Беседы с батюшкой. Священник Константин Корепанов. 20 декабря 2023

В гостях духовник Екатеринбургской духовной семинарии священник Константин Корепанов.

– Отец Константин, совсем недавно Вы выступили на пленарном заседании регионального этапа Рождественских чтений в Курганской епархии, где говорили о героическом в культуре как необходимом элементе воспитания детей. Надо сказать, очень интересный, содержательный доклад, поэтому рекомендую нашим зрителям его послушать, посмотреть, мы его тоже опубликовали. Кто сегодня должен стать героем для наших детей и кого следовало бы показывать нашим детям?

– Любого человека, который живет не для себя, а для других людей. Но вопрос в другом. Можно показать такого человека в новостном выпуске, и это будет хорошо, замечательно, но это не имеет никакой воспитательной составляющей. Важно, чтобы про таких людей снимали фильмы и писали книги. Человек должен стать героем через призму художественной культуры; он должен стать типажом для художественного образа, чтобы показать, как он, попадая в разные коллизии, остается человеком. Он может побеждать, может проигрывать, это не так важно. Важно, чтобы в итоге этого художественного произведения было торжество его нравственности, его человечности.

В последнее время есть такие типажи. Например, в нулевые годы вышли фильмы «Парниковый эффект», «Аврора». Они не получили большой огласки, не стали культовыми. Фильм «Аврора» – очень хороший. Он про девочку, которая сама погибает (она была в Чернобыле), но она зажигает настоящестью героя фильма, возвращает его к человеческим нормам жизни, к человечности. Смотришь фильм, переживаешь и понимаешь, что жить надо для другого.

Или фильм «Остров», который стал культовым для православной среды. Или фильм «Русский крест», премьера которого была недавно. В этом же русле можно снимать фильмы про тех, кто становится человеком, обретает веру, обретает смысл жизни в служении другим. Например, про врачей, которые есть сейчас, особенно во время ковида. Ведь сколько таких людей!

Например, одна прихожанка нашего  храма – врач-кардиолог. Буквально неделю назад ей привезли больного, он практически умирал, давление было 70/40. И заставляли его выписать, чтобы не портить статистику. Она бегала, кричала, добивалась своего, искала, договаривалась и выходила человека, он вышел из больницы своими ногами. Это не где-то там было, это было в Екатеринбурге. Это не художественная история. Снимите про подобных врачей художественный фильм, напишите художественные книги – и все будет иначе.

У нас есть летчики, подводники, моряки, геологи. Их мало, но они есть. Про них никто не снимает, поэтому их так и будет мало. Начните про них снимать хорошие художественные фильмы, писать хорошие книги – и тогда все изменится. Вот этого нам не хватает.

Я говорил в своем докладе, что мы увлеклись (причем не вчера, не в 90-е годы, а еще в XIX веке) каким-то постоянным смакованием недостатков окружающей действительности. Мы сосредоточились на плохих людях, на плохих сторонах этой жизни. Чего же удивляться, что у нас люди априори вырастают с чувством нежелания жить в этом мире, в этой стране, с подозрением к людям, нежеланием жить для людей. Мол, все равно все будет плохо, надо хоть успеть пожить для себя. Так не выживают культуры, так не продолжают себя народы. Так нельзя. Цивилизация не может так жить.

– Такие фильмы снимаются, может быть, потому, что запрос от общества такой. Наверное, во все времена люди хотели хлеба и зрелищ и больше чего-то негативного, чем положительного.

– Действительно, во все времена люди хотели хлеба и зрелищ. Когда элиты (в том числе культурные) думают: мол, таким образом будем действовать, сорвем куш и заодно усмирим народ. Да, какое-то время так живут, но потом цивилизация умирает. Так было с Римом, Византийской империей, с любым другим государством Средневековья.

Идти по пути воспитания трудно. Это всегда было трудно и всегда будет трудно. Но когда общество идет по линии наименьшего сопротивления (хотите хлеба и зрелищ – ну вот вам, смотрите, наслаждайтесь жизнью), то потом приходит конец, и эту страну, этот город просто некому защищать. Потому что люди могут требовать только хлеба и зрелищ. Придет другой и даст им хлеба и зрелищ, и им больше ничего не надо. Это бесперспективный вариант.

