзале. А думает: «Как ты смеешь со мной разговаривать!..» Да кто ты такой? Какие-то значки, побрекушки перед Богом – ничто.

– Но человеку внушается о его достоинстве, за которое он должен бороться.

– Внушается. Так не надо быть таким дурачком доверчивым.

– Вопрос телезрительницы: «Во все ли времена одинаково легко (или трудно) человеку спасаться? Скажем, много сотен лет назад были совершенно другие времена – и людей праведной жизни, наверное, было больше. А сейчас и просвещение, и храмы открыты, люди могут читать, Библия есть почти в каждом доме, а людей праведной жизни как-то не прибавляется, мало. Поясните это, если возможно».

– А зачем Вам это надо?

(Далее диалог с телезрительницей.)

– Думается, что сейчас удобные времена для спасения, а в окружении так мало людей (да и сама я), которые стремятся именно к праведной, святой жизни. Почему не все святые? Вроде как все есть для этого…

– Понимаете, Господь-то все дал, а человек не хочет ничего этого.

– Чем больше комфорта, тем сложнее прийти к Господу, получается?

– Нет, не сложнее, все то же самое. Просто человеку это не надо, его больше интересует новая модель айфона или новая форма каблука на туфле, это гораздо более важно для человека. А о спасении души он даже знать не знает и не хочет ничего об этом читать. Он весь в виртуальном пространстве, а оно формируется людьми очень примитивными. Поэтому спасение зависит от самого человека. Нельзя сказать, что какая-то эпоха более этому способствует. Конечно, Господь каждому человеку подбирает свои обстоятельства, которые были бы именно для этого человека наиболее спасительными. Но люди этого даже не замечают. Люди в последнее время Бога вообще как-то не замечают.

– Да, жаль. Спасибо большое за ответ.

– А мне-то как жаль, Вы даже представить не можете. Поэтому, вместо того чтобы спать (я очень спать хочу; уже стемнело, улицы становятся пустые), я вот здесь сижу.

– Спаси Господи и Вас, батюшка, и отца Александра за такие хорошие передачи.

(Окончание диалога с телезрительницей.)

– Сейчас, в нынешнее время, знать о Боге легче, чем раньше.

– А знать о Боге – это ничто. Каждый бесенок знает о Боге. И что? Ничего. Пойди к метро, подойди к первому попавшемуся человеку или даже к тому, кто пропускает по пропускам, и спроси: «Есть Бог?» Скажут: есть. Все всё знают. Ну и что?

– То есть это знание человеком никоим образом не используется?

– Оно ему является в осуждение. «Кто знал и не делал, биен будет больше», сказано в Писании. Поэтому неудивительно, что эта добрая женщина так жалеет людей, потому что все они будут страшно биты, когда закончится их земная история.

– Но если человека так прямо спросить: «А знаешь ли ты, что будешь бит за то, как  живешь?», он скажет: «Бог же милосерден, как же так?»

– Бит – имеется в виду фигурально. Душу побить нельзя. Просто душе откроется то, к чему человек мог бы прийти, если бы не собственное фарисейство.

– То есть человек увидит то, что он имеет, и то, что мог бы иметь?

– Лев Николаевич Толстой говорил, что человек – это дробь: числитель – то, что он есть, а знаменатель – то, что он о себе думает. А когда человек цену дроби узнает, то ему будет горько: там будет плач и скрежет зубов. Скрежет зубов по поводу упущенных возможностей. Дана жизнь, даны встречи с прекрасными людьми, написаны тысячи прекрасных книг – и что?..

– Из всего выбрано худшее.

– Да, худшее, пошлое, безвкусное, то есть совсем какой-то примитив.

– Вопрос телезрительницы: «Я хочу задать вопрос по поводу Божественной литургии, которая проходила в Санкт-Петербурге в духовной академии, вел ее Варсонофий (это транслировалось по каналу «Союз»). Божественную литургию я не узнала. Было предупреждено, что это литургия какого-то века, какого-то апостола, он заповедовал нам ее служить. На литургии не было пропето Символа веры, а только читали слова…»

– А зачем Вы мне это рассказываете? Я это знаю наизусть. Вы думаете, что я такой неученый человек, как Вы, что ли?

