Беседы с батюшкой. Уроки прошлого

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков.

В 73-ю годовщину снятия блокады Ленинграда мы хотели бы поговорить об уроках прошлого с протоиереем Александром Рябковым, клириком храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах.

Здравствуйте, отец Александр! Пожалуйста, по традиции благословите наших телезрителей.

– Дорогие, добрый вечер. Во-первых, хотел бы поздравить с общецерковным праздником – сегодня отдание праздника Богоявления. Сегодня мы завершаем этот богоявленский цикл. С праздником, Божьей всем помощи, доброго здоровья. Всем Божие благословенье.

– В день снятия блокады это событие вспоминают и те, кто, слава Богу, жив, и те, кто не жил в это время, но может духовно соприкоснуться с этим временем, увидеть памятные места Петербурга, связанные с блокадой. Сегодня над нами, слава Богу, мирное небо, и мы строим свою жизнь, добиваемся своих целей, радуемся, и ничто, кроме исторических справок, памятных мест, не напоминает нам о том, что совсем недавно была война. Мы живем и не помним о том, что были такие страшные события, когда главным смыслом для людей было не то что реализовать себя, выстроить какие-то отношения, построить карьеру, а просто выжить. Сегодня для большинства из нас всё само собой разумеющееся. Люди получают зарплату, пенсию, ходят в магазины, покупают продукты.

Как нам, сегодняшним, обратиться к этому прошлому и чему-то научиться у него, что-то почерпнуть для себя? И стоит ли нам это делать вообще?

– Я бы только добавил, что задача выжить все-таки имела некое дополнение. Современный человек тоже ставит перед собой довольно приземленные цели: как-то выжить, развить свою карьеру, достичь материальных благ или какого-то земного успеха. Перед большинством людей сегодня не стоит задача заработать материальные средства, для того чтобы именно не умереть с голоду, потому что в основном проблема голода, жилья, во что одеться не такая актуальная, как в те блокадные годы. У большинства людей сегодня цель не только в том, чтобы достичь насущного, а все-таки более или менее сверх насущного в своей материальной и светской земной жизни.

Что же касается времен войны – той эпохи и тех мест, где более всего проявился героизм, таких как Ленинград и Сталинград (как они назывались в те времена, сегодня это Санкт-Петербург и Волгоград), тогда была задача не просто выжить, но и продолжить историю мира, цивилизации, историю целых народов. Потому что это была особая война, у которой были очень страшные цели: или национальное порабощение целых народов, или полное расовое уничтожение уже целых рас.

Разумеется, здесь перед многими людьми встали более глобальные цели, и мы знаем, что в блокадном Ленинграде работали заводы, выпускавшие военную технику, боеприпасы для фронта, который находился практически у окраин города. Здесь мы понимаем, что вне всякого сомнения люди ставили себе не только цель выжить, но и победить страшное зло, которое для религиозного человека было вполне опознаваемо как зло инфернальное.

Какие выводы мы можем сделать сегодня для себя? В первую очередь – выводы исторические. Надо сказать, что та страшная война, в которой проявился героизм народов России, была испытанием, которое пришло не случайно. Потому что начало XX века в какой-то мере похоже на наше сегодняшнее время, когда разобщенность людей достигла в какой-то мере апогея и пронеслась по стране революционной бурей. Эта буря поломала многие традиционные основы общества.

С другой стороны, если говорить геополитически, Россия вышла из единства европейских народов в связи с революцией (не только февральской, но и октябрьской), она перестала быть тем мощным арбитром, который влиял на политику Европы. Мы знаем, что когда был побежден Наполеон, Россия оказала огромное влияние на схему и программу развития будущей Европы, и во главе угла стоял вопрос справедливости. Многие историки и публицисты считают, что если бы Россия не вышла из Первой мировой войны, то такой страшной трагедии, как появление национал-социализма в Германии, не произошло бы. Потому что, во-первых, почва была заложена тем, что западные страны проявили ригористический подход к германской нации. Народ Германии должен был бы платить контрибуции вплоть до сегодняшнего времени – такой был установлен миропорядок после крушения монархии Вильгельма и российской монархии.