Можно увидеть, как все плохо, и сказать: это плохо. И пустить пулю в лоб, либо сказать: «Буду жить как все», либо хлопнуть дверью и уйти в другую цивилизацию, культуру. А можно загореться желанием что-то изменить. Человек Церкви не может хлопнуть дверью, не может уехать за границу, уехать в прошлое, уехать в будущее или сказать: «Да пошли вы все, не хочу с вами общаться». Он так не может сделать; он должен поверить, что все можно изменить. Если верить во Христа, то все можно.

Я всегда останавливаю внимание семинаристов на личности преподобного Сергия Радонежского. Посмотрите, все плохо: власть объективно плохая, страна лежит в руинах, монголы управляют всем, в храмах все плохо, правильного управления в Церкви нет. Появляется один человек – и вся жизнь страны преображается.

Когда об этом просто читаешь в учебнике, есть такой эпизод – и всё. Но когда рассматриваешь фигуру подробно... Между прочим, в художественном варианте про преподобного Сергия очень много написано: и Дмитрий Балашов писал очень хорошо про него, и другие авторы. Они открыли Сергия Радонежского с разных сторон, как не сумело открыть житие. Житие рассматривает просто святого человека, а когда начинаешь рассматривать социальную панораму, психологическую панораму, церковную панораму, поражаешься тому, что видишь. Человек просто жил, просто верил, и его жизнь преобразила общество. Он оставил после себя более двадцати святых (включая Андрея Рублева), каждый из которых ушел в свою область и там преображал действительность на культурном, духовном уровне. Надо поверить.

В 1917–1918 годах на нашей стране можно было поставить крест. Не получилось. Почему? Потому, что появились люди, которые верили. Люди, которых расстреливали, которые сидели в лагерях, тюрьмах, которые созидали. Тот же Антон Семенович Макаренко, например, верил, что можно что-то сделать с детьми. И он это сделал и оставил большую школу после себя.

В 1940 году можно было поставить на стране крест. Но люди тоже поверили и пошли кто куда: кто-то работал у станка, кто-то писал книги, стихи. Анна Ахматова писала, и это звучало. Или Ольга Берггольц: совершенно нецерковный человек, но то, что она делала как человек художественный, помогло выживать всем. Они поверили, и эта вера в будущее страны, в будущее народа, вера в грядущее светлое будущее привела к результату.

И в 90-е годы можно было поставить на стране крест. Но как-то все не ставится и не ставится. Нас все время списывают в утиль, говорят, что будущего у нас нет, но появляются люди, которые верят и делают, умирают и делают, последние силы выжимают и делают. И они являются тем ядром, вокруг которого кристаллизуется народ. Как христианин я не могу позволить себе такой роскоши, как разочароваться.

– Сейчас много говорят о разных современных фильмах, сериалах для молодых людей. Один из последних – «Слово пацана», о котором говорили на региональном этапе наших Рождественских чтений. Понятно, что это плохие фильмы и какого-то воспитательного потенциала там мало. Если вдуматься глубоко, в чем вред от этих продуктов в целом для общества?

– Вспомните фильм «Сволочи», снятый более двадцати лет назад, который не отражал ни исторической, ни психологической, ни художественной правды. Он ничего не отражал; никаких типажей, никаких художественных образов там не было. Никакого героического, скажем так, заряда этот фильм не нес. Он ничего не давал тем людям, которые его смотрели. Он, может быть, их не разрушал, но ничего и не созидал.

Или нашумевший в свое время фильм «9 рота». Фильм про героизм наших солдат в Афганистане, которые героически сражаются. Фильм основан на реальных событиях. Но снят он таким образом, что из-за определенных сцен, определенных интенций, стереотипов я не могу показать его своим детям. Я им много показываю героических фильмов, а этот фильм не могу. Он не может быть показан потому, что тот задел героического – в безобразной рамке, что обращаешь внимание на рамку, а не на сам героический факт.

