Канон. Заслуженный деятель искусств РФ Владимир Довгань. Часть 2

В продолжении беседы Александра Крузе с композитором В.Б. Довганем разговор пойдет о преподавательской деятельности Владимира Борисовича, также гость поделится своим творческим опытом, раскроет "секреты кухни" и расскажет о Божием Промысле в своей жизни.

– Сегодня мы продолжим беседовать с композитором, заслуженным деятелем искусств Российской Федерации Владимиром Борисовичем Довганем.

Владимир Довгань – композитор, пианист, педагог, заслуженный деятель искусств РФ, член правления Союза московских композиторов, член попечительского совета Русского православного хорового общества. Родился в 1953 году в городе Полярный Мурманской области. В 1976-м окончил Государственный музыкально-педагогический институт имени Гнесиных по двум специальностям: композиция и фортепиано.

Владимир Борисович достаточно плодовитый композитор, его сочинения звучали на телевидении и радио, фестивалях и концертах более чем в двадцати странах мира. Произведения Довганя исполняли такие коллективы, как Симфонический оркестр Большого театра, Большой симфонический оркестр имени П.И. Чайковского, Симфонический оркестр Министерства культуры, Московский государственный симфонический оркестр, Симфонический оркестр «Русская филармония», Российский государственный симфонический оркестр кинематографии и многие другие.

Неоднократно произведения Довганя издавались в аудиозаписях и публиковались ведущими мировыми музыкальными издательствами. Владимир Борисович Довгань награжден орденом святителя Макария III степени и Императорским орденом святой Анны III степени. Поближе познакомиться с творчеством композитора можно прямо сейчас, в программе »Канон».

– Расскажите, пожалуйста, о курсе хорового письма Русской Православной Церкви, который мы с Вами уже упомянули, ведь это уникальный курс, единственный.

– Да, он пока экспериментальный. Насколько я знаю, он единственный у нас в стране, пока другого такого нет. В какой-то степени это попытка воссоздать подобный курс, который был когда-то до революции. Потому что я знаю, что у нас был замечательный директор Синодального училища, хоровой церковный дирижер и медиевист (специалист по средневековой музыке), ученый, педагог Степан Васильевич Смоленский, и он вел такой курс в Московской консерватории.

И Сергей Васильевич Рахманинов у него проходил этот годичный курс, и тогда уже Смоленский наметил ему путь, как он будет работать в области церковной хоровой музыки. И когда Рахманинов написал свое великое произведение «Всенощное бдение», он посвятил его памяти Смоленского, своего учителя. То есть какой-то пример у нас был, но у меня нет программы, по которой работал Смоленский, я плохо себе представляю, как это все происходило...

– А Ваша программа на чем основана?

– Так как это было экспериментально, я пробовал. Сейчас я остановился на каких-то самых простых вещах, потому что нам дают год, два часа в неделю – этого мало. И в основе – знакомство с историей, немножко теории церковной музыки и, конечно, практика, потому что у нас студенты-композиторы. На нашей кафедре композиции студенты проходят это на втором курсе, на кафедре компьютерной музыки – на третьем курсе, чуть-чуть более зрелые. Там две разные программы, но композицией занимаются и те, и другие.

И я знакомлю студентов, конечно, с основами: сначала знаменный распев и другие наши древние распевы, а потом с тем, как развивалась церковная музыка в XVII, XVIII, XIX, XX веках, с композиторским творчеством в этой области, с какими-то правилами, как это пишется в основе, чтобы будущие композиторы хотя бы представляли формы, какие-то канонические правила. И даю задание: первое полугодие должно обязательно закончиться обработкой знаменного распева (можно еще путевого или демественного – это тоже старинные распевы).

Почему я настаиваю на этом? Потому что основа в знаменном распеве, и если композитор в этом совсем не разбирается, то ему трудно проникнуться духом православной музыки. А с другой стороны, если композитор, допустим, получит заказ или задание, или хотя бы сам захочет написать что-то такое, связанное с традициями знаменного распева, то он столкнется с тем, что не понимает, как это делать.

