Преображение (Одесса). Преподобный Макарий Алтайский

Беседа с протоиереем Димитрием Предеиным.

– Святая Церковь 31 мая чтит память великого миссионера, проповедника, богослова преподобного Макария Алтайского. Именно о нем мы и поговорим в сегодняшней программе.

В жизни святого Макария, видимо, исполнилась пословица о роли родителей в жизни детей. Преподобный имел удивительного отца. Какова была его роль в жизни преподобного?

– Да, есть и другая пословица: яблоко от яблони недалеко падает. Это была как раз благоплодная яблоня. Его родители – священник Иаков Глухарев и мама Агафия – были очень благочестивыми православными христианами и смогли передать  сыну лучшие качества своей души. Он родился в 1792 году в городе Вязьма Смоленской губернии. Уже с детства отец учил его всему тому, что знал сам. Его отец окончил полный курс духовной семинарии, владел разными языками, в частности латынью; с ней  у него было близкое знакомство до такой степени, что Макарий Глухарев, которого от рождения звали Михаилом, уже в 7 лет мог переводить тексты с русского языка на латынь. У него были редкие способности к языкам, которые впоследствии очень помогли ему в его миссионерской деятельности. Поэтому, если мы говорим о его детстве, то оно прошло в атмосфере подлинного христианского благочестия, но вместе с тем было насыщено интеллектуальным трудом.

– Время попусту родители не тратили. Преподобный получил хорошее образование в семинарии и в училище. Расскажите, как и где он учился.

– Вначале он учился в Вяземском духовном училище при Предтеченском монастыре. В этом училище всем были очевидны его необыкновенные способности, но не у всех это вызывало положительное отношение. К сожалению, уже тогда были проблемы. Так, известен случай, когда один преподаватель на него так сильно накричал, что ребенок был в шоке и побежал домой из училища зимой один и очень сильно замерз. С тех пор у него на всю оставшуюся жизнь были больные легкие и слабый голос. Но тем не менее его успехи были необыкновенными, и в числе лучших учеников он был переведен в Смоленскую духовную семинарию, где тоже проявил себя с самой блестящей стороны. Он учился там много лет (с 8-летнего возраста) и прошел полный курс.

– Следует заметить, что его все время брали сразу  на второй, третий курс.

– Да, потому что его знания были больше, чем требовалось. Он выделялся среди всех учеников тем, что был весьма подкован в разных науках. Кроме того, у него был такой интересный эпизод в жизни. Во время нашествия Наполеона он на какое-то время был вынужден прекратить обучение и находился в поместье одного тверского богатого человека-помещика, у которого воспитывал детей и учил их разным языкам. От этих помещиков он научился хорошим манерам. Поэтому, когда  поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию,  по манерам превосходил столичных жителей. Они даже удивлялись, откуда этот провинциал научился так изысканно себя вести.

– Преподобный исполнял много послушаний после академии до своего миссионерства. Какие послушания он нес и где?

– Вначале  определением Святейшего Синода его отправили преподавателем в Екатеринослав. В то время была огромная Российская империя, и могли вот так переводить на тысячи километров. Он получил определение в Екатеринославскую епархию, где был преподавателем разных предметов и ректором духовного училища. Он был тогда еще мирским человеком. Он не принял в академии монашеский постриг, хотя в то время обычно многие постригались в академической среде, где-то на последнем курсе, чтобы уже заранее было понятно, куда они определились. У него еще не было этого решения: он сомневался. В Екатеринославе даже нашли какую-то благовоспитанную девицу из хорошей семьи, с которой его хотели сочетать браком. Я знаю все эти истории, потому что жил в этом городе, там память об этом человеке сохраняется. Он провел там несколько лет. Но так и не женился, а принял монашеский постриг, потому что у него было два вещих сна, которые так сильно на него подействовали, что все желание жениться сразу пропало. После этого совершенно неожиданно для многих он принял монашеский постриг.

– А что за сны?