Чем этот фильм вреден? Я скажу. Насколько я понял из доклада Анны Шафран, фильм показывает историю про Казань. Я жил в ту эпоху и слышал о том, что там происходило. Я могу себе представить, что пацанская дружба показана в фильме достаточно хорошо. И вроде как бы даже в этом есть что-то хорошее: пацаны умеют дружить. В наше время дети сидят только за гаджетами и занимаются непонятно чем; по сути, дружба как элемент пацанской, мальчишеской культуры уходит в прошлое. Что-то в фильме есть положительное. Даже если там сознательно заложили какие-то хорошие идеи, как кажется, но в такой оправе, в таком безобразном оформлении, что это плохо. Почему?

Ведь сатана почти ничего не солгал Еве, он сказал немножко правды, немножко лжи. Если бы он сказал откровенную ложь, она бы среагировала. А он говорит и правду, и ложь. Любое художественное полотно амбивалентно (это не Священное Писание), в нем есть и ложь, и правда. Суть в том, на что акцентируют внимание общества. Так в любом культурном полотне. Это касается, скажем, Гомера, или «Эпоса о Гильгамеше», или Шекспира, Пушкина, Пастернака. Любое произведение культуры амбивалентно, двойственно. В нем есть немножко правды, немножко лжи, но они в разной смеси. Потому ни одно произведение культуры никогда не заменит акта богообщения, никогда не заменит Священного Писания. И никогда Пушкин, при всем его художественном, литературном, языковом гении, не может и не будет претендовать на роль пророка с точки зрения Священного Писания, церковного свидетельства. Сама эта претензия на пророчество – уже есть элемент лжи в его творчестве. Скажем, стихотворение: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Не может человек так говорить, тем более христианин; это есть некая ложь.

Эта ложь присутствует в любом творчестве, у очень плохих и очень хороших писателей, даже в творчестве Достоевского. Я не хочу это разбирать, я понимаю, что любой исследователь эту амбивалентность культуры знает. Поэтому все зависит от того, сколько плохого, в какой рамке, под каким соусом подается это обществу и кто комментирует эти художественные произведения.

Скажем, в произведении «Гроза» Островского, в общем-то, нет ничего плохого. Это обличение очень плохих людей, которых в то время было достаточно много. Но мы восприняли это произведение не так, как хотел сказать Александр Николаевич Островский, а увидели то, что захотел сказать Добролюбов, увидели совсем не то. То есть произведение неплохое, в общем-то (хотя у Островского есть гораздо лучше), но мы приняли его под неправильным толкованием, и это произведение стало действовать разрушительно.

Мы всегда должны очень осторожно относиться к произведениям культуры. Буквально вчера мы с детьми поставили елку, начали готовиться к Новому году. Они говорят: «Папа, давай мы уроки сделаем и начнем подготовку с хорошего рождественского фильма». Я согласился. У нас определенная традиция, мы всегда раз в год смотрим «Гринч – похититель Рождества». Замечательный, трогательный, умилительный фильм про настоящее Рождество, про преображение чудовищ; детям очень нравится. Фильм смотрят церковные дети, и каждый раз они смотрят его со мной, но каждый раз я понимаю, что фильм-то не совсем об этом, Христа там нет и даже не предполагается Его присутствие. Там нет ни храма, ни священника, ни молитвы. И начинаешь понимать, что Рождество уже оторвано от Христа, это просто семейный праздник. Там утверждается, что Рождество – семейный праздник. Но главное другое: по сути, с помощью этого фильма я могу доказать совсем другие вещи. Например, почему вы не приглашаете на свои праздники людей другой религии или другой ориентации? Там слоган такой: никто не может быть один в Рождество. Нет никого плохого, все хорошие. Даже мэр, Гринч – хорошие. Там показаны разные люди: белые, черные, маленькие, толстенькие; все разные, это все человечество. Даже название города – это некий образ человеческого общества. И никто не может быть изгоем. Если вы по-настоящему празднуете Рождество, вы должны принять в это общество всех, независимо ни от чего. Вот такая идея.

