Канон. Певица Наталья Сербина. Ч. 2

Продолжение программы с участием исполнительницы Натальи Сербиной. Речь пойдет о народной музыке и о том, каким образом песни становятся "народными". 

– Сегодня мы продолжим беседовать с исполнительницей Натальей Сербиной.

Наталья Сербина, украинская певица, фольклорист, музыковед, исполняет песни и псальмы на колесной лире. Окончила Житомирское музыкальное училище имени Косенко, после чего поступила в Национальную музыкальную академию Украины имени Петра Ильича Чайковского. Наталья Сербина – неоднократный лауреат различных международных фольклорных конкурсов. В 2011 году вышел сольный диск Натальи по материалам экспедиций в Центральную Украину. Этот диск стал первым сольным альбомом исполнителя аутентичного фольклора; впервые записаны псальмы в женском исполнении. Итак, Наталья Сербина – гостья сегодняшней программы «Канон».

В предыдущей программе:

– Как этот инструмент появился в Вашей жизни?

– Как говорят: «При написании научных работ материалы диктуют тему». Так было и в моем случае.

– Песни были длинные, по 30-40 куплетов – один подошел, послушал, второй и так далее.

– Даже в дневнике Шостаковича есть высказывание: как жаль, что лирников уничтожили.

– Что же такое на самом деле народная музыка? Ведь наверняка существовали какие-то авторы, говоря сегодняшним языком – хитмейкеры, которые создавали мелодии, становившиеся очень популярными и потом народными. Или все-таки это коллективное творчество?

– Эпоха, когда считали, что народ садится в избе и сочиняет что-то (это еще времена Максима Горького), прошла. Конечно, у каждой песни есть свой автор. Но поскольку этот автор происходил из крестьянской среды, он очень хорошо знал традицию с детства, пел эти песни, не было никаких телевизоров, пластинок и так далее. И он сочинял новые песни в рамках прежних, но с новыми текстами.

– То есть какие-то мотивы все равно испокон веков существовали.

–Тексты, естественно, обновлялись. Иначе мы  пели бы о мамонтах до сих пор, если бы все было так нерушимо, незыблемо.

– Кстати, по поводу этой темы. Если смотреть на сегодняшнее развитие народной музыки, то, мне кажется, все равно какой-то кризис существует.

– Конечно.

– И не связан ли он с тем, что до сих пор в народных песнях поется о том, что на сегодняшний день является атавизмами? Например, о лучинушке. Сейчас поколение уже электричества, гаджетов…

– Абсолютно верно. Причем этот застой тянется с конца XIX века, когда ученые забили тревогу, что приходит капитализм, появляются заводы, появляется новый жанр – «рабочая песня», частушка появляется, поскольку гармошка вошла в обиход. Я об этом писала в своей недавно вышедшей книге о поздней русско-украинской лирике и о моментах китча на эту тему. Процесс урбанизации и капитализации очень сильно затронул крестьянский слой, поскольку крепостное право отменили в 1861 году; с 70-х годов началась массовая миграция в города – на заводы, фабрики, на какие-то плантации табачные и свекольные, которые были на Украине. Люди попадали в городскую среду, в среду модной кафешантанной музыки, пришедшей из Франции, в среду городского романса, сольной песни – это был уже другой музыкальный стиль, другой стихотворный стиль, совершенно другие размеры. Люди, возвращавшиеся в деревню, приносили с собой вот эти новые песни.

Началось буквально вытеснение старинной песни новой. И правда – петь о лучинушке, когда уже едет паровоз?.. Появились песни о поездах, о кабаках каких-то. Совершенно новый слой песен пришел. Тогда ученые-фольклористы начали ездить и что-то собирать. Как всегда, когда что-то теряется, человек начинает это ценить, у него возникает интерес. Когда оно рядом, оно с тобой и вроде как никуда не денется. Была создана географическая комиссия во главе с Филипповым, заданием которой было собирать наистариннейшие песни и не обращать внимание на модные, что тоже было неправильно, потому что, как показывает опыт, новомодные песни тоже исчезают, а они тоже документы того времени, рассказывающие о тех заботах. Я говорю больше об украинском фольклоре. В книгах конца XIX века (и публицистических, и художественных) говорилось, что меняется все, старые песни забываются фантастически быстро, то есть умирают вместе со старыми людьми, и дальше будет катастрофа.

Нам, современным фольклористам, конечно, повезло: в 80-е, в 90-е годы мы еще записывали пожилых людей, у которых в пассивной памяти («Ай, вот дед мой спевал») сохранились казацкие, чумацкие песни, и они их воспроизвели. Но было видно, что они не поют эти песни каждый день, что они уже  с трудом их вспоминают, где-то ошибаются и так далее. И да, фольклор затормозился с процессом переселения крестьян в города. Городов-то раньше не было, было аграрное хозяйство. Но сельских жителей становилось все меньше. Взять современные деревни, не знаю, как в России, но в Украине пожилые бабушки приучены сажать картошку, еще что-то, а молодые уже так не хотят – они хотят уехать в Киев, еще в какие-то города.

