У книжной полки. 23 сентября

Н. И. Кривошеин. Дважды Француз Советского Союза.

О России во второй половине XX века рассказано, написано и снято очень много... Но это лишь малая часть того, что открыто нам, современным россиянам. Многие из нас за время советской власти утратили свои родовые корни, утратили связь поколений, и не знаем мы, кем были наши дедушки и бабушки. Как жили они в 30-40-50 годы прошлого столетия? Чем стал для них Советский Союз? К сожалению, для многих внуков эти вопросы так и останутся без ответа. Но еще живут и здравствуют такие дедушки и бабушки, которые умеют и любят вспоминать прошлое и, глядя детям в глаза, рассказывать о том, какой была Россия в XX веке. Именно таким дедушкой является автор книги, которую сегодня мы предлагаем вашему вниманию. Это Никита Игоревич Кривошеин. Его книга «Дважды Француз Советского Союза» вышла в свет в Издательстве «Христианская библиотека» и заняла свое место на нашей книжной полке. ***

Никита Игоревич Кривошеин, переводчик-синхронист, племянник епископа Василия (Кривошеина), в 1957-60 гг. узник Дубравлага. Его воспоминания, вошедшие в книгу, охватывают тот период истории, о котором мы, казалось бы, знаем вполне достаточно. Только помогает ли это нам понять свою страну и свой народ? Каким был Советский Союз? как в нем жили люди? почему сегодня одни продолжают любить советское прошлое, а другие от него стремятся отвернуться, преодолеть? Быть может, ответы на эти вопросы частично находятся и в воспоминаниях автора. Однако, как отмечают издатели, в образе страны, который читатель увидит в этой книге, нет ни капли сочувствия к советскому. Никита Игоревич говорит, как свидетель и участник событий, которые могут показаться странными, нетипичными. Но здесь необходимо сделать важную ого­ворку: это только сегодня так кажется. Все современ­ники прекрасно понимали, что аресты, допросы, тюрьмы не были чем-то неожиданным или исключительным. Так жила вся страна не только в 30-е, но и в 40-е, и в 50-е годы.

Все эти десятилетия Советская Россия жила за «же­лезным занавесом», однако в воспоминаниях Никиты Игоревича тесно переплетаются судьбы тех, кто жил не только в России, но и во Франции. И даже так: кто жил и в России, и во Франции. Как говорится в предисловии книги, семья Кривошеиных оказалась среди обманутых Сталиным эмигрантов, поверивших в возможность вернуться на Родину. Семья автора вернулась из Франции в Советский Союз в 1947. Назад во Францию Никита Игоревич уехал в 1971. За эти годы и он сам, и его отец узнали, что такое ГУЛАГ. «Время истекшее придает большую добавочную стои­мость любым воспоминаниям» — замечает автор, когда говорит о монахине Марии (Скобцовой). Эти же слова можно приложить и ко всем его воспоминаниям. Бережное, тре­петное, в чем-то даже «священное», отношение автора к образам прошлого дает читателю возможность увидеть ценность, особенную «добавочную стоимость» тех из них, что хранятся не в папках, коробках или фотоальбомах, а в сокровенной глубине сердца.

В воспоминаниях Никиты Игоревича есть удивитель­ное чувство истории. Несколькими штрихами он тонко очерчивает характер эпохи и делает это убедительно и ярко, как умелый рассказчик. Вереницей проходят об­разы замечательных русских людей, которых сегодня, увы, уже невозможно встретить. Их имена по большей части забыты, но рассказчик призывает: надо помнить и о них, надо найти для них место в нашем сердце, в нашей памяти. Епископ Василий (Кривошеин), монахиня Мария (Скобцова), протоиерей Андрей Сергиенко, священник Вячеслав Якобс, священник Станислав Кишкис, Константин Андроников, Вадим Козовой — мно­жество разных людей проходит перед читателем. Такой калейдоскоп встреч и расставаний, мимолетных впечат­лений, как будто бы случайных деталей создает удиви­тельно целостную картину жизни.

Взять, к примеру, первую часть книги, которую составила «Мемуарная проза». В своих новеллах автор попробовал рассказать не столько о себе, сколько о своей эпохе, то есть о нескольких светлых людях, которых ему послал Господь в лагерные годы: священниках, поэтах, правозащитни­ках, художниках, самых простых, за­мечательных и честных людях... Как замечает Никита Игоревич, всех не перечислить. Но по выходе на свободу они продолжали дружить, и эта связь сохраняется до сих пор — с теми, кто ещё жив. Очерки, собранные во второй часть книги, которая называется – «Прислушиваясь к слову и памяти», поведают о не состоявшейся репатриации в СССР матери Марии (Скобцовой), о «принесшем великую пользу» возвращении туда замечательного священника Андрея Сергиенко. Здесь же автор рассказывает о том, как семья Константина Андроникова укрывала во Франции сразу после войны рус­ских людей от насильственной выдачи советским властям, о блестящем и скромном герое Николае Вырубове, который был до глубокой старости всей душой обращен в будущее...

