Православный взгляд. Епископ Колпашевский и Стрежевской Силуан отвечает на вопросы

– Владыка, мы не ищем легких путей, пытаемся ответить на самые непростые вопросы, поэтому тема, которую я сегодня приготовил, скажем, достаточно острая. Я условно назвал ее: новый русский священник. Готовы ли Вы поговорить об этом?

– Да, с удовольствием.

– Скажите, сто лет назад и сейчас священник один и тот же? Лично у меня есть определенные сомнения в этом. И это касается не только священников, но и всех современных людей. На мой субъективный взгляд, если бы сейчас, не дай Бог, случились гонения на Церковь, то гораздо меньшее число священников пошли бы на Голгофу, чем это было, скажем, после 1917 года. Вы поспорите со мной или согласитесь?

– Во-первых, мне думается, что тема современного священника не сводится только к тому, готов он пострадать за Христа или нет. Начнем с того, что современному священнику труднее, чем священнику сто лет назад.

Конечно, трудно об этом говорить с полной уверенностью, поскольку сто лет назад мы не жили и знаем о том времени только из исторических источников. Но то, о чем они свидетельствуют, говорит нам, что тогда существовало целое сословие духовенства и будущие пастыри воспитывались в вере, в церковной жизни с детства. Более того, их веру поддерживал общественный климат. Но перед революцией все это, конечно, деградировало.

Например, в воспоминаниях Ивана Шмелева, в его известной книге «Лето Господне» описывается быт московских купцов, которые были людьми глубоко церковными, православными. Он, маленький ребенок, восьмилетний мальчик, все это вспоминает и как-то оценивает со своей позиции. И действительно, начинается Великий пост, все лавки, питейные заведения закрываются,  весь базар в преддверии Великого поста заполнен постной пищей, одно только перечисление которой занимает у Шмелева несколько страниц. Конечно, в таком контексте легче быть православным.

Старец Паисий Святогорец по этому поводу говорит, что раньше было легко быть христианином, потому что достаточно было плыть по течению. Все шли в одну сторону, все были христианами. А в наши дни приходится идти против течения, потому что мир перестал быть христианским.

А когда ты не просто христианин, а пастырь, то в этих враждебных условиях (по отношению, может быть, не к самой Церкви, а к обществу верующих людей, хотя и здесь мы тоже чувствуем определенную вражду, в условиях вражды к самой Христовой истине, к христианским ценностям) проповедовать о Христе, служить Церкви, оставив все остальные роды деятельности, становится гораздо труднее.

Тут уже не получается плыть по течению. Ты постоянно чувствуешь на себе этот прессинг. Так что для современного священника его служение гораздо труднее и ответственнее.

– Но, наверное, и награды за это будут гораздо выше.

– Будем надеяться. Но награды ждут нас в будущем, а тяготы мы несем уже сейчас. И понятно, что в таких условиях возрастает ответственность пастыря, поэтому он должен быть готов к этому и духовно (не только проповедовать о том, как положено жить по заповедям, но и самому стараться по ним жить), и интеллектуально. На это направлено развитие духовного образования, потому что пастырю приходится общаться с совершенно разными людьми и очень часто отвечать на вопросы, содержащие в себе даже некий вызов, не просто предложение дискуссии, а какую-то даже агрессию. Он должен ответить на это компетентно, но в то же время спокойно и убедительно.

Но не нужно забывать, что большинство пастырей – это люди семейные, и, будучи христианами, они стараются в своей семейной жизни тоже следовать неким нравственным нормам, поэтому, как правило, это семьи многочадные. Не редкость семьи священников, состоящие из пяти, шести, семи членов, где четверо, пятеро детей. У нас в епархии в одной священнической семье двенадцать детей, и это тоже большой труд.

– А для Церкви это не проблема? Не секрет же, что если у человека много детей, то он должен заботиться об этих детях, может быть, тем самым оставляя меньше времени для других чад Божиих, прихожан, которые не являются напрямую его родственниками.