Разумеется, если бы Россия динамически развивалась по своему историческому пути, таких страшных трагедий не произошло бы. Но причина этих революционных бурь – именно разобщенность общества. Надо признать, что в какой-то мере революция просто свалилась в руки левым силам. Февральскую революцию трудно назвать народной. Довольно известно, что после некоторых волнений в Петербурге силы социалистов, революционеров (левые силы) собрались на квартире Керенского и признали, что никакой революции не получилось, революционные настроения в войсках спадают, настроения бунта в народе тоже сходят на нет. И в этот момент неожиданно, в том числе для революционных сил, отрекается от престола государь-император, которого элитой общества изолировали от его армии, от его народа; по сути дела, даже не позволили вернуться в Петроград. Не исполнялся ни один приказ государя-императора, который мог бы навести порядок в Петрограде. Кто его изолировал? В тот момент это были люди не самого низшего порядка – это высшая земельная аристократия, высший генералитет и вместе с тем довольно крупный капитал. Они, по сути дела, подарили маргинальным силам революцию и не сумели удержать власть в своих руках. Но причина опять же в нежелании жить в единстве, разойтись по каким-то своим интересам и воплощать их отдельно друг от друга.

Трагедия совершилась, исторический полет России был прерван этим революционным выстрелом, и дальше государство, по сути дела, создавалось заново. Гражданская война опять же причина этой атомизации общества. И дальше мы видим, что испытание Второй мировой войной вынужденно поставило людей перед фактом, что только в единстве людей доброй воли сила и возможность спасения цивилизации.

Конечно, сегодня мы можем сказать: а рациональны ли были такие жертвы, в том числе и блокада Ленинграда, не проще ли было сдать этот город? Рациональность всегда ли оправданна? Потому что подвиг Ленинграда: подвиг рабочих и служащих, людей творчества, которые продолжали давать концерты, выступать в театрах (мы помним «Героическую симфонию» Шостаковича), – все это влияло на стойкость каждого солдата на протяжении всего фронта. Они понимали, что там, в темноте, холоде, голоде, простые гражданские люди стоят насмерть. Разумеется, это влияло на любого солдата в окопе. Говорить об этом без содрогания просто невозможно.

Мы видим, что эта нерациональность подвига поднимала каждого человека и в тылу, и на фронте, и в окопе,  земледельца, рабочего, крестьянина и воина, – поднимала в атаку или на трудовые подвиги. Сегодня наше рацио тоже диктует строить свою жизнь в индивидуализме и, разумеется, заводит нас в тупик. Ведь идеология нацизма тоже в какой-то мере родилась из некоего рационализма, только уже вышедшего за рамки разумного. Мы понимаем, насколько жестокий рационализм был в уничтожении людей, народов, наций, рас. И это уничтожение было поставлено на поток, буквально поток промышленный. И это касалось не только каких-то, как предполагалось этой идеологией, враждебных народов.

Приведу такой пример. Мне попался текст известного французского писателя-публициста Жоржа Бернаноса. Нам в основном известен его роман «Дневник сельского священника», но, на мой взгляд, более интересны его личные дневники и программные публикации. Он был католическим публицистом, писателем и, надо признаться, антикоммунистом. Поэтому пример, который я хочу привести, абсолютно не пропагандистская вещь, сказанная в угоду советской власти, он всегда писал против большевизма, хотя, конечно, был на стороне французского Сопротивления. Бернанос приводит воспоминания нескольких французских офицеров, находившихся на территории, оккупированной немцами в Германии (не в плену, потому что часть германской армии подчинялась правительству Виши и маршалу Петену). Они видели еще более страшную вещь (так пишет Бернанос): немецких ветеранов, инвалидов войны, которые этому рациональному обществу были не нужны, со всем уважением свозили в специальные, как им говорили, санатории, где их ждали с помпой, флагами, духовыми оркестрами и речами. Их угощали дорогими сигарами, дорогим вином, а когда они прибывали, им говорили, что надо пройти баню, дезинфекцию. И так же, как народы пытался уничтожить Гитлер, их заводили в «бани» и включали не воду, а газ. Это пишет не Илья Эренбург, а, повторю, француз и антикоммунист Жорж Бернанос. Вот рациональность мышления. То есть в какой-то мере нам надо бояться рационализации жизни, потому что она может довести нас до такого крайнего индивидуализма...

