Беседы с батюшкой. Священник Владислав Береговой. 26 марта 2024

В студии священник Владислав Береговой, руководитель Молодежного отдела Песоченской епархии.

– Недавно в одной из программ мы с Вами обсуждали православную психологию. Вы сказали, что нужно обладать современной терминологией, такими словами, как «сепарация», «абьюз». Об этом и поговорим. Насколько важно священнику обладать знаниями современного разговорного языка подростков, знать такие слова, как «краш», «скилл», «пруфы», «кринж»? Для меня проблема изъясняться этими словами. С другой стороны, когда я слышу их, ничего не понимаю. Пришло время, когда не понимаешь, о чем говорят дети. А Вы обладаете этой терминологией? Проблема ли это?

– Во-первых, не проблема. Очень многие придают слишком преувеличенное значение этому новоязу. Нет такого поколения, которое бы не использовало какой-нибудь новояз в разговоре между собой. Но когда видишь взрослого человека, который продолжает так говорить, стоит удивиться и пожать плечами. Его одногодки уже его не поймут. Они все уже выросли и говорят на нормальном языке.

В рекомендациях для священнослужителей неоднократно говорилось о том, что при осуществлении миссионерской деятельности не надо опускаться до уровня тех, кому  говоришь. Хотя здесь чувствуются некоторые нотки фарисеев, говорящих: этот народ невежда в законе, проклят он. Когда читаю, что нельзя спускаться на уровень тех, кому несешь слово Божие, то меня немножко передергивает. А с чего ты решил, что намного выше его? Да, может быть, ты лучше его знаешь Писание, но лучше ли ты? В силу возраста, допустим, не у всякого молодого человека будет такой греховный бэкграунд, как у тебя. И тут кого-то передернуло: «Батюшка, что это Вы за словечки такие используете?» Священник, говорящий с молодежью, как мне кажется, не должен употреблять молодежный новояз к месту и не к месту.

– Но понимать его обязан.

– Да, потому что подростковое, детское сознание не так долго держит внимание, и когда видишь, что ребята начинают зевать и крутиться, значит, надо вставить что-то понятное для них, может быть, несколько неожиданное, но в тему разговора. Священник должен понимать, как говорить, что говорить, к месту это сейчас или нет. А чего-то предосудительного я в этом совершенно не вижу.

Конечно, если я в кресле телеканала «Союз» выскажусь на какую-нибудь общественно-политическую проблему, что это кринж или краш, то, наверное, второй раз меня сюда уже не позовут, а скажут, что у меня профессиональная деформация и я говорю слова непонятные и неуместные для аудитории. И если я буду с детьми четвертого или пятого класса говорить на языке классической русской философии, то они точно так же будут возмущаться и не понимать меня.

– А был ли у Вас опыт общения с подростками?

– Конечно. Понимать новояз надо не для того, чтобы показать, что ты свой, но что ты не выше их, что ты не спустился с небес на парашюте. Надо показать, что ты понимаешь их переживания, чувства. Важно сначала получить кредит доверия, так сказать о себе, чтобы они поняли, что ты в теме их проблем. Ведь почему подростки закрыты от родителей, священства, духовенства? Потому, что убеждены, что они вот здесь, а ты где-то далеко со своими службами, кадилами, проповедями и не понимаешь их. А если они видят, что ты в курсе их проблем, это неплохо.

Я убежден, что существует огромное количество священников, которые совершенно не используют никакой новояз, говорят с подростками так, как хотят говорить, и находят контакт. Поэтому подытожу: совершенно не так обязательно знать подростковый новояз и использовать его в беседе с подростками.

– Вопрос от телезрителей из классической православной семьи. Дочка пришла с короткой стрижкой, розовыми волосами и проколотым языком. Родители в шоке, спрашивают совета.

– Они где-то перегнули, и ребенок пошел в противодействие, чтобы показать, что он тоже личность; что он самостоятелен и уже готов нести ответственность за свои решения; что он не обязан быть таким, каким его хотят видеть родители. Значит, где-то был перегиб со стороны родителей. Это проблема родителей. И если хочешь поругать ребенка, то встань перед зеркалом и поругай себя. Опять же возвращаемся к чтению книг о подростковой психологии. Ребенок ищет себя. И редко он это делает, изучая славянофилов и западников. Скорее всего он попытается сначала найти себя во внешнем образе, в границах какой-нибудь субкультуры. И чем сильнее ему что-то запрещают, тем больше хочется. И если вы все равно хотите возглавить этот протест, то будьте в нем, но в том направлении, в котором идет ребенок. Хочет татуировку, предложите сделать с хной, которая смывается. Хочет нос проколоть, предложите для начала повесить сережки. Надо как-то договариваться. Запретами ничего не решить. Да и не до конца же своих дней кто-то будет ходить с розовыми волосами.