При определенном ракурсе, смотря этот фильм из года в год, я вполне могу предполагать, что ребенок скажет: «Вот у меня есть одноклассница, которая немножко не такая. Почему вы запретили мне с ней общаться? Я, как Синди, хочу общаться с ней. Ведь никто не может быть один в Рождество».

Любое произведение культуры двойственно; оно всегда представляет собой не только некую метафору, идею, притчу, которую мы можем использовать для блага, но и несет в себе опасность, которой может воспользоваться враг. Поэтому мы всегда используем культуру в педагогических целях. Она не заменяет Священное Писание никогда. И писатель не может встать на место библейского пророка, даже на место святого человека.

– Многие из нас выросли на мультфильмах «Ну, погоди!», про Леопольда и Простоквашино. Если говорить о современных мультиках, которые сейчас показывают детям, даже порой невозможно понять, о чем они и для чего. С мультфильмами, которые я назвал, на которых мы росли, словно ведется какая-то борьба: в них ищут какие-то подтексты, их пытаются запретить. Почему так происходит? Неужели мы росли на неправильных мультфильмах?

– Мы росли на разных мультфильмах. Скажем, фильм «Ну, погоди!», как мы теперь понимаем, сделан по мотивам «Тома и Джерри», который видели авторы этого фильма, но не видели мы. Сравните образы Тома и Джерри и образы зайца и волка, насколько они отличаются, насколько благороднее выглядит волк по сравнению с Томом и насколько интеллигентно выглядит заяц по отношению к Джерри. То есть определенное переосмысление этого фильма люди все-таки сделали. Они понимают, что совершенно тупого продукта с какими-то тупыми вещами, чистой американщины (у американского кино есть узнаваемые черты) удалось избежать.

Эстетически фильм «Ну, погоди!» гораздо более благообразный, чем фильм «Том и Джерри». «Том и Джерри», по сути, – просто фильм для ребенка, чтобы он пялился и не мешал. «Ну, погоди!» на это не тянет, он дает определенную эстетическую (порой эстетически нравственную) картину о том, как глупо смотрится человек, который делает вот такие вещи, и как неожиданно везет человеку, который всегда старается поступать честно и порядочно. То есть это не на уровне морализаторства, а на уровне эстетики, на уровне картинки. Ребенок улавливает некие стереотипы поведения, которые на уровне, скажем, книжки Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Очень примитивно, но это не просто повторение американского продукта, это работа с американским продуктом, с американской развлекаловкой.

Я не считаю, что его нужно крутить детям так, как крутили нам. Я бы не стал, например. У меня есть множество советских фильмов, которые крутятся почти непрестанно, и они другого содержания. Я не считаю, что «Ну, погоди!» стоит смотреть часто, но мы смотрели, и нам это не помешало.

Прежде всего потому, что мы сами жили в другой культурной среде, были культурным продуктом другой эпохи. И поэтому мультфильм «Ну, погоди!» был некоей отдушиной, можно было почти не думать, не чувствовать, а просто отдаться развлечению. Но при этот тот, кто нас развлекал, очень четко контролировал, чтобы мы не вышли за границы дозволенного, в отличие от «Тома и Джерри». То есть определенный элемент воспитания был даже в этих мультфильмах.

А когда сейчас воюют с ними, люди показывают две вещи. Я не думаю, что кто-то всерьез видит опасность для детей в мультфильме «Ну, погоди!». Курение в других произведениях современной культуры показано гораздо более глубоко, подробно, основательно и зажигательно. В конце концов, дети курят вовсе не потому, что они это увидели в кино, а потому, что весь мир вокруг них в таком состоянии пребывает.

Просто я думаю, что у людей есть определенная эстетическая безвкусица, какой-то момент нечувствия эстетических вещей. «Ну, погоди!» – веселый и смешной мультик, О Простоквашино посерьезнее, там есть воспитательные идеи, четко прослеживающиеся, хотя в нем тоже поучение наполовину с развлечением присутствует. А в «Ну, погоди!» восемьдесят процентов – это развлечение, а двадцать – некое полунравственное эстетическое воспитание. Но сам смех там совсем другой.