– Опять же что значит проблема? Конечно, хорошо, когда пастырь может всецело отдать себя на служение Церкви. Но в православном мире это простирается только на епископов, которые должны быть неженатыми, потому что они себе не принадлежат. Их дело, их жизнь – это Церковь, а для себя у епископа практически ничего не остается. Все-таки от священников этого не требуется, с одной стороны. А с другой стороны, они пастыри и должны проповедовать не только словом, но и делом.

Большинство из их паствы сами семейные люди, и как делом проповедовать семейные ценности, быть семейным человеком, многочадным отцом? Поэтому, безусловно, это вызов, но этот вызов для Церкви является не тупиком, а творческой задачей; решая ее, самому можно приходить в новое качество и вести за собой паству. Кроме того, семейный священник лучше понимает нужды прихожан, которые, как я уже сказал, в большинстве своем люди семейные, и часто в семейном кругу, во взаимоотношениях с близкими рождаются нравственные проблемы.

Так что современный пастырь вызывает, по крайней мере, у меня, глубокое уважение, тем более что не так-то просто оставаться священником. Когда государство, по крайней мере, юридически было православным, выход из духовного сословия влек за собой поражение во многих правах, лишение многих привилегий. А сейчас скорее наоборот.

Оставив священный сан, человек обретает, казалось бы, большую формальную внешнюю свободу, он не связан очень многими ограничениями. Ведь священнику порой приходится служить, как у нас, в достаточно глухих местах, на малодоходных приходах, где прихожан хоть и не очень много, но они есть, и они тоже нуждаются в духовном окормлении, но до них трудно добраться из другого прихода в силу больших расстояний.

Так что современный священник – это подвижник. Я думаю, это звучит не слишком громко. Да, есть разные священники. Кто-то осуществляет этот идеал в большей степени, кто-то в меньшей, но в целом уровень подвижничества современного священства, если можно так выразиться, выше, чем сто лет назад.

– Владыка, Вы говорите, что современному священнику гораздо сложнее, и если ему приходится сталкиваться с большим числом вызовов, то опыт ему просто необходим. Зачастую опыт должен быть не только церковным и каким-то молитвенным, но и обычным жизненным, а у нас священниками порой могут стать молодые 20-летние ребята. Хотя Сам Спаситель, как сказано в Священном Писании, начал Свое служение лет в 30. Может быть, все-таки поспешно в таком возрасте наделять молодого человека священным саном?

– Каноническим возрастом принятия сана священника остается 30 лет; 25 лет – это минимальный канонический возраст для принятия дьяконского сана. Каноны никто не переписывал и не пересматривал, но в самих канонах предусмотрены случаи отступления от них. Это даже получило особое наименование в каноническом праве – «принцип икономии», то есть применение формальной нормы к конкретным жизненным обстоятельствам.

Жизнь не подогнать ни под какие нормы, даже канонические, принятые святыми отцами, она всегда богаче. И поэтому Церковь, понимая это, заранее указав в канонах некий идеал, эталон, тем не менее предусмотрела возможность законного целесообразного, оправданного отступления от канонов. То, о чем Вы говорите, это зачастую оправданное отступление.

Я сам стал священником в 22 года – задолго до наступления канонического возраста. Но это были 90-е годы, когда немногочисленные храмы были наполнены до отказа,  через храмы просто текла народная река. Каждый день в этих храмах крестили десятки человек, в выходные – сотни, и никакой священник просто не мог этого выдержать. Поэтому остро стоял вопрос о духовенстве, настолько остро, что это была самая главная проблема, ведь людей нужно же было кому-то крестить.

И поэтому мало-мальски церковные люди, которые проявляли искренний интерес к духовной жизни, старались жить духовной жизнью, читали духовные книги, в то время очень немногочисленные, которые регулярно исповедовались, причащались, пусть они были по-человечески еще недостаточно зрелыми, но на тот момент они были настоящим сокровищем, и их достаточно быстро рукополагали.

Да, случались ошибки, кто-то уходил, не выдерживал, но большинство осталось в Церкви. И именно на том поколении, которое пришло тогда в Церковь, Русская Церковь сейчас и держится. Большинство епископата и духовенства в Русской Церкви пришли тогда же, когда и я пришел в Церковь.