– Подробности снов он не разглашал, но было ясно: это связано с тем, что ему просто нельзя жениться. Это было настолько ясным Божиим указанием, что он не сомневался: сны были именно вещими и это откровение именно от Господа. Он принимает монашеский постриг. Но как раз для пострига это было, наверное, не самое удобное место, потому что постригал его екатеринославский архиепископ Иов (Потемкин). Это дальний родственник, потомок князя Потемкина, который отличался очень властным и суровым характером. Он считал своей главной задачей смирять молодого образованного иеромонаха.

А способы смирения сейчас могут показаться просто дикими. Так, он мог купить летом шубу и в этой шубе заставлял его ехать за 30 верст в какой-нибудь отдаленный монастырь. Украина – жаркая страна, бывает под 35 °С. Вот так он его буквально мучил, издевался, если рассуждать по-мирскому. Но отец Макарий воспринимал это именно как действие Промысла Божия для его смирения, чтобы его воспитать, упразднить его гордость. Но даже при всем его благодушии ему было очень тяжело. Он какое-то время помучился, потерпел, а потом написал прошение об увольнении. Он просил  бывшего ректора Санкт-Петербургской академии митрополита Филарета Московского определить его к любому архиерею, к любому ректору семинарии, только забрать от этого.

Но решение было другим. Его отправили в Кострому ректором духовной семинарии, где он опять проявил себя с блестящей стороны. Но, как это часто бывало, его редкие дарования у многих вызывали зависть, неприятие, как было и в Екатеринославе. Можно сказать, что в Костроме на него были даже покушения: какой-то семинарист бросил камнем из окна и попал ему в плечо. На него писали жалобу правящему архиерею. Было очень сильное давление. Поэтому и там он не мог долго пробыть. Он опять написал прошение об увольнении, и его перевели обратно в Украину.

– Мы знаем, что именно в это время будущий преподобный, будучи уже магистром богословия, начинает окормляться у простых монахов, старцев. Как такое может быть, что ученый, богослов получает духовное окормление у простого, неученого монаха?

– У него в житии есть такая интересная особенность: в своих мемуарах, записках, дневниках он пишет о том, что у него была гордость – и человеческая, и ученого. Но то, что он действительно на протяжении жизни неоднократно добровольно отдавал себя в послушание абсолютно неученым старцам, говорит о том, что у него как раз было искреннее желание обрести христианское смирение. В Екатеринославе он окормлялся у старца Ливерия – племянника и ученика преподобного Паисия Величковского. Потом, когда он уже был уволен с ректорства в Костроме, приехал в Киев, он понял, что ему тяжело будет жить в Киево-Печерской лавре, так как это был слишком людный монастырь. А ему хотелось большего уединения. Он отправился в Глинскую пустынь и там  окормлялся у старца Филарета, который был игуменом этой обители. Опять же Филарет был необразованным человеком, а тут светило учености, и он добровольно отдал себя ему в послушание.

Можно вспомнить еще один эпизод. Когда преподобный Макарий  Глухарев искал, можно сказать, свое место в Церкви, место в жизни, он специально заехал к преподобному Серафиму Саровскому. Он общался с ним и спрашивал о том, какова воля Божия, что ему делать дальше. Преподобный Серафим ему предсказал, что у него будет тяжелый жизненный крест. Опять же у Серафима Саровского вообще не было духовного образования. Это великий святой, но все знали, что он был необразованным. А преподобный Макарий, несмотря на всю свою ученость, к нему специально поехал, чтобы получить у него духовное окормление.

– Какая внутренняя духовная жажда! Миссионерство – это апостольство, дар Святого Духа. Апостол говорил, чтобы немногие делались учителями. Почему все-таки Господь избирает Макария и дает ему этот путь? Это видно из жития или записок?

– Да, конечно, это видно. Но это нужно рассматривать в разных плоскостях. С одной стороны, уже с высоты прошедших многих лет, мы можем сказать, что у него было идеальное сочетание качеств, чтобы быть миссионером. У него была уникальная способность к языкам, что очень важно для миссионера, который привлекает другие народы в христианскую Церковь. У него была горячая ревность о христианской вере. У него было желание общаться с людьми, потому что он был очень открытым, общительным. Все это идеально совпадало с тем, чтобы быть миссионером.