Вообще, это спорный вопрос, потому что есть точка зрения, что знаменный распев ни в коем случае нельзя обрабатывать и он должен звучать только в виде монодии, как он был создан, и это, в общем-то, правильно. Но мы не можем отрицать и того, что на протяжении последних пяти веков у нас создана целая культура обработок.

Я не имею в виду итальянизированный партес, который был начиная со второй половины XVII века и в XVIII веке. А я имею в виду вообще традиции, которые проявились в русской музыке и XIX, и начала XX века, – это благоголосная обработка и то, к чему сейчас люди привыкли. Есть такая идея, что в идеале надо было бы вернуться к одноголосью, как у старообрядцев. Но, с другой стороны, мы же не можем взять и выкинуть все эти пятьсот лет.

– Целый пласт культуры.

– Да, и поэтому, так или иначе, с этим приходится считаться.

– Вообще уникально то, что такой курс существует. Я недавно читал, что есть какая-то школа в Москве, которая возвращается к дореволюционному образовательному процессу, то есть она как бы принимает научные достижения ХХ столетия, но азы берет от дореволюционной школы. И получается, что Вы тоже продолжаете традицию этой преемственности, которую просто вырезали в XX веке.

– Вы знаете, в ХХ столетии это вырезали, но полностью удалить не удалось, слава Богу. И я даже знаю от некоторых композиторов, что, например, у тех, кто учился в хоровой капелле Свешникова (это поколение чуть старше меня, еще ныне живущие композиторы, такие как Киселев, Кикта и некоторые другие), некоторые педагоги, которые обучали их в детстве, – это те, которые работали еще в Синодальном училище до революции. А это значит, что все-таки в какой-то степени традиции были сохранены.

Хотя, конечно, педагогам вроде бы не разрешалось открыто заниматься церковной музыкой, но полностью запретить не удавалось. Даже у нас, в школе Гнесиных (а она была очень далека от церковных традиций и руководитель нашего хора вряд ли был православный человек), были такие курьезные вещи: мы свободно пели духовные произведения на латинском языке. И даже нам объясняли, что это значит, что и как. Мы пели «Лакримозу» Моцарта из «Реквиема», сrucifixus «Страстей по Матфею». И на нас это производило потрясающее впечатление; на всю жизнь запомнилось, как мы это пели. Мы пели и Бортнянского, но это были какие-то странные слова. Как я сейчас говорю, какие-то пионерские тексты были придуманы кем-то...

– Переделаны...

– Переделаны были тексты, чтобы не было упреков, что идет религиозная пропаганда. Тексты были какие-то нейтральные, ни о чем. Я помню, что мы пели: «Мы к свету, мы к свету идем», но к какому свету – там не говорилось. И я, как ребенок (мне было 9-11 лет), чувствовал, что что-то тут не то со словами. Но музыка такая красивая, такая замечательная, так приятно было это петь, что я помню, какая радость была от этого пения и что действительно там свет был. Только я никак не мог понять, что это за свет такой; я потом уже понял.

Транслируется песнопение «Господи, помилуй» (композитор В.Довгань, исполняет Московский Синодальный хор под управлением А.Пузакова).

– Современный композитор сильно отличается от, скажем, композитора Вашего поколения? Ведь мир стал компьютеризированным, скорости другие, мышление другое, наверное.

– Я бы не сказал, что очень сильно отличается. Конечно, нынешняя жизнь вообще отличается от прежней, и сейчас есть определенные трудности, которые приходится преодолевать молодым композиторам, в частности материальные. Не скажу, что у нас все было очень гладко в материальном отношении, но все же было несколько проще (я имею в виду студентов).

Стипендия позволяла как-то концы с концами сводить; конечно, она была очень маленькая, но все-таки что-то, и много работать не надо было. Некоторые студенты слегка подрабатывали, сейчас же большинству студентов приходится по-настоящему работать, и, конечно, это осложняет жизнь, люди суетятся, иногда не хватает времени на работу. Но студенты очень разные. Некоторые, к сожалению, подвержены влиянию потребительского общества, и это пагубно сказывается.