Третью часть книги составили «Выступления, интервью, публицистика». Этот раздел по темам и по календарю калейдоскопичен. Несколько текстов выступлений, записи для радиопе­редач. Устное во многом родилось с помощью журналиста Михаила Соколова. В интервью и публицистике присутствуют люди, которым забвение не грозит: это Алек­сандр Исаевич Солженицын, Владыка Василий (Кривошеин), герои русского Резистанса во Франции, немцы-антинацисты. Все они боролись с тотали­таризмом. Говорит автор и о до сих пор неразрешённом церковном кризисе, от коего страдает уже пятое диаспорное поко­ление. Завершает книгу автобиографический очерк - «Русский француз».

Сам автор о себе в предисловии пишет следующее: «С чего начинается моё христианство? С заучивания наизусть (задолго до освоения грамоты) главных молитв, с повторения их вслух перед образами утром и вечером, с каждовоскресного стояния на обедне в парижской церкви на улице Дарю со знаменитым хором регента Афонского, с книги «Мой первый учебник Закона Божьего» с ятями и твёрдыми знаками. Годам к десяти у меня сформировался навык постоянной молитвы в одиночестве. Я бесконечно благодарен родителям за такое детство, ставшее опорой всей дальнейшей жизни». В августе 1957 года я послал неподписанную статью в газету «Монд» - о венгерских событиях. И вскоре ока­зался во Внутренней тюрьме КГБ СССР. Там, в центре Москвы, я прожил восемь месяцев, из них более шести в одиночке, правда с книгами — по три на десять дней. Как только сошёл нервно-физический шок от ареста и первых чуть ли не суточных допросов с убедительными угрозами, сама по себе вернулась способность молиться — почти как в детстве».

«Лубянка не Афон, - продолжает рассказ автор, - но тихая сосредоточенная молитва возможна была и здесь — при ранней побудке, за чтением, на получасовой прогулке... В коммунистической Москве молитвы из памяти тоже никогда не уходили, наоборот, закреплялись на редких литургиях, которые я до ареста посещал у Иоанна Воина на Якиманке. Не обозначить как, но очень скоро я оказался в со­стоянии почти бесстрашия, почти полноценной внутренней умиротворенности и странной, противоестественной уверенности, что я оборонён и вне опасности. Большой храбрости по ходу следствия я не проявил, но ни один человек из-за моих протоколов не пострадал. Моя поныне убежденность: только Господь — никто и ничто иное — даровал мне в эти дни кротость и мудрость, спасшие меня от предъявляемых хотя и лживых, но ловко сфабрико­ванных обвинений в шпионаже. Хэппи энд (только 3 года лагеря) я воспринял не как чудо (каким оно для меня было), а как нечто естественное...»

Вот так, по словам автора, Господь помог ему, благодаря родителям, почувствовать христианство, а благодаря Внутренней тюрьме укрепиться в нём. В Мордовском лагере, как признается Никита Игоревич, такой интенсивной молитвенности уже не было. Зато были долгие беседы с литовским, ве­ликого богословского образования, мучеником Советов, каноником Станиславом Кишкисом, были исповеди и тайное причастие у светящегося молодого священника, отца Вячеслава Якобса. ныне митрополита Таллинского и Эстонского Корнилия... Отдельно автор рассказывает о своем дяде, владыке Ва­силии, чьи «Богословские труды» недавно вышли также в издательстве «Христианская библиотека». По словам автора, епископ Василий был совершенной духовной личностью, а потому и человеком органичной, внешне незаметной, естественной скромности. Выбор, который был сделан Владыкой, для автора весом и значим, так как был определён его благодатной надеждой на возрождение живой церковной жизни. Уверен, - говорит Никита Игоревич, - что на небесах он радуется и объединению двух ветвей Церкви (РПЦ и РПЦЗ), которое произошло в 2007 году.

*** Воспоминания Никиты Кривошеина, собранные в этой книге, по словам издателей, дороги тем, что это взгляд на мир глазами русского европейца. От них веет добротой, смиренным принятием всего того, что пришлось пережить. Это мужественное, чест­ное и в то же время доброе и деликатное свидетельство о тех страницах истории России и русского народа, которые пропаганда — и советская, и нынешняя — стремится вычеркнуть из нашей памяти. В этих воспо­минаниях есть цельный образ прошлого, которому дана нравственная оценка. Так можно без стыда подводить итог своей жизни. Сохранение исторической памяти невозможно без нравственного усилия, без вос­питания души. К этому нас и побуждает чтение воспоминаний Никиты Кривошеина.