Но всего этого еще мало. Потому что миссионерство – особый крест. Человек должен буквально всего себя обратить на то, чтобы созидать нечто абсолютно новое. Это не так просто, что получил какую-то должность в каком-то конкретном монастыре или стал настоятелем храма – и вот у тебя уже есть определенное поле деятельности, ты общаешься с людьми. А тут приходишь в инородную среду и должен что-то создавать из ничего. Иногда даже в агрессивную среду, зачастую в предубежденную. Это требовало особого дара.

Он не сразу для этого созрел. На его решение повлияло внешнее событие. Его бывший келейник, иеромонах с редким именем Израиль, захотел быть миссионером в Иркутске и проповедовать христианство бурятам. Он предложил преподобному вместе с ним туда отправиться. Это и было толчком к поиску своего места, своего уникального, собственного служения в Церкви. Преподобный Макарий решил, что это глас Божий для него, и написал прошение, чтобы его туда определили.

Но когда решался вопрос, точно ли его в эту миссию определять, ему предложили Тобольскую миссию, потому что именно эта область была самой проблемной, наряду, может быть, с Казанской губернией, где крестили много людей, но был самый большой обратный поток. Люди возвращались обратно к своим верованиям, к язычеству, к местным культам. Поэтому нужно было провести более глубокую работу с людьми. Ему предложили направить свои усилия на это проблемное направление, и он согласился. Что любопытно, в прошении он попросил определить ему помощника-миссионера. Даже не миссионера, а только помощника. Возможно, он не был уверен в своих силах, но в этом проявилось и его смирение.

– В чем трудности его миссионерского пути?

– Без этого не могло обойтись. Это был тот самый крест, о котором говорил преподобный Серафим; крест, сопряженный с постоянными препятствиями, проблемами, трудностями. Сначала у него было два помощника. Но один из них, Попов, умер, а второй, Волков, перешел на светскую работу. Он остался один, приходилось искать других, совсем новых людей, а в той ситуации это было очень трудно. Тем не менее он сумел основать Алтайскую миссию, которая благодаря лично ему стала лучшей духовной миссией во всей Российской империи.

По итогам прошедших десятилетий к моменту революции было общепризнано, что это образцовая миссия; во всех отношениях она была идеальна, по всем направлениям (переводческому, катехизическому, миссионерскому, социальному)  достигла совершенства; ее ставили в пример всем остальным.

– Наверное, ее нужно изучать в духовных школах, чтобы осознавать, как строить миссию.

– Конечно, это изучается. Я впервые, как и Вы, узнал о Макарии (Глухареве), когда еще учился в семинарии. Это входит в курс.

– Надо это глубже изучать.

– Вы очень правильно заметили: это можно было бы включить не только в историю Русской Церкви, но и в миссиологию. Это идеальный образец успешной, уже осуществленной миссии, которая себя оправдала. Ведь результат этой миссии не подлежит никакому сомнению. Даже те, кто относился к Макарию при жизни неблагожелательно (а таких всегда было достаточно), признавали, что как миссионер он неподражаем.

– Как он готовил к крещению и как обращал в веру?

– Наверное, секрет успеха надо искать в комплексном подходе. Преподобный Макарий сам по себе был очень хорошим, добрым, отзывчивым человеком и каждого из тех, кого он пытался обратить в христианство, воспринимал не как очередную единицу, за которую поставят галочку, а как реального, живого человека, у которого своя судьба, своя жизнь, свой характер, свои проблемы, уже сложившееся отношение к христианству. И с этими людьми нужно было работать индивидуально. Он каждого воспринимал как отдельную личность, вникал в жизненные нужды человека, в его проблемы. И когда люди чувствовали, что он искренен, интересуется их проблемами,  они верили ему, доверяли и принимали христианство так, что из Церкви никогда уже не уходили и были настоящими, ревностными христианами. Маленький  штрих: он не только учил их основам христианской веры, а их собственному языку. Для них он создал грамматику, словарь алтайского языка, организовал курсы преподавания, учил взрослых и детей. И занимался не только этим: он помогал копать огороды, принимал роды у женщин…

– Медицина, сельское хозяйство…

– Все, что он знал, чему научился за жизнь, он применил и был для людей буквально отцом в общем смысле слова. Помогал им, поэтому они к нему именно так и относились.