И потом, конечно, большой вред наносит отсутствие фундаментального образования на среднем уровне. И на курсе хоровой музыки мне приходится рассказывать об истории. Ну как я могу говорить о древней русской музыке, если я не буду упоминать эпоху и те события, которые происходили на Руси? Как я могу объяснить, почему у нас появилось партесное пение, если я не буду рассказывать, что происходило вообще в это время?

И вот когда я начинаю рассказывать об истории, вдруг вижу по глазам, что большинство вообще ничего не знают, совсем. Я их спрашиваю: «Вас учили так или так?» Оказывается, вообще никак, то есть история у ребят выпадает, она практически на нуле. Редчайшие студенты, которые читали, изучали, интересовались; такие встречаются, но это редкость. То же самое с литературой и искусством в целом.

То есть музыкальное образование в училищах студенты получают неплохое, и поэтому творчество композиторов они более или менее знают, а как только речь идет о писателях, то тут сразу белые пятна. И здесь, конечно, охватить все я не могу, но я пытаюсь давать немного истории, немного истории культуры (у меня есть еще один курс – «История оркестровых стилей», там тоже с историей приходится перекликаться), потому что чувствую, что этого не хватает. Это очень важно дать, потому что молодые люди ищущие, пытливые, они хорошие люди, но так получилось, что им даже не сумели привить интерес к культуре, истории. И поэтому вроде бы у них есть возможность получить информацию, но они даже не знают, где и что искать.

– Нет желания.

– Даже не знают, что это нужно. А я им говорю: «Что за композитор, если он ничего не знает? Композитор должен быть профессионалом не только в музыке, но он должен немного разбираться и в литературе, и в истории, и в философии, и в религии».

– Кругозор должен быть.

– Конечно. Не только кругозор, это просто входит в нашу профессию. Например, композитор, который не понимает слово, уже не композитор. Как ты будешь работать с текстом? Ведь композитор пишет вокальную, духовную музыку на тексты.

Я встречал такое, что композитор берет текст, но не понимает, что это за текст. Иногда обращается к духовному тексту так, как будто это просто какие-то стишки веселенькие, то есть не только трепета не испытывает, но даже какого-то минимального благоговения. Причем не потому, что люди какие-то кощунники, хотят надсмеяться. Нет, это просто от бескультурья. Но это ведь беда. Я пытаюсь студентов уберечь от таких вещей. Но, конечно, одного меня тут мало, потому что через мои руки проходит немного людей, но я стараюсь как-то, хотя бы по мере моих малых сил, что-то полезное сделать.

Вот такие проблемы есть, а в общем-то, я бы не сказал, что сейчас молодежь в творческом отношении как-то отличается от нас разительным образом. Пытливость у большинства есть, творческий запал есть, хотя не у всех настоящее горение, конечно. Бывают такие, которые заражены практицизмом. Но мне кажется, что сейчас этого даже меньше, чем было, допустим, в 1990-е годы.

Мне жаловались некоторые люди из консерваторской профессуры, что в 1990-е было такое, что студент приезжал на каком-нибудь мердседесе и смотрел с презрением, как профессор идет сгорбленный, в каком-то стареньком пальто. Профессор – нищий, а этот студент – шикарно одетый, живущий роскошной жизнью, где он добывает деньги, мы не знаем, но это было. Соответственно и отношение такое было: «Чему они нас научат, они сами “лузеры”». Сейчас это уже уходит, к счастью, потому что нынешние студенты не столько на внешность смотрят, сколько все-таки понимают, что, если пришли учиться, значит, надо учиться, и большинство хотят трудиться. Это уже счастье, хочется помочь таким.

– Простите за такой обывательский вопрос, но как Вы понимаете, начиная создавать произведение, что оно, например, трио для контрабаса, кларнета и фортепиано, а не для хора с оркестром? Как Вы понимаете, что это будет звучать именно так и никак иначе? Как вообще рабочий процесс у Вас проходит?

– Процесс проходит очень по-разному. Что касается сочинения, то здесь история необычная. Я писал Симфонию № 4 и почувствовал, что там мне нужен контрабас, а я в то время заинтересовался этим инструментом по нескольким причинам. Во-первых, потому, что у меня сын – контрабасист, я стал больше слушать контрабас и убедился, что этот инструмент, в отличие от других классических струнных инструментов, меньше раскрыт композиторами. И здесь еще очень много предстоит сделать, то есть композитору еще работать и работать для того, чтобы раскрыть все возможности этого инструмента.