Как сегодня нас касается этот индивидуализм и как его можно описать? Опять же при помощи описаний европейского феодализма: война всех против всех. Если эта война проявляется не в феодальных схватках, как это было в средневековой Европе, когда каждый феодал сидел в своем замке и дома крестьян тоже походили на замки, то сегодня мы в какой-то мере смотрим друг на друга с враждебностью – как на соперников, а не соратников и сподвижников. Человек буквально ощетинился по отношению к своему ближнему – это все проявления индивидуализма. И тема подвига здесь очень важна, если опять же возвращаться к подвигу ленинградцев, советского воина. Под термином «советский» мы все же понимаем конгломерат единства народов, которые населяли Россию, то есть – подвиг народов России. Если перевести разговор о подвиге в христианский контекст, то мы, разумеется, говорим о кресте. Потому что подвиг – это всегда крестоношение.

Мы можем подумать о том, как сочетаются крест, жертва и жизнь. Для человека, живущего вне христианской парадигмы, это несочетаемые понятия – крест и жизнь, жертва и жизнь. Недаром я сказал, что сегодняшний день не только день снятия блокады, но и отдание Богоявления. В празднике Богоявления очень много символов, но один очень интересный не всегда замечают. Люди церковные знают, что на богослужении читается много паремий, то есть ветхозаветных отрывков, и есть отрывок из 15-й главы Книги Исход, который, на первый взгляд, совсем не касается праздника Богоявления. Может быть, он не всегда выносится проповедниками на поверхность, обычно это колесница фараона, которую закрыла вода – «водостланный гроб». Вода – это стихия, которая уничтожает зло, вода – это жизнь.

Народ Израильский, перешедший Чермное (или Красное) море, когда колесницы фараона были уже покрыты водой, зло погребено, странствует по пустыне Синая и приходит в место, которое называется Мерра, то есть «горечь». Израильтяне хотели испить воды, но пить ее было невозможно. И Моисею было указано Богом некое древо, которое он вложил в воды этих горьких источников, и они стали сладкими. Если мы понимаем воду как символ жизни, древо – это символ креста  ( и сегодня мы крестом освящали воду); если крест входит в жизнь, то горечь жизни изгоняется. Жизнь освящается, очищается, исцеляется только подвигом, только крестом.

Если человек замыкается, если во главу угла ставится соперничество, соревнование, вражда, то, разумеется, жизнь никогда сладкой не станет, это постоянная горечь, постоянная война всех против всех, постоянная горечь вражды, враждебности и подозрительности. И, наоборот, когда есть крест, когда принимается испытание и человек понимает, что испытание взрослит его изнутри, личностно формирует, тогда он и начинает радоваться жизни. Во-первых, он себя чувствует не только атомом, отделенным от общества, но и внутри себя чувствует некую цельность. Крест и подвиг, борьба с этими центробежными силами в себе собирает воедино человека, и он начинает жизнь в своей цельности принимать цельно, что, разумеется, невозможно в индивидуализме и разобщенности. В этой индивидуальности человек не только борется с кем-то за исполнение своих желаний, но и внутри его разные мысли, разные желания, вожделения ведут борьбу друг с другом, запинают его сознание. И крест, подвиг, самопожертвование, жертва – это то, что делает жизнь осмысленной, а значит – цельной и полноценной и попросту приятной и счастливой.

Сколько бы человек ни боролся за мирские удовольствия или блага, он никогда не становится счастливым. Потому что можно даже по-разному понимать слово «счастье» – или это быть «с частью чего-то», или «быть причастным». За человеком выбор: что он понимает под словом «счастье» – урвать часть какого-то пирога или быть причастным каким-то высоким идеям. Даже если это высокая идея, которую мы видим в подвиге солдата, блокадника-ленинградца,  идея спасения цивилизации требует от него жертвы, в том числе и его жизни, он ставит перед собой вопрос: нужна ли мне жизнь предателя , отступника; или мне все-таки нужна жизнь вечная, полноценная, которую можно достичь только через подвиг, через крест, жертву? Вот какие вопросы ставятся перед нами вечностью, Христом, Его Крестом и голгофской жертвой. Мы видим, что цель жизни не урвать часть чего-то, а быть причастным Небу.