– Насколько я помню, преподобный крестил очень немного людей. Если учитывать миссионеров того времени, которые присылали огромные списки новообращенных, там буквально сотнями исчисляется количество обращенных. Все-таки почему?

– Я вспоминаю параллельную историю почти его современника Германа Аляскинского, который столкнулся с похожей проблемой. Когда он приехал на Алеутские острова, то предыдущие миссионеры рапортовали о блестящих успехах – крестили алеутов тысячами. А потом выяснялось, что все возвращались обратно к своим верованиям, к язычеству.

 Здесь была уже известная проблема – многие из этих людей ходили «туда-сюда» не один раз. И ему нужно было тщательно проверять искренность, желание каждого из этих людей стать христианином. Поэтому он крестил только после длительного оглашения, после того, как понимал мотивацию человека, ради чего тот хочет принять крещение; когда он видел отношение того к другим людям. Он проверял его на послушание восприемникам, которые обязательно присутствовали при крещении.

– Как в Древней Церкви.

– Да, это была действительно древнецерковная практика отсеивания. Но зато за каждого, кто был крещен, он мог поручиться перед Богом, что это будет настоящий христианин. Здесь была борьба не за количество, а за качество. И в каком-то смысле помогло то, что для этого его туда и направили. Потому что количество себя уже не оправдало бы.

Здесь он проявил себя как тот, кто сумел показать другое лицо православия: что это не что-то формальное, официальное, а спасительная религия. Это лоно, которое принимает в себя и спасает людей, изменяет их жизнь к лучшему. Все эти благодатные церковные дары, с какими-то и материальными благами, которые он делал (насколько мог) этим людям, привлекали людей необыкновенно.

– Какие миссионерские, богословские труды он писал в это время?

– Да, он постоянно что-то писал. Где бы он ни был (начиная еще с  Екатеринослава, затем в Глинской пустыни; он написал историю Глинской пустыни; занимался переводами святых отцов, в частности переводил блаженного Августина),  везде работал, никогда не оставлял пера, вел себя как настоящий ученый в любых условиях.

Он создал «Словарь алтайского языка», написал пособие для миссионеров, «Алфавит Библии», сборник церковных песнопений, которые исполнял со своими пасомыми. Талантов у него было много, и он все реализовал.

Но, конечно, главный труд – это перевод библейских книг. В частности, он лично переводил Книгу Иова. Причем помогло ему то, что он знал все библейские языки; прекрасно знал древнееврейский, латынь еще с семинарии, греческий  выучил в академии. Это был единственный предмет, по которому у него была не отличная оценка, потому что, поступая в академию, он не знал его вообще (в их семинарии греческий не изучали). Он выучил его уже в академии, поэтому мог переводить библейские книги с тех языков, на которых они были написаны изначально, и сверять их с другими переводами.

– Какое значение он придавал Священному Писанию в деле миссии?

– Наверное, определяющее. Библия у него была во главе угла. Он всегда очень ценил Священное Писание потому, что это слово Божие. Я думаю, на этой почве он сблизился с некоторыми протестантскими деноминациями. Известно, что в Екатеринославе он встречался с квакерами, и Библия была общим полем для общения: библейские переводы, проблемы, комментарии, научные издания.

На этой почве у него были некоторые проблемы: его обвиняли, что он якшается с сектантами. Но, с другой стороны, его считают основателем русского экуменического движения. Потому что действительно он общался с ними на библейской платформе, он пытался найти общий язык с этими людьми. Более того, говорят, у него была мечта (понятно, что она скорее всего несбыточная), чтобы в главном храме Русской Церкви (скажем, в Храме Христа Спасителя) было три придела: православный, римо-католический и лютеранский. Даже такие идеи не боялся высказывать.

– Почему ревность преподобного часто встречала холодность в Святейшем Синоде?

– Я бы сказал, что это была не холодность, а открытая враждебность. Один простой пример. Когда он в очередной раз просил даже не материальную помощь на издание его перевода библейских книг, а благословение, разрешение, ему в очередной раз отказали. И чтобы было неповадно писать такие прошения, ему дали епитимью: сорок дней подряд служить литургию. Для него такая епитимья была в радость, он всегда служил с удовольствием. Но сам отказ был очень болезненным.