– То есть у Вас даже такое есть... Схитрили, так скажем.

– В каком-то смысле да, то есть я посмотрел, что здесь я могу работать и приносить какую-то пользу. Потому что сделать вид, будто я не знаю, что великие произведения для скрипки уже созданы, и пытаться как бы встать вровень, – это бессмысленно и нелепо. Я понял, что здесь есть какие-то совершенно небывалые возможности, которых никто из нас не видел. И мне, конечно, захотелось стать таким первопроходцем. И мой духовный отец, Николай Соколов, когда узнал об этом (я брал у него благословение на работу), говорит: «А ты можешь посвятить памяти моего брата?»

Дело в том, что владыка Сергий (Соколов), епископ Новосибирский и Бердский, к сожалению, рано ушел из жизни, а в юности он был замечательным контрабасистом. Мне рассказывали люди, которые его слушали, что у него был изумительный звук и ему прочили великое будущее. Я читал его воспоминания, он сам сказал, что отказался от этого, потому что почувствовал, что для его души это будет вредно.

Искушения славой могли возникнуть, потому что ему говорили, что он будет не просто хороший контрабасист, а великий, и он вместо этого решил избрать монашеский путь. Владыка преодолел это так, хотя для музыканта это спорный вопрос, потому что из епископа Сергия действительно мог выйти выдающийся музыкант.

– Недавно читал одну статью. Приехала скрипачка к монаху, он ей сказал: «А зачем ты занимаешься этим искусством? Оно уже не несет людям света православия». И тут у нее вся жизнь перевернулась, и она после этого отказалась от музыкального пути, стала матушкой, ушла в церковную музыку. Этот вопрос действительно спорный.

– Да, я согласен, это спорный вопрос. Но я не думаю, что владыка Сергий считал, будто это вредный путь, а вредно для его души было, как он сам объяснял, именно это чувство достижения... Как говорит мой духовный отец, честолюбие для человека искусства – это еще не плохо, а грех – тщеславие. Вот тут очень тонкая грань, потому что честолюбие – это значит, я хочу написать или сыграть не хуже, а лучше других не для того, чтобы меня хвалили и славили, а чтобы создать такую работу, такое творение, которое в какой-то степени отражало бы высоту и Божьего Промысла, и красоты мира.

– То, с чего я как раз начал, слова Баха: восславление Бога и восстановление души.

– Да, к чему надо стремиться. Но есть такая опасность, и она подстерегает всех, кто работает в искусстве (я это по себе знаю), что нравится, когда хвалят. А это уже опасно, это уже большое испытание, потому что ты должен понимать, что если и есть тут успех, то он не твой, а Бог тебе дал способность, дал возможность работать и направил тебя. Люди почувствовали здесь что-то доброе и хорошее, значит, не ты молодец, а ты некий посредник, инструмент, и ты должен склониться и перед Богом, и перед людьми, что выполнил свое предназначение. Но Вы понимаете, что это все непросто, это трудно.

Так вот, когда отец Николай меня попросил: «Ты можешь посвятить памяти моего брата?», я говорю: «Нет». Почему? Потому что в Симфонии главный герой (условно говоря, конечно, это не программная музыка, но все равно, когда я пишу, я чувствую, понимаю, о чем пишу) – это мятущийся современный человек, который несется по жизни и только ищет путь к вере. Для образа покойного епископа Сергия это не подходит, потому что он очень рано нашел правильный путь.

Я ответил, что напишу особое произведение для контрабаса, специально посвященное памяти владыки Сергия. Я написал эту музыку. Там уже был как бы образ его начального юношеского пути, там и искушения, через которые он проходил (я читал его воспоминания), но вступление и заключение в этом произведении чисто хоровые, духовные: «Утверди, Боже» – в начале, и «Дивно имя Твое, Иисусе» завершает произведение.

– Получается, у Вас работа над произведением начинается с художественного замысла, да?

– Ну конечно. Понимаете, иногда бывают какие-то внешние стимулы. Я сначала просто заинтересовался контрабасом, потом началось уже художественное увлечение им, а потом, естественно, я ищу идею, она чаще всего сама меня находит.