– Насколько я знаю, Вы долгое время являлись (а может быть, и сейчас являетесь) членом Епархиального суда. Насколько часто Вам приходилось рассматривать дела в отношении священников, новых русских современных батюшек, и, может быть, извергать кого-то из сана?

– Одно время я был членом Епархиального суда в Томской епархии, но никаких дел мы не рассматривали, ни разу не собирались, поэтому статистики у меня нет. Насколько я знаю, это случается и не является чем-то исключительным, но процент все-таки сравнительно небольшой.

Я вижу в этом некое промыслительное действие самоочищения Церкви. Кого-то приходится судить, а кто-то и сам уходит из Церкви, причем без каких-то явных внешних поводов к этому. Человек просто устает, или разочаровывается, или утрачивает ту глубокую веру, когда знает не только о бытии Божием, но и чувствует Его присутствие и в своей жизни, и в окружающем мире.

Как мы уже говорили, приходится плыть против течения, все это тяжело, и не все с этим справляются. Так что я никого не хочу судить за то, что они уходят из Церкви. И кто я вообще такой? Мы все во грехах. Но мне кажется, что здесь есть какое-то самоочищение в преддверии чего-то грандиозного. Я не знаю, что это будет, но Господь к чему-то готовит Свою Церковь – либо к возрождению, когда понадобятся некие эталонные пастыри, либо, наоборот, к испытаниям, когда будут нужны стойкие в вере исповедники, которые не отрекутся от Христа.

– Владыка, мне кажется, самое время сказать нашим телезрителям: если из контекста нашей беседы кто-то подумал, что пастыри сейчас, может быть, не такие достойные, как раньше, то сказано же, что даже через самого недостойного священника Дух Божий творит дела Свои. Ведь это так?

– Об этом говорит святитель Иоанн Златоуст. Даже тогда, в IV веке, уже возникали какие-то претензии к священникам, и святителю приходилось защищать духовенство как церковный институт.

Он говорил: «Что будет, если царь пошлет к тебе своего слугу со своим приказом? Ты его примешь? Примешь с великой честью, и не ради слуги, а ради царя, который его послал, волю которого доносит до тебя этот слуга. А если этот слуга по дороге впадет в руки разбойников, они его изобьют, изваляют в грязи, унизят и он явится к тебе в лохмотьях, весь в крови, в грязи, примешь ли ты его ради царя? Примешь. Вот так же и священник. Он ведь не себя проповедует, он проповедует Христа, он Его служитель, Его посланник. И поэтому смотреть на священника надо именно так».

Послушание, которое мы являем пастырям, относится не к пастырям, не к человеку, а к Богу. Пастырь в данном случае инструмент Божественной воли. А для нас это один из многих способов познания воли Божией. Не единственный, но один из многих. И не случайно священник не становится священником приказом архиерея, а для этого совершается особое таинство Церкви. Человеческая немощь, ограниченность восполняются благодатью Божией.

Тайна пастырского служения в том, что пастырь сам должен быть очень смиренным человеком для Бога. Это не значит, что он должен ходить, потупив взор, и никому не говорить ничего жесткого. Иногда ему приходится сказать жесткое слово, чтобы остановить грешника, но перед Богом пастырь должен быть смиренным, чтобы не творить свою волю, чтобы не быть препятствием на пути спасительного делания Бога, Его заботы о церковном народе.

Пастырь должен чувствовать себя руками Божиими и стараться быть именно руками Бога, действовать не от себя и постоянно молиться, искать воли Божией и в отношении себя, и в отношении своих духовных чад. Тогда его деятельность будет максимально плодотворной, спасительной для людей. Вот что должен делать пастырь, каким он должен быть.

– Давайте перейдем ко второй части нашей программы; 10 декабря день празднования иконы Богородицы «Знамение». Но есть очень много разных икон с таким названием – Курская-Коренная, Абалакская, Царскосельская, Серафимо-Понетаевская, Верхнетагильская, Корчемная. Наверное, для Томской земли наиболее родная Абалакская, потому что у нас есть храм, посвященный Знаменской иконе Божией Матери. Что между ними общего и почему они отличаются названиями?