Понаблюдайте, как смеются сейчас и как смеялись тогда. Между Задорновым и Жванецким очень большая разница, но люди потеряли это ощущение, потеряли такт в смехе. Когда смеется ребенок, смотрящий «Ну, погоди!», и ребенок, смотрящий «Том и Джерри», – это совершенно разный смех и разное состояние души. Но только чуткий человек, который не думает, а чувствует, который привык сам смотреть в собственное сердце, может определить, какая разница и почему одно можно смотреть, а другое – нежелательно.

У меня дети мультфильм «Том и Джерри» не видели никогда. Я понимаю, что когда-нибудь, может, и увидят, но во взрослом возрасте это не производит никакого впечатления. Главное, чтобы в детстве не увидели, потому что там вообще нет ни эстетики, ни воспитательной ситуации.

– Можете назвать два-три советских фильма или мультфильма, которые следовало бы посмотреть всей семьей?

– Я так не скажу, их очень много. Я скажу про героические фильмы. Все знают фильм «В бой идут одни “старики”». Мы недавно его смотрели с семьей. Причем они первый раз его смотрели, я специально не показывал раньше, чтобы они могли серьезно к нему отнестись, некоторые вещи понять. И после фильма я где-то час еще вел мысленный диалог с теми людьми, которые критикуют его по разным основаниям. Я все это читал и вел с ними мысленный диалог, почему этот фильм люди до сих пор смотрят; и смотреть его надо.

Я очень советую посмотреть все фильмы Леонида Нечаева. Мы знаем о нем по фильму про Буратино. У него есть и другие фильмы, некоторые из них не очень удачные, а некоторые очень удачные. Все они детские и всегда мюзиклы. Посмотреть их очень-очень надо.

 Мои дети любят смотреть детские фильмы про школу. Они, видимо, тоскуют, что им не хватает советского школьного детства с нормальными отношениями между людьми, с общением без гаджетов. Они смотрят все, что касается школы. Не заумные депрессивные фильмы Динары Асановой. Они тоже хорошие, иногда мы смотрим «Ключ без права передачи», когда можно подумать. Но они его смотрят потому, что я показываю, а не потому, что им это хочется. Про школьное детство, про среднюю школу – это фильмы про Алису Селезневу, Петрова и Васечкина, «Завтрак на траве», «Три школьные смены», где дети просто дети. Видимо, им очень не хватает этих переживаний в жизни. Мы не так ценили эти фильмы, как они сейчас их смотрят с такой любовью.

А мультфильмов полно. Понятно, что больше всего мои дети любят классику. То есть это постановки Иванова-Вано и Снежко-Блоцкой, где есть очень монументальная русская картинка в стиле Билибина, это очень красочные фильмы с необыкновенной прорисовкой и заведомо выстроенной нравственной позицией.

– Вы также в своем докладе упомянули так называемых героев современного американского кинематографа (среди них Рембо, Доминик Торетто), но с оговоркой: это тоже герои, но нет пользы для  детей смотреть на них. Почему?

– Потому, что эти люди не совсем жизненны. Мы всегда наблюдаем их в период их наивысшего расцвета. Это люди, обладающие сверхъестественными способностями, они ничего не боятся, могут победить кого угодно, но самое главное – они не умирают и умереть не могут. Бесконечный Джон Уик, «Форсаж», почти бесконечный Рембо. Он бы и был бесконечный, если бы не наступила неожиданно перестройка. Отношения с Советским Союзом у американцев изменились, и Рембо просто не с кем было воевать.

А так они герои. Первую часть «Рембо» я показывал своим детям, потому что там не боевик как таковой, а трагедия человека, который отторгнут обществом и очень хочет быть человеком. С этой точки зрения мы смотрели этот фильм, чтобы дети научились быть человечнее. Понятно, что все остальные части фильма про Рембо я показывать не буду, потому что они все и с художественной точки зрения плохие. Он там воюет уже с русскими. Это никак не может быть показано.