– Но это именно художественная идея, не музыкальная?

– Художественная, иногда даже духовная идея. Писать просто так приятную музыку я не могу, за исключением каких-то мелочей. В основном это все-таки связано с духовно-философской темой.

Транслируется произведение В.Довганя «Бог Ся рождае» в исполнении симфонического оркестра «Времена года» и Патриаршего хора Храма Христа Спасителя под управлением И.Толкачева.

– К сожалению, наше эфирное время подходит к концу, но в нашей программе есть такая традиция: мы просим гостей в заключение беседы рассказать о каком-нибудь одном чуде из своей жизни. Поделитесь с нами этой радостью.

– В 1992 году, который был для меня и для многих очень трудным, и когда я понял, что мы входим в полосу междоусобиц и разрушений, я решил обратиться к образу святого князя Михаила Черниговского. Мой духовный отец меня благословил, и я написал Третью симфонию, посвященную памяти святого Михаила Черниговского. И первое необычное событие (это не чудо, конечно), что в тот момент, когда это невозможно было исполнить, все было очень сложно, вдруг мне звонят и говорят, что мою симфонию будут исполнять, причем не где-нибудь, а в Большом зале Консерватории, и не какой-нибудь третьеразрядный оркестр, а оркестр имени Чайковского под управлением Федосеева (правда, не сам Федосеев, он в это время уехал за границу, а его помощник, очень хороший дирижер Александр Ведерников).

Должна была осуществляться запись, и в день концерта был «симфонический прогон», то есть это такая генеральная репетиция. Тут ко мне на репетиции подходит кто-то из администрации и говорит: «Извините, у нас технические проблемы, записи не будет». И у меня остается до концерта очень мало времени, вижу, что я не успеваю подготовить хотя бы бытовой магнитофон, потому что у меня сели батарейки.

Вместе с моими исполнялись произведения нашего замечательного композитора, профессора консерватории Валерия Григорьевича Кикты. Он ко мне подходит и говорит: «А ты знаешь, что в Москве есть храм святого Михаила Черниговского? Ты должен хотя бы подойти к этому храму и помолиться». И вот передо мной такая дилемма: бежать к храму молиться или искать батарейку, чтобы записать. Я нашел храм, подошел, приложился, помолился, постоял, прочитал молитву святому – и дальше понимаю, что я уже опаздываю, надо бежать, и я бегу.

Напротив, через переулок, в другую сторону, не туда, куда мне надо идти к метро, вывеска, что там какая-то распродажа. А я на нее не смотрю, я бегу, и вдруг слышу, какой-то внутренний голос мне говорит: «Иди туда». Я себе говорю, что это глупости, поворачиваю к метро, а мне этот голос опять говорит: «Иди туда», вроде: «Что ты не слушаешься?», такой властный голос.

Я ничего не понимаю, но решил послушаться, перебежал, свернул к этому магазину, вхожу, первое, что я вижу, – нужные мне батарейки стоят горкой, прямо на самом видном месте. Я быстро в кассу, заплатил деньги, схватил эти батарейки, пришел домой, взял магнитофон, прибежал, записал. Счастливый, думаю: «Ну хоть бытовая запись есть, хоть какая-то». Когда концерт окончился, ко мне подходят, говорят: «Поздравляем, радио приехало и записало».

– Чудо! Мы от всего сердца благодарим Вас за сегодняшнюю встречу, мы знаем, что сегодня у Вас еще день рождения, поздравляем Вас с этим праздником.

– Спасибо, благодарю Вас за поздравление.

– Впереди у нас еще целая неделя Великого поста, Страстная седмица, желаем Вам душевных и телесных сил. Мы с телезрителями хотим принести Вам в дар икону Светлого Христова Воскресения. Пусть она оберегает Ваш домашний очаг, мы желаем Вам душевных творческих сил, здоровья Вам и Вашим близким. Храни Вас Господь!

– Благодарю Вас, и Вам Божией помощи в Вашем благородном деле!

– Спаси Господи!

Автор и ведущий программы Александр Крузе

Записала Елена Кузоро