– К сожалению, так везде.

– Интересное идеологическое или даже психологическое течение: с конца XIX века тянется тенденция забывать о своих корнях. Крестьяне были разные. Более работящие, жившие несколькими семьями, имевшие много детей – а дети женятся, выходят замуж и работают все на родителей, это всё одна семья. Эти люди переселялись в города, становились мещанами, надевали уже какую-то городскую одежду, пели французские и итальянские романсы, выучивали русский язык и напрочь отказывались от своих песен, от своего языка. То же самое и в России происходило – мы помним моду на французский язык и на французскую одежду опять же, это все было не случайно. Никто не хотел надевать крестьянские рубашки  и так далее. И песни точно так же забывались. Потом наступили советские времена, и люди, приезжавшие из села в город, точно так же хотели забыть о своих корнях, потому что им говорили: «Ну, ты что, из села? Какой-то необразованный». Было совершенно немодно петь деревенские песни. Только вот спасибо пожилым женщинам, которые все время жили в деревне, за то, что они помнили. Сейчас очень критическая ситуация: когда едешь в экспедицию, все это настолько напоминает труд археолога – буквально откапывание и последующая реставрация музыкального произведения. Необходим какой-то новый слой сочинений о современной жизни.

– Может быть, преобразить что-то и о современной жизни писать на те же мотивы?

– Но это непросто. Я, как музыкант, об этом думаю, конечно, постоянно. Мы окружены настолько новыми технологичными вещами и явлениями в музыкальном мире, что это будет уже как-то оторвано от того фольклора, каким он был сто лет назад. Все, что мы поем, минимум столетней давности. Даже романсы, жестокие романсы, которые пришли в конце XIX века, считаются новым слоем фольклора. Или есть такой термин –  «постфольклор». То есть фольклор закончился, после него начался постфольклор.

– Давайте мы еще раз прикоснемся к этой удивительной истории. Подарите нам что-нибудь.

– Я спою псальму о Христе и самаритянке.

(Звучит псальма.)

– На первый взгляд кажется, что этот инструмент ограничен в своих возможностях, но Вы показываете, что на самом деле это не так.

– Все не так просто. По-разному играли на нем; кто как умел, чем виртуознее, тем лучше.

– Вернемся к теме народной музыки: как Вы считаете, наши потомки сегодняшнюю музыку не будут воспринимать народной? Например, взять песню «Ветер с моря дул» – в принципе, простой народный мотив. Или, уж прости Господи, группа «Ленинград» – все очень просто, но это, к сожалению, сейчас очень модно. 

– Все не так просто. Как мы знаем, в той же эстраде есть песни-однодневки, которые вроде бы очень популярны – например, кто сейчас вспоминает «Ласковый май»?

– Ну, «Белые розы»…

– Разве что. Это хит. Но были певцы, песни, которые шумели год, два, а дальше о них все забывали. Есть Муслим Магомаев, песни которого вечны, я считаю, – и много таких исполнителей. Поэтому сложно сказать. Происходит какой-то отбор по разным параметрам. Многие песни фольклоризовались; будучи авторскими, попадали в народную среду, очень нравились людям, их распевали. Это множество романсов или даже песня «Вот кто-то с горочки спустился», которую все знают как авторскую (она же звучит, по-моему, в кинофильме «Весна на Заречной улице»).

Мало кто знает, что на самом деле там была очень интересная история, когда композитор Борис Терентьев приехал по заданию Союза композиторов и Московской консерватории на Алтай, где украинцы занимают, кстати, третье место по численности. Он записал от них песню о девушке, которую с ребенком бросил парень. Подумал: «Да, мотив хороший, а слова как-то не очень». И там же, в экспедиции, за ночь написал другие слова, попросил бабушек их разучить и спеть. Они спели, он записал это на бобину. И потом ему уже было неудобно в Союз композиторов сдавать ее с подписью, что это его слова. Он написал: «народные». Так это и пошло в народ. А я когда записывала в 1995 году в Житомирской области песню, то на тот же мотив записала совершенно украинские слова – романс о девичьей влюбленности, очень трогательный, нежный. И выяснилось, что изначально это был украинский романс какого-то неизвестного автора-интеллигента, который вместе с украинцами мигрировал на Алтай. Отсюда вот такие метаморфозы произошли с этой песней.

– Теперь это народное творчество, к которому Вы тоже имеете отношение.

– Да.

– Действительно, получается, несколько людей создают – это уже народное творчество.