– Надо сказать, что эта икона очень древняя, и древнейшее изображение Божией Матери – это изображение Ее с молитвенно воздетыми руками. Отсюда и греческое наименование –«Оранта», в переводе «Молящаяся». «Знамение» – один из образов, воспроизводящих этот иконографический тип, возникший в Новгороде в XII веке в результате определенных довольно драматичных исторических событий.

Тогда шла междоусобная война суздальцев и новгородцев. Суздальцы предприняли поход на Новгород, новгородцы были в осаде, защищали свой город и, чувствуя недостаток собственных сил, возложили упование на Божию Матерь. Из сохранившегося до сих пор храма Спаса Преображения на Ильине улице, где находился чтимый образ «Оранты», икона была взята и выставлена на крепостной стене лицом к нападающим. Но нападающих, хотя они тоже были христианами, это не остановило. Они продолжали метать свои стрелы, и одна из стрел попала в лик Божией Матери и оставила рубец на Ее щеке.

В данном случае «знамение» – многозначное слово, то есть остался рубец, а по-славянски это «знамение». Божия Матерь отвратила от новгородцев беду. Очевидно, икона перевернулась лицом от суздальцев к новгородцам, и новгородцы начали побеждать, несмотря на упорство и численный перевес суздальцев, и в конце концов одолели своих противников. В данном случае знамение – это еще и особое знамение милости Божией через Пресвятую Богородицу, и с тех пор это название закрепилось за этой иконой.

Икона сохранилась до наших дней. В разное время она находилась в разных местах, а сегодня  хранится в Софийском соборе – кафедральном храме Великого Новгорода. Икона «Знамение» была настолько почитаемой, что в память об этом событии был установлен общерусский праздник, причем довольно давно. Это один из самых чтимых праздников в честь Божией Матери. По новому стилю он как раз совершается 10 декабря.

Помимо установления праздника с этой иконы стали делаться многочисленные списки, потому что многие хотели иметь у себя нечто причастное к этой святыне. Тогда была традиция делать копию, то есть список, и приносить ее к себе, в свой храм, в свой город. Так изображение и распространилось во множестве списков, подобно Казанской иконе, иконе «Одигитрия», у которых тоже много списков.

Наиболее известная из них, как Вы уже сказали, Абалакская икона «Знамение». Эта икона явилась довольно интересным образом. Она приснилась в видении одной жительнице, которая понудила иконописца написать именно так, как этот образ ей явился. И уже от написанной иконы стали происходить чудеса.

На полях иконы изображены святитель Николай и Мария Египетская, потому что в видении от Бога было дано повеление устроить храм в честь Божией Матери и два придела – в честь святителя Николая и Марии Египетской. Этот храм стал началом Абалакского монастыря, достаточно известного в Сибири.

Есть и другой известный образ, который стал главной святыней русского зарубежья, эмиграции первой волны, – Курская-Коренная икона. Она известна тем, что от нее в детстве исцелился от одной своей болезни преподобный Серафим Саровский. Она явилась в глубокой древности, еще в XIII веке, под Курском, и с тех пор от нее тоже проистекало множество различных знамений и чудес. И мы продолжаем чтить этот образ.

– У нас еще есть вопросы телезрителей.

«Апостол Павел сказал, что любовь – высшая из добродетелей. Почему же тогда она проходит? Например, между мужем и женой или, в принципе, между людьми? Может быть, человечество тысячелетиями заблуждается и это вовсе не любовь, а что-то другое?»

– Здесь опять проблема в словах: что мы в них вкладываем. В отношении любви русский язык, в целом богатый и могучий, достаточно беден.

– Ну почему? А симпатия?

– Сама идея любви выражается одним словом. Любовь и к кошке, и к Родине, и к женщине, и к Богу, и к конфетам – все это любовь. В греческом языке есть множество слов, каждый оттенок значения, обозначаемый у нас одним и тем же словом, имеет разные вербальные обозначения. То есть разные сами слова, корни. Но все эти оттенки значения присутствуют и в нашей любви, в нашем слове, и мы должны это понимать.

Да, любовь бывает разная. Любовь между мужчиной и женщиной, которая порой проходит, на самом деле проходить не должна. Это происходит потому, что она не перешла в новое качество, осталась на эмоциональном, душевном уровне, на уровне человеческом. А все человеческое проходит.