– Страшнее ли, когда это делают мальчики?

– Ну, это вызовет больше недоумение. Но опять же надо понять, где ты прокололся как родитель, как отец. Почему вдруг ему срочно нужно самореализоваться за счет изменения внешнего вида, где у него занижена самооценка? Как мы разговариваем с детьми? Мы за словом в карман не лезем: обзываем, унижаем их. А как уроки с ними делаем? Это вообще жуткая история. Кто-то может тетрадку порвать, кто-то истерит: «Переделывай все, ты дурак, безмозглый! Ничего не понимаешь». Родители иногда сильно перегибают палку.

– А у Вас как?

– У нас как раз все хорошо, слава Богу. Мы понимаем, как с детьми делать уроки, помогаем, ни в коем случае не обесцениванием ребенка и не унижаем. Такое сплошь и рядом: «Ты ничего не понимаешь, ничего не добьешься. Дворником будешь. Давай учись». И ребенок уже на таблетках пытается чего-нибудь добиться, а сил не хватает, бессонница, депрессия, вплоть до самоубийства. Пытаясь сделать из ребенка профессионала, дотянуть его до какого-то совершенно фантастического интеллектуального уровня, мы забываем, что не всякий это вытягивает. В советском прошлом высшие учебные заведения были далеко не для всех. Это сейчас пришло такое веяние, уже не один десяток лет, что высшее образование доступно практически всем. Это неплохо, но все же хотят поступить на бюджет, и это выматывает детей, у них не остается сил жить, не то чтобы учиться.  

– Да, очень много знаю ребят, которые бросили учебу на третьем, четвертом курсе. Кто-то в армию пошел, кто-то в Грузию сбежал.

– Надо просто принять ребенка таким, какой он есть.

– Таких историй достаточно много, особенно в Москве, где вроде как все хорошо. Это ребята из глубинки очень круто учатся. Молодцы. А когда люди живут в комфорте, когда доступны любое образование, любая школа, любая работа, тут начинается много интересного. Многие священники, в том числе психологи, говорят, что, в частности, отношения отца и сына должны быть как отношения друзей. Как Вы думаете, это возможно? Нужно ли выстраивать такие отношения?

– Отношения отца и сына должны быть построены на взаимном уважении и дружбе. Ты не должен относиться к сыну как к крепостному (а многие относятся именно так), как к живой игрушке, которая обязана быть марионеткой в руках папы Карло...

– Как-то слышал такую фразу: «Здесь нет ничего твоего».

– Да, и так говорят. Почему я говорю, что нужно зубрить психологию? Есть вещи, которые никогда нельзя говорить. Все то хорошее, что ты сделал для сына, он забудет, а эту фразу будет помнить до смерти, потому что она нанесла ему такую рану, которая очень тяжело заживает, а может быть, и не заживает вовсе. Особенно если человек находится вне церковных рамок. Я вижу, как люди пишут, что обиделись на маму или папу, ты представляешь одну картину, а по факту оказывается, что со времени этой обиды уже прошло 40 лет, а кто-то все этим живет и никак не может простить. Это негативно влияет на всю жизнь.  

– И потом человек так же относится к своим детям, некая цепочка получается.

– И очень грустно, что бывают полные семьи, в которых ребенок живет одиноким, непонятым. Я присутствовал на одной конференции Министерства внутренних дел, созванной как раз для отцов. И говорили о разных грустных историях, связанных с детьми, живущими в полноценных семьях, но не чувствующими любви, заботы и внимания. Потом они уходят в какие-то деструктивные общества, часто на минималках, но, к сожалению, эти минималки максимально распространенные. Например, доверяется человеку в соцсетях, который проводит с ним психологическую работу в течение 4-6 месяцев, завязывает дружбу, интересуясь увлечениями этого подростка.

– Много подростков портили релейные шкафы на железных дорогах.

– Вот об этом речь.

– За 10–20  тысяч рублей, а потом многие получили реальные сроки. Работала та сторона.