Задача человека не метаться из стороны в сторону – за что бы еще схватиться, чем бы еще сегодня себя обрадовать, во что бы еще сегодня поверить и в чем бы еще попробовать найти счастье? Вопрос его в том, чтобы вернуться к Божьим идеалам, повернуться лицом к Небу и духовно углубиться в свою душевную природу, произвести в ней инвентаризацию: все ненужное, наносное, неглубокое, тщетное и тщеславное вычистить, чтобы все ценное получило возможность и пространство развиваться. А что самое главное? Любовь. Бог есть Любовь. Но и во мне тоже главное – это любовь. Если любовь сегодня во мне не развивается, если индивидуализм ее задавил, то, разумеется, никакого счастья не происходит.

Конечно, любовь – очень общее понятие, но, с другой стороны, без любви в этой жизни прожить невозможно, если  во мне царствует индивидуализм, упирающийся в очень недалекие цели – приобретение чего-либо земного, проходящего: того, что истлевает, пропадает, выходит из моды; или мирской славы, которая тоже и истлевает, и пропадает, и иссякает. Мы помним древнее изречение: «Мирская слава проходит очень быстро». Но обыватель продолжает верить в то, что ценны только материальные блага, что, повторюсь, и истлевают, и пропадают, и могут быть украдены; или мирская слава, которую может перечеркнуть любая сплетня, отменить любой поклеп. Но мы понимаем, что самое важное для нас – это слава Божия, которая заполняет человека изнутри и делает его жизнь светлой.

Человек-индивидуалист думает, что он светит своим собственным светом. Да нет же. Если он и может светить, то только отраженным светом. То есть Бог дает свет, и он отражается в человеке. Но если я отверну себя от Бога, то во мне ничего не отразится, меня наполняет и поглощает мрак. Если говорить такими образными, аллегорическими выражениями о том, что несет человеку индивидуализм…

Разумеется, в социальном плане это разобщенность общества, отсутствие какого-то общественного договора, как бы мы его ни выстраивали, отсутствие доверия человеку, постоянная вражда; наполняющие не отдельного человека, а общество зависть, злоба, мстительность и подозрительность. Индивидуализм, каких бы он ни сулил человеку материальных благ, порождает в человеке всю эту страшную суету.

Говоря о теме Богоявления, мы должны сказать, что боимся взять крест. А что такое крест, кроме этой любви, кроме жертвы? Это, разумеется, еще и доверие. Ведь прожить в этой жизни без доверия к Богу в первую очередь невозможно. Потому что если у меня нет доверия по отношению к Богу, то у меня по отношению к Нему есть лишь одно сплошное подозрение: что Он мне завтра приготовит? Если я не доверяю Богу в том, что любое испытание может сделать меня более духовно взрослым, духовно осмысленным, наполненным смыслом, тогда моя жизнь постепенно превращается в кромешный ад, потому что меня заполняет страх – что завтра? Что я должен сделать? Кого я должен догнать и обогнать? Кого должен успеть сегодня оклеветать, а то он оклевещет меня? Кого должен успеть сегодня очернить, а то он очернит меня? Ведь в карьерной борьбе доходит в том числе и до таких вещей. Но это уже так или иначе похоже на умопомешательство. Но индивидуалист рано или поздно к этому подходит.

А верующий человек доверяет Богу, что любая клевета, любая месть по отношению к нему будет Богом принята на Себя, Бог его защитит. Если сегодня человеку будет послано какое-то испытание, то именно для того, чтобы в нем освободилось еще больше места для веры, любви, доверия и благодарности в том числе.

Если говорить о блокаде, то, разумеется, люди были благодарны друг другу за поддержку, за кусочек хлеба, стакан горячей воды, который они сумели согреть в своих холодных домах. А у нас должна быть благодарность к ним за то, что они не только сумели отстоять цивилизацию, но и сумели оставить для нас пример, как крест может быть носим человеком не из-под палки, а как внутреннее духовное становление, взросление и вознесение себя до уровня символа – когда человек превращается в символ. Потому что символ – это мостик между реальностями, мы это знаем. Но человек был сотворен как символ присутствия Бога. Мы знаем толкование первых строк Книги Бытия, что человек – это символ присутствия Бога и Божественного на земле. И когда человек несет крест, когда происходит внутреннее становление через стойкость, жертву, подвиг, героизм, крест, любовь, доверие, благодарность, он сам становится через это обожение символом. Когда сегодня мы вдруг мысленно цепляемся в своем индивидуализме за этот символ, нас это начинает возносить. Это ни в коем случае не сентиментальность, это урок истори, и урок крестоношения в том числе.