Меня-то волнует не его инструментарий, а то, что он пытается из последних сил всегда оставаться человеком. Он старается не убивать, переговорить, не идти на тот путь, на который толкают его обстоятельства. Он борется из последних сил, чтобы остаться человеком. Вот об этом мы говорим. А все остальные фильмы о нем я не показываю детям. Я примерно знаю, о чем они, но не показываю, потому что они им ничего не дадут, они из серии «хлеба и зрелищ».

Он герой, потому что, по крайней мере, в определенных обстоятельствах что-то терпит из последних сил. И в этом смысле, если мой ребенок вырастет и посмотрит эти фильмы, я знаю, что ему сказать. «Да, замечательно, и что тебе это дало?» – «Ну, просто интересно». – «Ты же не можешь так стрелять, никто не даст тебе так стрелять, или драться, или так ездить на машине, это только в кино можно. В реальности всего этого нельзя, да и вряд ли тебе захочется. Но обрати внимание, как, например, Доминик Торетто относится к тем, кого называет своими друзьями. Или как Джон Уик: какие бы препятствия ему ни устраивали, никогда не сдается». То есть я могу сделать акцент на том, что и в этом фильме есть хорошее. Но это, пожалуй, единственное, что там есть.

– Часто так и происходит, что один фильм (или книга) кому-то дает толчок для развития, чему-то научает, а для кого-то это вред. Именно про это апостол Павел говорил, что все нам дозволено, но не все полезно. Или эти слова апостола не про это?

– Про это. В том числе и про культуру. Больше всего они относятся к культуре. А еще есть слова апостола Павла: «Любящим Бога все поспешествует ко благу». Я встречал в жизни людей, которые обратились к Богу и пришли в церковь на основании таких фильмов и книг, в которых я бы вообще ничего хорошего не увидел.

– Отойдем немного от этой темы. На дворе Рождественский пост, скоро Рождество. В эти праздничные дни часто говорят про чудеса. А что такое чудо с христианской точки зрения?

– Не так просто сказать, что такое чудо. В контексте Рождества я знаю, что это такое. И всякий раз, стоя у вертепа с Младенцем, я это переживаю. Самое большое чудо в том, что Бог стал жить среди нас. Это главное чудо. Новогодняя ночь не является источником чуда. Просто у людей украли Рождество, а вера в чудо осталась, и люди соотнесли это с Новым годом.

В смене 31 декабря на 1 января ничего чудесного нет. А когда мы вспоминаем рождение Бога среди людей – это источник чуда. Потому что теперь возможно все. Бог живет среди нас. И все, что ты попросишь, Он может сделать. Все, в чем ты нуждаешься, Он может сделать, даже если не попросишь. И в этом источник рождественских сказок и притч, фильмов и книг по всему миру. Причем эта тема касается не только христианских стран, но и арабских, и китайских. Потому что у всех есть тоска по чуду, только не знают, что могло бы сделать это чудо возможным. Мы, христиане, знаем: Бог среди людей – значит, возможно все.

Кто-то может считать, что чудо – это нарушение естественного хода вещей, каких-то законов (и это не считается ошибкой). Но по мне – это не самое главное. Чудо – это когда ты понимаешь, что Кто-то тебя любит всегда, независимо ни от чего, непоколебимо. И это чудо, когда ты вновь сталкиваешься с неожиданным. Для тебя важно не само это неожиданное, что так получилось, а то, что это знак любви Того, Кто тебя любит.

К этому невозможно привыкнуть, когда ты вновь и вновь вдруг встречаешь знаки любви Того, Кто тебя любит, Кто тебя создал, при полном сознании своего совершенного недостоинства. На мой взгляд, это самое главное чудо – видеть, что Его любовь всегда вмешивается в твою жизнь, чтобы ты никогда не почувствовал себя одиноким.

Ведущий Сергей Новиков

Записали Нина Кирсанова и Елена Кузоро