(Далее диалог с телезрительницей.)

– А почему не пели, а говорили? И Причастие было не из одной Чаши, а отдельно хлеб и Чаша Причастия. Рукой раздавали хлеб...

– Я и это могу объяснить. Что Вы удивляетесь? Представьте себе, некий человек пришел в Конго в местный этнический театр и ничего там не понял: ни словечка, ни почему люди в одних набедренных повязках, почему так много барабанов. Ему говорят: это мы молимся. Он говорит: «А где тогда Херувимская?» Ему говорят: «Но это же Африка»...

Эта литургия древняя, ее всегда служат в день апостола Иакова. Вы об этом ничего не знаете, так как у Вас в голосе сквозит какое-то заблуждение. Наоборот, вам хотели показать. Ведь было время, когда не служили литургию Иоанна Златоуста, Василия Великого, а каждая Церковь служила свою литургию. После того как были составлены эти два великих текста, Церковь на Соборе решила, что лучше этих текстов нет ничего, и остановились на этом выборе. А так литургий существует много. Просто Вы еще церковно малограмотный человек, в этом все дело. Причина Вашего недоумения в густопсовой неграмотности. Поэтому Вас все это смущает. А меня не смущает, у меня дома есть целый многотомник, где список всех оставшихся в истории литургий, в переводе на русский язык.

– Батюшка, правда, каюсь.

– Наша с Вами ситуация описывается русской пословицей: слышал звон, да не знает, где он. Поэтому и приходите в ужас.

– Я просто слышала, что когда на литургии не будет петься Символ веры, «Достойно есть»...

– Надо не слухами питаться, а книгами. А то: «Мне одна женщина сказала...» А если у этой женщины два класса образования и она на одни двойки училась? Например, все женщины берутся лечить, говорят: мне помогает. «У тебя какая болезнь?» – «У меня подагра». «А у меня заворот кишок». И всем одно и то же лекарство... Так что учиться, учиться и учиться.

– Спаси Господи, батюшка. Храни Господь! До свидания.

(Окончание диалога с телезрительницей.)

– Да, с образованием, конечно, порой сложности.

– Например, Александр Сергеевич Пушкин литургию Иакова не знал – это стопроцентно. Но нельзя сказать, что он был человеком необразованным. Он был не только образованный, он был умнейший человек. Проблема в другом: человек не испытывает доверия; считает, что митрополит Санкт-Петербургский специально этой женщине морочит голову. И она, вместо того чтобы постараться понять, что и как, разобраться, начинает его обвинять.

– Подозревать.

– Она даже не называет его митрополитом, говорит: «Варсонофий»; как будто он дворовый мальчишка. А это второй человек в нашей Церкви. Человек ничего не понимает и уже берется осуждать: «этого не пели, того не пели». И в Греции не поют, и в Сербии не поют, и в Болгарии не поют. Только в России с определенного периода, с XIX века, стали петь. А в XVIII и не пели. Что тут такого? А человек не понимает: петь или не петь – это не играет никакой роли. А до XI века вообще никакой Херувимской не было. Ее сочинили, чтобы заполнить пространство в литургии во время переноса Даров с жертвенника на престол. А ей невдомек, ей главное, чтобы все было спето. Некоторые думают, что Херувимская – это вообще самое главное место в службе, потому что все замирает, все так торжественно. А некоторые вообще в этот момент на колени бухаются, потому что ничего не понимают. И вместо того чтобы понять, разобраться, начинают говорить: митрополиты виноваты. Еще и испугалась. Чего бояться?..

– Что какая-то ересь в Церкви появляется. Хотя люди сами ее привносят.

–  Да сколько угодно, мешками несут.

– Тоже про сомнения вопрос: «У меня порой возникают сомнения, что Бог меня слышит или что Он сможет мне помочь. Как научиться доверять Богу?»

– Человеку, который Богу не доверяет, помочь нельзя.

– То есть эти сомнения так и будут его преследовать?

