Христианин не может участвовать в безнравственных делах. Не получится ли так, что все христиане таким образом отступят, и у власти останутся лишь безнравственные люди?

Вы говорили, что христианин может и должен отойти в сторону, если видит совершение безнравственных поступков. Это так?

Если он чувствует, что его душу хотят принести в жертву греху, вовлекая в беззаконие. В этом смысле нужно поберечь свою совесть. Как говорил святейший патриарх Тихон, нет такой силы ни на небе, ни на земле, которая могла бы заставить меня поступить против собственной совести.

А вот не получится ли, что все христиане отойдут в сторону от власти и останутся там люди безнравственные.

Согласен, что мы не должны быть такими овечками, мягкими, благопокорливыми, моральными чистюлями, которые вон бегут при виде хищных волков, терзающих их товарку.

Мне приходится общаться в совершенно различных срезах общества, и я оптимист: я точно знаю, что хороших людей немало. Безусловно, обидно за державу, когда видишь алчные глаза и руки, тянущиеся к бюджету, который им хочется распилить и подробить. Но, слава Богу, мы живем в стране с православными корнями; и христианское просвещение сейчас – как зеленые росточки из глубины почвы – пробивается, пробивается, и в этом смысле нужно объединяться. Объединяться людям чести, людям правды. Когда мы едины, тогда непобедимы.

Вот я сегодня слушал слова новоизбранного президента, который перед всем народом сказал, что мы страна тысячелетней традиции – нам то есть не двадцать лет, а тысяча. А вчера передавали репортаж о возвращении Иверской иконы…  Ну не зря же Владимир Владимирович сказал во всеуслышание, что нет государственности в России без православного фермента.

Так что циники, которые сегодня открыто говорят по телевизору: я атеист, я неверующий, церковь сдерживает позитивные процессы в обществе, – вот эти циники, которым, наверное, много проплачивают наши зарубежные партнеры, выходят нынче из общего русла. Ибо политическое созидание, доброе участие в жизни страны, конечно же, возможно только там, где есть благоговение перед святыней и жажда личного нравственного очищения. Как правило, это свойственно только религиозно мыслящей личности.