– Об этом с нами и говорили. Да, работали долго, именно такими методиками, давая ребенку в соцсетях, в личном общении и даже в видео то, чего не дает отец. Такой человек выслушивал ребенка, не просто интересовался тем, как дела в школе, но и тем, что тот слушает, почему, что ему нравится, что смотрел, о чем переживает. То есть становился настоящим другом. Ципсошники хорошо знают психологию, в отличие от батюшки и других православных христиан. Тот помогал делать домашние задания, советовал, как поступить в отношениях. А месяца через три-четыре: слушай, сделай то-то, подсчитай, когда ходят электрички через это место... И так далее. И человек в 14 лет идет по статье на 20 лет.

– Ломается жизнь.

– Конечно. А почему? Потому, что нашел в этом негодяе слушающего друга. А папа что? Папа работал, гаджеты классные покупал, по которым ребенок общался с людьми, которые давали ему больше, чем родители: внимание, заботу и интерес к твоей настоящей жизни. Фантастическая пропасть между нами и детьми. И они находят тех взрослых дядечек, которым, как им кажется, с ними не так скучно. И мы имеем то, что имеем. Срок и теракты.

– Один мой знакомый рассказывал, как происходит общение в еврейских семьях. Он посещал синагогу и видел следующее: мужчина общался с раввином, и тут к нему подходит его сын и начинает что-то от него требовать. И мужчина сказал раввину подождать, повернулся к сыну и начал слушать его. Мы же обычно говорим: «Не мешай, когда старшие разговаривают». Два случая. Можем ли мы их разобрать? Мне интересно Ваше мнение.

– Хорошо бы посмотреть контекст.

– Тут сам факт того, что мужчина уделил внимание ребенку, хотя в этот момент общался с раввином.

– Это важно. Дети очень хорошо чувствуют правду. У них обостренное чувство справедливости. Особенно у подростков. У них нет полутонов, они их не различают, делят мир на черное и белое. И если ты скажешь, что у тебя важный разговор, то он считывает это не как то, что папа сейчас договорит и уделит тебе внимание, а пока нужно смирить гордыню, быть тактичным и воспитанным. Нет. Он воспринимает это как то, что ты его не любишь, он тебе не нужен. Он лишний. А тогда лучше и не жить. Мы, взрослые, так не мыслим. Здесь же нет никакой логики. Но там гормональные изменения. И подросток даже иногда осознает, что думает какую-то дичь, но не может ее не думать, потому что еще не научился управлять собой. И, наверное, те евреи, которые воспитали 10–15 детей, знают, что надо дать своим детям.

Я как-то разговорился с одним парнем, уже почти выпускником университета. Он сын известного священника, у которого в семье 9 или 11 детей. Я спросил его, как с отцом отношения. Он говорит: «За всю мою жизнь мне никогда его не хватало. Я понимаю, что он всегда социально активен с прихожанами и людьми, но я вырос одиноким».

– Говорят, что дети, особенно в священнических семьях, часто идут не той дорогой, потому что отец уделял внимание всем, кроме них.

– Мама с младшими детьми, папа с прихожанами, а ты – сам по себе. Если бы папа хоть как-то показывал в течение дня, что ты очень важен, тянулся к тебе хотя бы перед сном благословить тебя. Спрашивал: «Как в школе, как в институте? Все хорошо? Мама покормила? Ну и отлично!» Когда разговариваешь с ребенком нехотя, пусть даже и долго, то это считывается как исполнение повинности: папа сделал, что должен сделать, не прикладывая к этому ни ума, ни сердца. Поэтому да, часто бывает, что в священнических семьях, особенно многодетных, кто-то вырастает совершенно одиноким, с огромной душевной раной. Папа не понимает, что не так: он ведь молился за него, да и сам ребенок восходил до третьего неба в молитве... Что случилось?

– «Чем ты недоволен, дружок?»

– «Ты наглец! Я тебе все дал, а ты этого не ценишь!» Такое сказать – прямо как кинжал в сердце воткнуть и провернуть. Надо тысячу раз подумать перед тем, как обвинить в чем-либо ребенка-подростка. Я говорю о периоде 13–15 лет. Когда ребенку 8–9 лет, это другая история, другой образ взаимоотношений. Нужно помнить, что личность формируется до семилетнего возраста. До 12 лет еще можно как-то подшлифовать ее, а после 12 лет ты получаешь плоды своего воспитания.

– Правда ли, что нужно воспитывать, пока ребенок поперек лавки лежит? Есть еще такое известное выражение.

– Да, конечно. И все равно дети рождаются не белой доской, на которой можно писать что угодно. Они тянут в свою психику, в свою жизнь все духовные, душевные проблемы и благословения своих родителей. Какой ты – такие и они. Душе передаются все предрасположенности: и к добру, и злу. Плюс еще образ жизни в семье: дети видят взаимоотношения родителей друг с другом. Есть еще школа, улица, социальные сети. Я думаю, что лет до 13 лет ребенок должен иметь кнопочный телефон, до 11 – как минимум.