– Нет, они просто заменят ему веру и заменят ему жизнь. Представьте себе, маленький ребенок трех лет совершенно не доверяет маме. Чем это кончится? Или тем, что он съест какую-нибудь отраву, или под машину попадет, или таблеток наглотается. Это кончится всегда бедой, если дети верят больше мальчишкам-сверстникам, чем маме с папой, которые их действительно любят, хотят предостеречь от плохого. Здесь то же самое. Кому, человек, ты не доверяешь? Самому Господу Богу. А кому ж тогда ты будешь доверять?

– Доверяет сомнению.

– Любое сомнение от дьявола. Задумайся, человек.

– Говорят: я молюсь...

– А все попусту, хоть обмолись. Заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибет. Результат молитвы – расшибленный лоб. Ты этого хотел?

– Хотел, чтобы Бог меня услышал, помог.

– А у тебя в сердце нет доверия, поэтому бесполезно ты молишься, человек. Надо всю надежду возложить на Бога, всю.

– Вопрос телезрительницы: «У меня вопрос на тему смирения. Как смириться по отношению к детям и к отцу? Я вижу, что дети несправедливы, молчать не хочется и конфликтовать не хочется. И с отцом так же. У меня очень старый отец. Я тоже уже пенсионерка. Он от меня требует такую помощь, которую я не могу дать. Я больна, у меня было очень много операций. А он начинает на меня обижаться и скандалить: “Я старый человек, вы меня бросаете”. В общем, скандал такой жесткий...»

– Так это очень просто. Сказать: «Если мы тебя не устраиваем, то завтра начинаем процесс перевода в дом престарелых и инвалидов. Там профессионалы, они знают, как и чего… Так что готовься. Мы плохие, они – хорошие. И ты прекрасно там доживешь свой век, еще лет сорок. Там тебе будут давать медикаменты бесплатно. Так что не волнуйся, сейчас мы тебя пристроим». И он сразу изменит свое настроение. А как только будет вспоминать об этом настроении, сразу брать трубку: «Алло! Это дом престарелых? Нам надо дедушку определить, потому что он очень нами недоволен, говорит, что мы недостаточно молоды, чтобы за ним ухаживать».

(Далее диалог с телезрительницей.)

– И аналогичный вопрос, только по отношению к детям. Мои дети уже взрослые,  тридцать и сорок лет. И тоже получается конфликт, они мною недовольны: либо я не так сказала, либо не так встретила, либо мало помогаю.

– Помогать тридцатилетнему человеку?

– Ну, хотя бы посидеть с внуком.

– Но внук – это же не Ваш сын?

– А что делать, если они очень обижаются? Я не хочу конфликтовать.

– А что они обижаются? Человек может помочь только тем, чем может, что в силах и ему в радость. А так что: силком, за горло?

– Получается почти так.

– Получается очень просто: «Хорошо, дорогие мои, я лишу вас наследства полностью. А сейчас найму девушку, которая будет за мной ухаживать, ей все и отдам. Раз у вас мама плохая, найдется чужая дочка, для которой я буду хорошей. У нее до сих пор жилья нет, мне недолгий век остался, я ее облагодетельствую; по крайней мере, она будет мне благодарна...» И тон деток, которые почему-то думают, что им все должны, сразу изменится. Тут виновато плохое воспитание. Есть такая русская поговорка: как аукнется, так и откликнется. И еще: на осинке не растут апельсинки. Каждый наследует то, что заслужил. Какие родители – такие и дети. Я бы понял, если у Вас было шестнадцать детей, мало им внимания уделяли, денег было маловато. А тут двое – и не смогли воспитать, они еще что-то требуют. Дети должны быть так воспитаны, чтобы в драку, кто будет ухаживать за родителями. И только: «Мамочка, мамочка любимая, не надо ли тебе чего?» А Вы так не воспитали, теперь придется применять жесткие меры. А денежки любят все, особенно дети у плохо воспитанных родителей. Как скажешь, что «не получишь ни метра жилплощади, ни автомобиль, ни гараж, ни дачу», – сразу будет другой разговор.

(Окончание диалога с телезрительницей.)

– Вторая половина ее вопроса – чтобы конфликта не было ни с папой, ни с детьми. Как это устроить?