– Как он проводил миссионерскую работу? Мы знаем, что в очередной раз он написал прошение и был освобожден от миссионерской работы. Как он проводил миссионерскую работу уже на покое? Это тоже интересный эпизод, потому что там уже не было инородцев.

– Это можно назвать условным покоем. Для меня это вообще была загадка, что побудило его оставить дело своей жизни – Алтайскую миссию – и вдруг написать прошение отпустить его в паломничество на Святую Землю, в Иерусалим. Не на неделю или две, а он хотел там задержаться, найти там себе применение.

Но у него был план: он хотел выехать за границу, чтобы там все-таки издать свои библейские переводы, понимая, что в Российской империи это не удастся сделать. Он хотел там, где больше возможностей, больше свободы, найти каких-то благодетелей. Ради этого туда и просился. Возможно, кто-то об этом догадался, его не спешили туда отпускать, а направили в Болховский монастырь.

И там произошло очень любопытное явление: он вдруг обнаружил, что в российской глубинке не меньшее поле для миссии, чем на Алтае. За послушание там он тоже требовал, чтобы к нему приходили взрослые и дети в монастырь для беседы, для катехизации, для обучения. Если даже местный градоначальник знал только «Отче наш», а Символ веры не знал, то что говорить об остальных?

При этом он не оставлял забот об Алтайской миссии; по-прежнему искал туда миссионеров, помощников, волонтеров, оказывал материальную помощь этому проекту – он от него не отказался, просто дистанцировался географически.

– Насколько сейчас нужна миссия Церкви?

– Нужна необыкновенно. По-прежнему это очень большой подвиг. Мой однокурсник по академии архиепископ Каллистрат (Романенко) как раз сейчас возглавляет Горноалтайскую кафедру, служит там. Прошлым летом всем нашим однокурсникам при встрече он рассказывал, как проходит его миссия, с какими сопряжена трудностями, насколько это до сих пор непросто дается. Там до сих пор существуют местные культы, шаманы, с которыми приходится бороться, чтобы люди не были двоеверами, чтобы были сугубо православными. Это суровый подвиг. У него по численности приходов, быть может, одна из самых маленьких епархий вообще в Русской Церкви. Я удивился, когда он назвал число, сколько у него приходов: до сотни. Если сравнить с Одесской епархией, то что можно говорить о других?

Если говорить в целом в масштабах Церкви, то внутренняя миссия должна быть одним из наших приоритетных направлений. С количеством у нас все в порядке, у нас тысячи приходов, мы можем показывать эти цифры. Но если взять реальное число практикующих верующих людей, которые каждое воскресенье приходят в храм, регулярно участвуют в таинствах Церкви, то какой будет процент от этих десятков тысяч приходов, от этих миллионов верующих, которые формально являются православными, то есть крещеными? Поэтому, думаю, дело преподобного Макария (Глухарева) по-прежнему необыкновенно актуально.

– Что лично Вас привлекает в личности преподобного Макария?

– Очень многие его черты. Я считаю его одной из самых необычных, самых незаурядных личностей во всей истории Русской Православной Церкви, даже не только XIX века. Он не похож больше ни на кого. По горению  духа его можно сравнить, наверное, со святым праведным Иоанном Кронштадтским. Но при этом у него была направленность вовне, он старался людей, казалось бы, совершенно далеких от православия, научить, убедить, показать им красоту православной веры. У него было не только желание, но и способности, в этом его успех. Думаю, личность этого угодника Божия, этого преподобного отца с течением времени будет только расти в своем значении. Я могу сравнить свое восприятие его подвига, каким оно было в духовной семинарии и сейчас, и вижу, что раньше я не мог до конца оценить, насколько светлой, прекрасной, масштабной была его личность. И таким же дело его жизни.

– Как Вы думаете, Бог нам еще даст таких горячих миссионеров?

– Думаю, Господь хотел бы нам их дать, но откуда они возьмутся – это другой вопрос, потому что каждый, кто захочет пойти по стопам преподобного Макария, должен быть готов взять на себя такой же тяжелый крест. А вот кому это по силам – вопрос открытый.

Записала Таисия Зыкова