– Родитель всегда беспокоится, если его чадо в телефоне, а повлиять ни на что не может. Ребенок, который телефоном активно пользуется, может историю почистить, пароли поменять. Как можно оградить его от использования соцсетей? Кстати, одна моя знакомая жаловалась, что ее дочь проходила там квест. На каком-то уровне эти квесты заканчивались самоубийством. Это уже серьезно. Это большая проблема, ведь кто-то много играет. Как оградить ребенка, чтобы быть уверенным в том, что в соцсетях у него все в порядке?

– Могу поделиться только своим опытом.

– Это как раз и интересно. У Вас же как раз дети-подростки!

– Первый вариант – давать ребенку кнопочный телефон. Пусть он пользуется им как можно дольше. После его использования я обычно даю свой старый смартфон, не удаляя оттуда свои приложения, контакты, и говорю: «Я временно даю тебе свой телефон. Если ты будешь заниматься в нем не тем, чем нужно, играть не 20 минут, а несколько часов в день, то я заберу его обратно, будешь снова ходить со своим кнопочным телефоном». Есть у ребенка некоторое понимание, что вся информация в этом телефоне останется и папа сможет в любой момент его забрать.

Другой вариант – максимальный родительский контроль. Любая операционная система это позволяет, и я достаточно много времени потратил с сыном, чтобы разобраться в том, как это все работает. Можно смартфон превратить практически в «кирпич» – в кнопочный телефон. В лучшем случае ты сможешь играть в динозавриков, когда Интернета нет. Что ребенка привлекает в телефоне помимо игр? Камера, WhatsApp (или другой какой-то мессенджер), калькулятор и Интернет.

Со старшим сыном проще: он у нас максимально самоорганизован – насколько это возможно для подростка. Когда время, проведенное в играх, уже зашкаливает все допустимые пределы, мы говорим: «Телефон забираем, а ты просто походи без него». Он отвечает: «Да, что-то меня совсем затянуло… Забирайте! Я пока без него похожу, кнопочный возьму, потому что уже не могу остановиться. Это мешает моей учебе». Тогда все хорошо и спокойно получается. Особенно сейчас, когда выпускной класс, сын понимает, какой вред приносит убийство времени за игрой. Когда нужно расслабиться, он, конечно, играет, но не так долго, чтобы это не вредило учебе.

Те методы, которые я озвучил, работают. Но самое главное, не давать ребенку гаджет тогда, когда он еще не может себя контролировать, а именно до 5-го класса включительно. Он будет бесконечно листать TikTok, YouTube, долго играть, пока ты не будешь уже ругаться. Но ты на себя покричи, потому что это ты ребенку, который не может себя сдержать и не имеет никаких границ, дал предмет, который вызывает зависимость, а теперь его ругаешь, что у него эта зависимость возникла. Это как отец, который научил курить, а потом бьет ребенка за то, что тот курит. То же с алкоголем: «На, попробуй! Стакан пива или бокал вина ребенку не помешает». Потом тот начинает гулять каждый вечер, а ты его теперь ругаешь. Но ты сам сказал, что это дозволено. С себя начните! Врачу! исцелися сам.

– Дети и деньги – тоже интересная тема. Говорят, что нужно воспитывать отношение к деньгам. Например, за уборку в комнате давать 100 рублей. Правильно ли это?

– Я считаю, что нет. То, что ребенок должен делать в семье, нужно делать без каких-либо финансовых мотиваций. Допустим, газон подстричь или помыть папину машину – это не входит в рамки обязанностей детей. Поэтому можно сказать: «Хочешь подзаработать? Займись делом». А вот за мытье посуды или еще за какие-то дела платить совершенно немыслимо.

Когда наш ребенок категорически не хочет идти на какие-нибудь танцы, курсы, музыку, готовиться к концерту, мы мотивируем его: «Сделаешь хорошо, тогда мы тебе купим то, что ты хотел». Это не какая-то фантастически дорогая вещь, но подарок, который мы не подарили бы просто так ни при каких обстоятельствах. Ребенок мотивируется. И пока ему 9–11 лет, это вполне уместно. А платить деньги за то, чтобы он свою комнату убрал, неправильно.

– А деньги на карманные расходы?

– Это другая история. Если тебе нужны деньги на пирожки или в кафе сходить с друзьями на какой-нибудь праздник, с подружкой съесть гамбургер в кафе – почему нет?