– А конфликта нет. Спокойно, на пониженных тонах: «Лишу наследства». А с папой: «Отправлю тебя, родненький, в дом престарелых. Не тайно, а открыто тебе заявляю». И звонить: «Скажите, пожалуйста, на каких условиях можно к вам определить человека? Он раздражается, говорит, что мы к нему плохо относимся...» Деменция старческая. Там все скажут. Есть даже такие дома (я в один десять лет ходил), где содержатся люди подолгу, годами, они даже не говорят. Очень трудно с ними, я все понимаю. И они там прекрасно себя чувствуют. К ним батюшки ходят. Так что все замечательно.

– Вопрос телезрительницы: «Я к вам обращаюсь за помощью, потому что мне не к кому обратиться. Я очень сильно молюсь...»

– А очень сильно – это как? Может, Вы меня научите?

(Далее диалог с телезрительницей.)

– Я молюсь Господу Богу, святым,  Казанской и Тихвинской...

– А какая это святая – Казанская?

– Казанская икона Божией Матери.

– А чем она отличается от Тихвинской?

– У меня есть икона Казанской Божией Матери, я ей молюсь. Я многим святым молюсь.

– Обождите, одно дело – икона, другое дело – святой. Видно, Вы ничего не понимаете.

– Нет, я молюсь Господу Богу утренними и вечерними молитвами...

– А вечерние молитвы как называются?

– На сон грядущим.

– Правильно. Ну и в чем же сила Вашей молитвы? Расскажите.

– Я молюсь, как бы прошу Господа Бога...

– Как бы... На самом деле не молитесь. Как бы помолились, а на самом деле – нет.

– Нет. Я открываю молитвослов, читаю молитвы, молюсь очень сильно, прошу о помощи. Потому что у меня мама неверующая, она очень грубо кричит по телефону: «Ты зачем молишься? Прекрати молиться». В нее как будто бес вселился. Меня всегда ругали. Я перед едой «Отче наш» читаю, благословения прошу, а они на меня руку поднимают. Дочь так же.

– А в чем нужна Вам моя помощь?

– Я нахожусь между жизнью и смертью.

– И я нахожусь. И вообще каждый человек.

– У меня эпилепсия, киста головного мозга, кровотечение в сердце, давление 86 на 90. Врачи, когда приезжают, не хотят меня забирать в стационар. Я уже и в министерство звонила, у меня руки опускаются. Говорю: «Мама, помоги!» Прошу ее помочь. А она говорит: «Ты только лежишь и ничего не делаешь». А я стараюсь. Я и есть не могу, мне настолько тяжело... Я молюсь, прошу многих святых.

– А где Вы живете?

– Я живу в Карелии, далеко очень от Вас. Я постоянно смотрю вашу передачу. А они на меня наезжают: «Ты зачем смотришь передачу? Отключи телевизор»...

– А Вы уже давно не работаете?

– Я инвалид второй группы, давно не работаю.

– А у Вас какой-нибудь нормальный родственник есть?

– Нет. У меня никого нет, я одна.

– А Петрозаводск от Вас далеко?

– Петрозаводск недалеко. Когда я ездила в Петрозаводск на обследование, меня выгнали, сказали: «Если будешь много говорить, мы тебя в психушку отправим». А женщины там за меня заступились, сказали: «Она же нормальная, какая психушка?» У меня с желудком проблемы, а они ничего не предпринимают...

– И Вы хотите устроиться в больницу, да?

– Да, хочу в больницу.

– Хорошо, Вы мне пришлите сюда, «на «Союз», письмо с Вашим адресом, телефоном, фамилией и ксерокопией паспорта. Я постараюсь что-нибудь для Вас сделать.

– А Вы можете за меня помолиться? Меня зовут Анна. Пожалуйста, Христа ради.

– Хорошо, Анна, помолимся.

(Окончание диалога с телезрительницей.)

– Вопрос: «Объясните, пожалуйста, зачем антихристу Господь позволит три с половиной года на земле царить?»