Конечно, благодарность к этим людям сегодня переполняет нас. Чему они нас научили? Как-то мне встретились слова одного проповедника, который сказал, что пища – это любовь Божия, ставшая съедобной. Сегодня в нашем обществе, в котором, как нам кажется, столько проблем, мы почти готовы признать, что чуть ли не голодаем, что наша жизнь сравнима с теми испытаниями. Настолько мы не умеем сравнить наши проблемы с теми испытаниями, что пережили наши предки. Мы видим, что часто даже не ценим то, что дает нам Господь. Ведь иногда из-за своей алчности и жадности мы закупаем много продуктов, и они, например, портятся. Банальная вещь, но надо признать, что мы не ценим то, что нам дает Господь, не имеем глубокого чувства благодарности, которое воистину переполняет человека и делает его счастливым. Потому что если человек не развил в себе этого качества – благодарности, то никакие земные блага не могут сделать его счастливым. И, наоборот, если в человеке есть огромное чувство благодарности, то он готов благодарить за все: за солнце, за свет, который видит своими глазами, за теплый воздух, который осязает весной, за зимний воздух и свежий воздух, веющий с реки. Если в нем есть эта благодарность, то в каждом дуновении ветерка, каждом блике солнца на воде он видит радость, он счастлив.

Надо понять одну простую вещь – счастье связано не с тем, что я сегодня смог купить, достичь, стяжать, а с тем божественным чувством благодарности, которое я смог в себе воспитать. Если я его в себе воспитал, то действительно мне жизнь в радость: блики на воде, зеленая листва, дуновение ветерка, зимнего или весеннего, все в нас поднимает массу воспоминаний о детстве, каких-то прежних годах. И, наоборот, если человек не имеет этого, он живет во мраке, он думает, что же надо еще купить, приобрести, кого сегодня надо еще в чем-то перещеголять, – вот это и есть суета. Иногда люди спрашивают у священника, что такое суета. Вот отсутствие благодарности и порождает эту суету. Мне кажется, наши предки из разных эпох нашей истории научают нас в том числе и благодарности – этому жизненно важному чувству, которое может спасти современного городского, урбанизированного человека от уныния. На мой взгляд, нет никакого другого рецепта от уныния, кроме благодарности.

Конечно, благодарность идет в связке с качествами любви и доверия. И вместе они – любовь, доверие и благодарность – на мой взгляд, и составляют веру. Потому что вера – это не схема, не программа, не теория, а именно такая связь любви, доверия и благодарности. И если этого в нашей религиозности нет, тогда это действительно лишь голая схема, голая теория, голая программа, которая никак не касается нашей жизни. И если вера не наполнена этими качествами, то она превращается в обрядоверие, некий ритуал, через который человек опять же пытается получить у Бога гарантии этой жизни. Но какие бы русла для жизни мы ни прокладывали в своей голове, жизнь всегда будет шире любых рамок.

В чем опять же причина уныния современного человека? В том, что я пытаюсь живую жизнь втиснуть в рамки, границы и русла, которые я сам в своей голове и проложил. Никогда жизнь не будет идти по руслу, которое я ей проложил. И здесь тоже включается доверие. И доверие сегодня меня спасает от уныния. Если же я упорно прокладываю в своем сознании некое русло и верю в него, а не в русло, проложенное Богом, то я заранее рою себе яму уныния, потому что в любом случае жизнь шире схем, программ, рамок, границ и какого-то русла. И когда моя жизнь не втекает в эти русла, когда мои планы не воплощаются, разумеется, меня ждет отчаяние, уныние и печаль. Опять же не только благодарность, но и доверие – единственная страховка от попадания в уныние, отчаяние, печаль.

А что значит, когда человек возвращает себя к доверию, благодарности, любви как жертве? Разумеется, это крест. Но мы уже видим, что крест – это не орудие казни, не тяжкая ноша, а совсем наоборот – то древо, которое Моисей вложил в горькие воды (а вода как жизнь) и сделал воду (а по сути дела, и жизнь) сладкой, приятной, которую можно принять сегодня. Жизнь – это не какая-то жертва, которую можно схватить и как-то поработить. Разумеется, нет. Жизнь – дар Божий, и не надо относиться к ней как к жертве, как к цели охоты, которую можно схватить и она будет у нас в руках. Нет, разумеется, никогда такого не будет. Чтобы жизнь была Жизнью с большой буквы, надо духовный взор устремить на Небо, к Божественным идеалам, а в своей душе взор духовный обратить в себя. Все полностью очистить, чтобы любовь, доверие и благодарность получили пространство для развития. Если же мы не чистим свою душу от зависти, злобы, недоверия, мстительности, тогда скукожатся в нас зачатки любви, доверия, благодарности – и итогом будет уныние, отчаяние, печаль.