Человек – существо не абсолютное, как Бог, а ограниченное, потому и совершается особое таинство Брака, чтобы восполнить это человеческое начало, человеческую любовь неким благодатным даром, который способен оплодотворить это душевное чувство, превратив его в духовное. И вся семейная жизнь, которая должна продолжаться до гроба, по крайней мере одного из супругов, и есть поприще, на котором любовь должна перейти в это новое качество. Вот тогда она не перестает.

Та любовь, о которой говорит апостол Павел в своем знаменитом «Гимне о любви» в Первом послании к Коринфянам, не перестает. Вообще это удивительная любовь. Тот, кто хочет такой нетленной любви, должен повесить себе на стенку слова апостола Павла и каждый день утром и вечером проверять, так ли он любит своих близких.

Любовь долготерпит, то есть не просто терпит, а терпит безгранично – в этом отличие долготерпения. Это не количественное отличие, а качественное, и терпению нет границ. Любовь милосердствует, любовь не завидует, не раздражается, то есть у любви нет ревности. Любовь не мыслит зла, не только не делает зла, не чувствует, но даже не мыслит зла. То есть нельзя даже иметь злых мыслей против своих близких. Любовь не ищет своего. Казалось бы, чего же искать, как не своего? Мы же ищем своего комфорта.

Да, мы ищем счастья для себя, но парадокс в том и заключается: когда я отдаю себя до конца, тогда я это счастье и обретаю. Оно возвращается, но каким-то преображенным, нетленным, а значит, непреходящим. Так что если мерить свою любовь по этому эталону, она обретет свойство непрестанности, непреходящести.

– «Владыка, Вы очень любите Афон. А есть ли в России места, где Вы испытываете особую благодать?»

– Во многих местах. У себя в Нарымском крае я испытываю благодать, когда молюсь за богослужением. В храмах края я всегда осознаю, что это место новомучеников, и это действительно придает какую-то особую глубину молитвенным переживаниям. Кроме Афона мне нравятся монастыри, где действительно хороший и устоявшийся строй монашеской жизни. Это там, где я был.

Таких монастырей, наверное, много. Мне особенно близки Соловки, Псково-Печерский монастырь, другие монастыри. Я и в нашей Богородице-Алексеевской обители тоже чувствовал себя в своей тарелке. Ну и храмы, где есть святыни. В Троице-Сергиевой лавре есть место, где и я, и многие мои знакомые испытывают какое-то особое чувство душевного умиротворения, свободы, тишины. Это Троицкий собор, рядом с мощами преподобного Сергия Радонежского. И тоже в Дивеево у мощей преподобного Серафима Саровского. Так что таких мест много.

– «Марк Твен однажды сказал: не говори правды тому, кто ее недостоин. Согласны ли Вы с этим высказыванием и как его понимаете? Если не говорить правду, значит ли это, что надо соврать или промолчать, что иногда тоже малодушие?»

– Всегда важна цель и важен контекст этого разговора. Рубить с плеча правду-матку не всегда полезно, не всегда это приносит пользу. Например, говорить умирающему, что он умирает, иногда нужно, когда он к этому готов, чтобы он подготовился к смерти. А иногда, если это приведет его в панику и он потеряет самообладание, может быть, и не нужно. Ребенку называть все своими именами тоже нельзя. Его надо постепенно готовить ко взрослой жизни. То есть здесь есть много обстоятельств.

Я не могу принять правды, которая не ищет пользы ближнему. Апостол Павел заповедует нам, что каждый должен искать не своей пользы, а пользы ближнего, имея в виду, прежде всего, пользу духовную, чтобы человек от общения с нами получал мир, обретал мирное состояние, может быть, покаяние, но ни в коем случае не уныние, не озлобление, не пессимизм.

Если правда служит этому, то правду говорить надо, а если не служит, то лучше ее не говорить. Но это не значит, что нужно лгать. Нужно заботиться о человеке, а не о каком-то формальном правдорубстве. Ведь если это формальный процесс, за этим стоит не что иное, как наш эгоизм, наше самовыражение, и именно против этого и направлено все христианство.

Ведущий Виталий Стёпкин

Записала Людмила Белицкая