– Во-первых, мы не знаем, что это будет за степень его царения. А во-вторых, мы видим, что тенденция современного мира и тех людей, которые правят этим миром сейчас (это целая группа людей), такова, что они стараются именно так и сделать. Это не Господь.

– Но время его царства Господь ограничит.

– Безусловно.

– Но даст ему все-таки эту власть...

– Эта власть будет политическая. Душа-то остается свободной, если человек сам эту свободу не отдаст.

– Такое искушение для каждого человека...

– Да, конечно. Потому что в этой торжественной встрече антихриста участвует все население земли в той или иной степени.

– Но это будет царство сплошного искушения и для верующих.

– В большей степени, чем во все остальные эпохи.

– Вопрос: «Нужно ли для спасения души человеку самому искать нуждающихся в помощи людей? Или же Господь Сам Своим Промыслом пошлет нуждающегося?»

– Господь Сам пошлет.

– Только нужно увидеть то, что Господь посылает.

– Да что там видеть-то? Господь дал нам алгоритм: ближний твой. Не надо обязательно ехать в Аргентину.

– В неделю о Страшном Суде мы каждый год это слышим...

– Слышим, да не разумеем, к сожалению.

– Вроде так просто: «Я был голоден, и вы накормили Меня».

– Да.

– Вопрос: «Насколько человеку нужно проявлять в обществе свою веру?»

– А при чем тут общество? Мы живем не для общества, не для того, чтобы угождать этому обществу, не для признания общества. А то додумались уже: покойникам аплодисменты. Вообще абсурд! Несут гроб – и все вокруг хлопают. Хорошо, что покойник не встает и ручкой не машет.

– Такая форма признательности человеку за его земные заслуги.

– Я понимаю, что это форма. Но зачем же абсурдная форма? Зачем шарики пускать в небо? Кому? Кадильный дым или молитва, обращенная к Богу, – это я очень хорошо понимаю. А что такое пускать шарики, я не понимаю. Что за детский сад?

– Для человека, не привыкшего к молитве, это такое выражение...

– Но оно абсурдное.

– Но человек на другое не способен.

– Возьми и почитай молитву: со святыми упокой, Христе, души раб Твоих... Это не понятно, что ли? А шарики понятно. Это понятно для трехлетнего дитя, но ты же не трехлетнее дитя.

– Однажды к нам в храм пришли две уже пожилые женщины и начали со мной диалог со слов: «Знаете, батюшка, мы очень мало что знаем в церковном, нас не научили». Вот такой аргумент: не научили.

– Очень просто. Давай сейчас привяжу тебя к лавке и буду учить. Повторяй за мной: «Отче наш...» Не хочешь учиться?

– Люди, которые запускают шарики, хлопают, выражают свою радость...

– Пусть они сделают себе церковь из фанеры, шариками ее украсят и туда ходят. Если человек умер, они шарик запускают, а если человек жив, – шарик лопают, как салют. Мы-то, православные, тут при чем?

– Человек все-таки отождествляет себя с Церковью, особенно если он крещен.

– Гитлер тоже крещен, и что теперь? Ты отождествляешь себя с Гитлером?

– Нет, с Гитлером рядом ставить себя никто не хочет.

– Понятное дело. А с шариком?

– Обычно говорят так: а что в этом плохого?

– Плохого ничего нет, абсурдно. Ну, давайте куски сала вверх кидать. Или как некоторые начинают голубей кормить, чтобы они что-то отнесли; считают, что это какой-то ритуал. Но это все скорее Древний Египет напоминает, чем нашу православную веру. Церковь же борется с религиозными предрассудками, с суевериями.

– Затем мы с Вами здесь и сидим, чтобы немножечко какие-то религиозные предрассудки развеять.

– Церковь – за истину, а не за религиозные предрассудки. Так можно в бубен бить – и все; это такая религия. Прыгаешь через костер, бьешь в бубен – и человек здоров; прямо по телевизору показывают.

– Батюшка, надеюсь, Ваши слова как-то повлияют на умы людей.

– Господи, помоги!

– Спасибо Вам за передачу.

– Всего доброго, до свидания!

Ведущий: протоиерей Александр Березовский

Записала Нина Кирсанова