– Очень важные вещи, отец Александр. Я с Вами совершенно согласен. На ум приходит такая иллюстрация. Люди всех возрастов, и молодые тоже, начинают унывать от того, что у них что-то не получается. Зависть здесь тоже играет большую роль. Удивительно, что люди предыдущего поколения могли по сорок лет работать в одной должности на одном предприятии. Сейчас это такая редкость, люди переходят с работы на работу в поисках себя, лучшей жизни. А тогда человек приходил на завод в шестнадцать-двадцать лет и работал там всю жизнь. Может быть, он был там «винтиком», но смотришь на фотографии этих людей: они улыбаются, и в их лицах, позах есть настоящее достоинство. А сегодня человек порой даже боится сказать, где работает, чтобы его не застыдили. Обращаешь взор просто на снимок – и уже видишь совсем других людей.

– Люди-символы. Это то, о чем мы говорили. Это мы можем считать кого-то или себя «винтиком», потому что сегодня не стал кем-то. А ведь это страшнейшая несвобода, когда человек заботится не о своем внутреннем самостоянии, а о внешнем почете, внешнем восхищении, а по сути дела, не о почете и восхищении, а о желании вызвать у кого-то зависть.

 Ведь у наших предков уважение и почет были связаны с тем, что человек мог сорок лет проработать на одном производстве и делать свою работу качественно – и за это люди его уважали. Уважали не за то, как он одет, на какой машине ездит или какой дом себе отстроил, а за то, насколько он был честен, добр, насколько был сострадателен к ближнему своему. И многих людей сегодня мы, наши близкие, наше общество помнят именно за это. Не за то, что он кого-то общеголял или обвел вокруг пальца и содрал три шкуры, а помнят за то, как он кому-то помог, даже не материально, а словом, участием, соболезнованием, сопереживанием ближнему своему. За это помним мы своих близких или даже чужих людей, которые проявили к нам такое участие. И в этом величайшая свобода, величайшая радость – быть полезным.

Мне кажется, все-таки сегодня общество меняет свой вектор развития. Как мне представляется, молодежь сегодня все же ищет себя в развитии духовном. Я даже говорю сейчас не про религию, все-таки уходит на второй план престижность профессии. Для поколения, формирование которого пришлось на переломный момент – позднесоветские времена и на время еще до распада Союза, во главу угла встала престижность, эта внешняя оболочка. Сегодня, наверное, эта страсть к престижу еще остается и эти стереотипы еще подталкивают сегодняшнюю молодежь: «Да нет, ну какой же рабочий»; «Да нет, ну какой же крестьянин»; «Ну зачем идти в учителя».

Буквально недавно прочитал у одного психолога такой случай. Мама привела подростка на профориентацию к психологу, потому что не получается сориентировать его на профессию. Психолог вывела на диалог этого замкнутого подростка, и выяснилось, что у него были приятные моменты в жизни, когда он работал с детьми в летнем лагере, вместе с ними мастерил какие-то планеры, кораблики. Мама признала, что у него действительно есть склонность к мастерству, к тому, чтобы заниматься с детьми, делать вместе какие-то поделки. И психолог говорит: «Так вот, выход есть – идти в пединститут или педучилище на предмет «Технология». Ребенок просто воскрес, его было просто не узнать. Но тут мама прямо подрубила его под корень: «Нет, мы лучше заплатим деньги, но он поступит на менеджера, получит престижную профессию». И ребенок тут же на глазах психолога сник, сдулся как шарик. Это описание психолога меня поразило – вот картина нашего бытия. Сам подросток готов воплощать в свою жизнь настоящие, подлинные идеалы, а взрослый человек подрезает его идеализм под корень. И потом мы, взрослые люди, еще говорим: «Почему же они сегодня такие материалисты?» Пусть этот вопрос задаст себе каждый родитель. Может быть, нам на себя попенять, а не на детей, которые потому как сдутые шарики, что мы их проткнули своим рационализмом в подходе к жизни.