– Нужно ли добиваться, чтобы ребенок говорил, зачем ему эти деньги?

– Безоговорочно. Я считаю, нельзя просто так дать деньги, чтобы они у ребенка были на карманные расходы. Если хочешь подружек в кафе пригласить, расскажи, что будешь покупать, тогда получишь деньги, пойдешь и купишь. У нас не настолько сложные отношения, чтобы мы просили чек принести. Они у нас доверительные: сын знает, что если захочет кого-то угостить, отказа от нас не услышит (кроме тех случаев, когда он не подготовился к концерту или контрольной работе, когда не прочитана какая-то книжка). Тогда ребенок мотивируется, чтобы не в гаджете сидеть, а все побыстрее доделать.

– Нам прислали вопросы. «Батюшка, ко мне приехали гости, но начался пост, а соблюдать его не получается. Можно, пока они у меня в гостях, я поститься не буду, а потом продолжу?»

– Ну а что делать? Ходить с грустным выражением лица и говорить им: «Дорогие гости, вы приехали в пост, я строго пощусь, но вам, так и быть, приготовлю все мясное, молочное»? Это сильно выбивает из колеи. С другой стороны, когда я приезжаю к семье вегетарианцев, они спокойно готовят для меня пищу молочную, а сами едят то, что привыкли, и никто из нас не испытывает каких-то психологических проблем: у них это образ жизни. Поэтому надо понимать, насколько вообще ты воцерковлен, как то, что ты постишься, будет воспринято твоими гостями…

– Вопрос от Александра: «В храме женщины все чаще стараются занимать руководящие позиции и поучать других прихожан. Упоминание послания апостола Павла, где он запрещает женщине в храме учить, не имеет влияния. Что посоветуете в данной ситуации?»

– Какая-то странная ситуация. Что значит: «стараются занимать какие-то должности»? Их ведь священник назначает: тех, кто готов работать за небольшие деньги, а то и вообще во славу Божию. Как правило, на такой призыв откликаются только женщины. Потому что мужчины понимают, что заработать намного больше можно в другой сфере жизни. Да и мужчина, в лавке стоящий, или свечник – это выглядит странно. Поэтому мужчины возмущаются: «Что это женщины все заполонили!» А ты пойди сам и скажи: «Батюшка, я хочу у вас работать, не за свои 70 тысяч, а за 15, уволюсь со своей работы». Не хочешь? Тогда не жалуйся на женщин-пенсионерок, которые к своей пенсии получают еще какой-нибудь доход.

К сожалению, первый человек, с которым большинство сталкивается в храме, это не священник и не штатный миссионер, а свечница. Хорошо, если она обладает каким-то багажом богословских знаний, любовью, безграничным терпением, снисхождением, тогда может дать правильный и тактичный ответ, чтобы человека не задеть, не обидеть, чтобы он не почувствовал себя младшим по отношению к старшему, учеником по отношению к великому гуру. Как пишет апостол Павел, с кротостью и упованием, смирением. Но так могут далеко не все.

Что значит жены… да молчат? Преподобный Амвросий говорил: «Говорящим в храме посылаются скорби». Знаменитая фраза, в некоторых храмах она написана при входе. Но у апостола контекст другой. Учительствовать действительно не надо в храме никому, кроме священника и тех, кому он это благословил. Свечницы и работники лавки тоже входят в число благословленных. Кто еще ответит на вопросы, если не они? Поэтому нужно успокоиться, принять человека таким, какой он есть. Часто люди говорят правильные вещи так, что жить не хочется, не то что исполнять эти правильные вещи. Эта проблема есть и у женщин, и у мужчин. Если бы наш телезритель стал сотрудником храма, то через год-полтора какие-нибудь женщины писали бы о нем точно так же: назидает, ко всем лезет, что делать?

– Это наша жизнь, и в ней бывают разные моменты, которые могут происходить и в быту, и в храме. Мы это преодолеваем, боремся и молимся. Давайте подведем какой-то итог.

– Нужно сказать, что ни свечниц, ни священников Господь с небес на парашютах не спускает. Мы – часть этого мира со своими недостатками, достоинствами. С первыми мы боремся, вторые – приумножаем. Иногда получается, а порой – нет. Хочу пожелать всем: прихожанам, захожанам, женам, мужьям, детям, подросткам, бабушкам иметь максимальную снисходительность к немощам друг друга. Именно об этом Господь говорит, когда просит нести тяготы друг друга. Не учить, а промолчать. Стараться любовью покрывать недостатки другого человека.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Анна Вострокнутова и Мария Лытасова