– Конечно-конечно. Кроме того, песня передавалась из уст в уста. Считается, что это точная передача. Но она не совсем точная, потому что кто-то забыл какое-то слово или два, вставил свои синонимы или подходящие по смыслу, и это уже немножечко другая песня. И так она из поколения в поколение передается. Или пришли гости из соседнего села – тоже где-то слово не так, чуть-чуть мотив ближе к своему, вот вам уже и изменения. Еще пример, как городская одноголосная песня приходила в села и там становилась трехголосной – в стиле сельских песен. Вначале, на первых курсах консерватории, я вслушивалась и думала: «Как-то странно, вроде бы музыкальный стиль протяжных старинных песен, но слова какие-то новые». А люди адаптировали это под свое привычное, родное, чтобы петь. При этом плакали от разных мелодраматических сюжетов и так далее. То есть фольклор постоянно обновляется, и это нормально. В этом жизнь.

– Наталья, с колесной лирой исполняется очень много произведений духовной тематики. Наверно, большая часть репертуара – это духовные стихи. Когда Вы начали исполнять этот репертуар, Вы уже были воцерковленным человеком? Или музыка Вам помогла к этому прийти?

– Нет, вера была раньше. У меня в детстве была замечательная бабушка, которая много времени посвятила моему воспитанию. Нескромно говорить, но она была дворянских кровей. Там, где она жила, был центральный собор, мы туда ходили. Я даже сама просила, мне интересно было – колокола, я говорила: «Давай пойдем». Бабушка меня научила первым молитвам и говорила, что надо молиться. А что касается песен, то так сложилось; это музыкантские вещи, хотя я не сомневаюсь, что они связаны и с внутренними вещами. Здесь, конечно, глубина – в этих стихах, ты должен верить сам и транслировать это людям, чтобы они тоже немножечко задумывались о каких-то духовных вопросах.

– Такая миссионерская получается задача.

– Видимо, да.

– Наши с Вами народы – украинский и российский – очень близкие народы, несмотря на все политические распри, в которые нас пытаются втянуть. На самом деле наши две страны – сестры. И вот, на мой взгляд, уникальность украинцев в их музыкальности и певучести. Сколько я встречал просто-таки «бриллиантов»…С чем это связано?

– Это правда, у нас поют везде, в каждом селе. Во-первых, украинский язык, как Вы знаете, считается третьим в мире по красоте (после итальянского и еще какого-то). Он действительно певучий, и вот эта певучесть отражена в песнях.

– Голоса какие…

– И голоса. Это поразительно. Может быть, Вы немножечко преувеличиваете певучесть украинцев…

– Просто в эстрадной музыке и оперной очень много певцов украинцев.

– Есть. Наша Анна Нетребко поет в оперном театре. 

–  Панайотов Александр тоже – какой голос!

– Не только, не только. Мне казалось всегда, что это естественно. Человек в каком-то смысле как птица живет. Птица увидела солнышко – запела сразу, у нее радость жизни. А у человека песня – это реакция на различные какие-то обстоятельства, события. Я сейчас как фольклорист реагирую – могу спеть любую песню. Дождь, горе, печаль… Эмоции – это и так понятно. Периодически друзья удивляются, говорят: «У тебя на все есть песня».

– А какую эмоцию Вы бы сейчас подарили телезрителям?

– Я думаю, светлую, конечно. Попробую спеть немного белорусского духовного стиха о Цмоке. Это фактически змий, с которым боролся святой Георгий, очень известный святой.

– Чтобы мы не забывали третью сестру Белоруссию.

– Да, конечно. В Белоруссии было очень много лирников. Кстати, лирниц тоже не было. Но Белоруссия остается страной, богатой на фольклор до сих пор. До сих пор у них и деды играют на скрипках, и бабушки поют. Эту песню мне подарил белорусский фольклорист Алесь Лось, запись еще 20-х годов ХХ века. О победе святого Георгия, здесь он святой Юрий, но это синонимы.

(Звучит духовный стих.)

– И там дальше о том, что он посылает дочь к морю…

– Это как раз из разряда тридцатикуплетных песен?

– Да-да. Цмок любуется девушкой, она в большой грусти, потому что мысленно прощается с жизнью, и тут появляется Георгий на коне, с копьем и мечом, убивает Цмока, привозит дочь к царю, царь спрашивает: «Чего же ты хочешь? Может, каких-то богатств от меня?» – «Нет, я ничего не возьму, будь здоров со своей женой и дочкой». Вот такой сюжет. 

– Наталья, большое спасибо за нашу сегодняшнюю встречу. Мы с телезрителями приготовили для Вас небольшой подарок, хотим Вам подарить икону святой Матронушки Московской. Пусть эта святая оберегает Ваш домашний очаг. Большое Вам спасибо за Вашу музыку, за то дело, которым Вы вдохновляете очень многих людей. И Божьей Вам помощи во всех Ваших начинаниях.

– Спаси Бог.

Ведущий Александр Крузе

Записал Игорь Лунев