– Да, родители часто говорят: «Нам виднее, куда тебе идти».

– К сожалению, присутствует такой момент. Здесь опять вопрос престижа, во многом мещанского, обывательского, он подрубает на корню духовность. Духовность – это не затащить ребенка в храм и он у нас под присмотром всю всенощную. Он будет стоять всенощную и будет молиться, когда в нем будет духовность, когда у него будет свобода. Конечно, не свобода «творю, что хочу», но свобода развиваться духовно. Когда мы ведем его к Христу, Который есть символ подвига, и говорим: «Ты смотри, на крест не всходи. Ты просто молись кресту и Христу. Но это для идеалистов, мы-то знаем, как жить»... Как у французов была поговорка «Не надо быть святее папы Римского».

Тогда вопрос – а в чем же наша религиозность? Неужели это только обряд, оболочка? Неужели это только формальность? Эта схема, структура, какой-то каркас, если он не наполнен содержанием, обрушится же и нас действительно задавит. Обрядоверие, не наполненное содержанием креста, жертвы, любви, доверия, благодарности...

У рассказанной истории про подростка есть продолжение. Так или иначе его заставили поступить в институт на менеджмент, пишет психолог, он проучился один курс, бросил, лежал на диване, а теперь просто работает без всякого образования лаборантом в школе за две тысячи рублей. Человеку, выражаясь образно, набили по рукам. Дай Бог, чтобы его жизнь выпрямилась, чтобы Господь ему помог, помогли окружающие: чтобы они перестали верить в другого бога. Конечно, в этой семье вопрос о религии не шел, но разве это не касается людей верующих? Разве у нас Христа не заменяет кто-то другой в такой жизненной установке – в этом индивидуализме, рационализме и в этой вере в престиж? Не заменился ли у нас объект поклонения и веры? Тоже вопрос.

– Отец Александр, пожалуйста, в рамках оставшихся пяти минут резюмируйте нашу беседу.

– Резюме хотелось бы сделать такое. Так или иначе на любом христианском телевидении или радио мы говорим о вере. И хотелось бы повторить, что вера – это не схема, не план, не программа, не рецепт на каждый случай жизни. Вера – это живая и реальная жизнь. И в живой, реальной жизни есть такие компоненты, как любовь, доверие и благодарность.

Здесь хотелось бы добавить только еще один момент. Есть такое понятие, как страх Божий. Но это не страх, а страж, который защищает в душе человека величайшее сокровище любви, доверия и благодарности. Человек боится только одного – чтобы из него не выветрились или не перестали развиваться любовь, доверие и благодарность. Почему? Он понимает, если в нем погибнут любовь, доверие и благодарность, их место займут злоба, зависть, месть, враждебность. И тогда в нем воцарится мрак, а не свет. Поэтому страх Божий – это именно страх потерять эти качества, важнейшие качества веры. Превратить веру в план, формальность, схему, в голую теорию и из нее полностью убрать жизнь.

Так вот, вера – это жизнь, и только тогда она жизнь, если в ней есть любовь, доверие, благодарность и защищающий эти качества страх Божий. Страх удалиться от Света и страх быть поглощенным мраком небытия, которое открывается не после смерти, а уже сейчас, именно в зависти, злобе, враждебности, ненависти, подозрительности – когда человек ощетинился как дикобраз против ближнего своего. А начинается все, по сути дела, с предъявления претензий Богу, что Он все неправильно распределил, что Он несправедлив.

Давайте, дорогие, поговорим о несправедливости, о том, что Бог не справедлив и далеко не справедлив. Почему Он не справедлив? Потому что Он в первую очередь Милосердный. Милосердие перекрывает справедливость, и, по сути дела, именно от этого мы можем исполниться благодарностью к тому, что Бог к нам не справедлив, подходит к нам не юридически, а как любящий Отец. И опять же это еще одна опора для развития благодарности в сердце, что очень важно для человека, его счастья. Чтобы он не искал часть какого-то пирога, а был причастным. Потому что можно устроить схватку за часть пирога и ничего в ней не достичь. Все мы накинулись на этот «жизненный пирог», никто не зевает, начали делить... И если нам достались какие-то крохи, то смешанные с нравственной  грязью, что уже, разумеется, счастья не приносит.

Ведущий Михаил Проходцев

Записала Ксения Сосновская