Читаем Добротолюбие. Выпуск от 5 августа

Мы продолжаем читать «Слова» преподобного Марка Подвижника. Напомню: в прошлый раз, читая 207-й абзац его «Наставлений» (из раздела «К тем, которые думают оправдаться делами»), мы говорили о том, что душевное уничижение и телесная скорбь избавляют человека от нашествия злых помыслов. Мы говорили, что в смирении, по сути, заключается весь смысл практической христианской жизни. 

Этот строй, как бы направленность всего человеческого естества к смирению, проходит красной нитью через аскетическое наследие святых отцов, через евангельское свидетельство, даже через богослужебный строй, ибо в храме мы слышим: «Паки и паки миром Господу помолимся». Миром – это значит не только, что мы с мирным настроем помолимся. Это тот Мир, тот Дух Святой, Который нам дан. Вот этим Святым Духом, этим Миром, которого мiръ вместить не может, мы и молимся Богу. И в этом Духе Святом, Который есть Дух смирения и кротости, мы начинаем жить. Он не просто учит, а ведет нас к смирению. 

А мы со своей стороны, чтобы в этом смирении устоять, чтобы синергийное участие в нем осуществить, должны исполнять то, о чем говорит преподобный Марк Подвижник, – терпеливо сносить душевное уничижение. Если мы будем сознавать, что мы такое есть, сознавать свое естественное место в этом мире, свое положение по отношению к Богу, терпеть всякую находящую за это телесную скорбь, то, несомненно, это смирение будет приносить плоды, и сопротивляться тому, к чему влечет нас Дух Святой, мы не будем. 

Когда мы принимаем ту или иную форму душевного уничижения, или, как говорят некоторые отцы, самоукорения, мы ведь не играем в какую-то игру (хотя некоторые думают, что это своеобразная игра). На самом деле человек учится правде о самом себе. «Я действительно злой раб, – говорит человек сам себе. – Не потому, что так принято говорить, а потому, что это факт. Я действительно неключимый раб, я и в самом деле не люблю Господа моего, неблагодарен по отношению к Нему, потому что иначе я исполнял бы все Его заповеди. Если бы я был Ему благодарен, то молился бы непрестанно, и никогда бы помысла ропота у меня не было. Я действительно достоин всего того, что со мной происходит, я достоин гораздо бóльших скорбей. Это факт, а не просто некая игра в слова, так действительно и есть – я достоин гораздо большего. Но Бог милостив, не наказывает меня». 

Те вразумления, те трудности, скорби, которые обременяют человека, – всегда лишь крошечка, лишь малая часть того, что он заслуживает; каждый из нас по определению заслуживает вечных мук, вечного пребывания во тьме, где будет плач и скрежет зубов. Но Бог милостив и этого нам не дает. 

Продолжая свою мысль, в 208-м абзаце преподобный Марк пишет: 

Кто произвольно проучивает себя прискорбностями, того не будут одолевать непроизвольные помыслы, кто же не берет на себя первых, тот и не хотя пленяем бывает вторыми. 

Если мы действительно сознаем, что мы грешники, а не играем в смирение, сознаем, что мы виноваты, что согрешили, что много сделали недолжного, а того, что должны, не сделали, то по справедливости мы и принимаем то, чего достойны, то есть те страдания, которые с нами приключаются. И как минимум мы должны, сознавая себя грешными, терпеливо нести те или иные скорби. 

Но в древнейшую христианскую, а возможно, еще и в дохристианскую эпоху был выработан тот, можно сказать, духовный защитный механизм, о котором говорит здесь преподобный Марк: человек, сознавая себя виновным, не ждет, когда с ним случится та или иная скорбь, неприятность, а сам возлагает на себя некую «епитимью». Например, человек решает: «Сделаю сто лишних поклонов, лишний раз прочитаю акафист, схожу на службу и за то, что сделал тот или иной грех, не буду сидеть праздно, прочитаю эту книгу или еще что-то». То есть человек принимает на себя некую трудность, которую ему тяжело исполнить, но он тем не менее принимает это на себя и терпит с мыслью о том, что он согрешил, поэтому надо пострадать. И Господь, видя, что человек сам принимает на себя скорбь и наказание, избавляет человека от тех скорбных последствий, которые могли бы быть, потому что он согрешил. Ибо, как мы знаем, повинную голову меч не сечет. 

Здесь важно понимать, что эта добровольная епитимья, налагаемая на себя человеком, не есть искупительный труд, этим страданием человек не искупает свой грех. Так думать нельзя, это преступно. Искупает все наши грехи Сам Христос. Его Крови достаточно, чтобы омыть нас от всех грехов. Но этим терпеливым перенесением скорбей, этим добровольным страдальчеством мы показываем Богу, что очень сожалеем, каемся, просим помиловать нас. Мы действительно ходатайствуем перед живым Богом, свидетельствуем, что ищем очищения, готовы себя очистить, смиряем, уничижаем себя, показываем, что мы осознали свою провинность и каемся. И это вменяется нам в достаточное условие для вразумления и смирения нашей плоти и гордыни. И ничего другого Бог не попускает. 

Мысль, которую озвучивает благоразумный разбойник («достойное по делам моим приемлю»), должна быть постоянно и глубоко укоренена в нашем сознании: что бы с нами тяжелого, трудного, скорбного, неприятного ни случилось, мы действительно все это заслужили, мы всего этого действительно достойны, так нам и надо; и еще больше надо. 

Такой настрой очень быстро приводит нас в правильное состояние перед Богом; мы сознаем эту принципиально важную ключевую мысль (даже не мысль, а своего рода мысль-состояние): сознаем, что мы всецело в руках Божьих, Он наш Господь, наш Владыка; что захочет, то и сделает. Захочет – помилует, захочет – ожесточит, захочет – накажет, захочет – маленький труд наш примет в качестве покаяния. Он наш Хозяин. 

И вот это состояние, этот не рациональный, а именно живой страх, трепет, благоговение перед Богом, осознавание себя всецело в Его всемогущих, непоколебимых, но щедрых и милующих руках и есть та цель, то искомое, к чему и приводит терпеливое перенесение скорбей, разумное налагание на себя каких-то трудностей, страданий, сознание того, что мы виноваты, мы согрешили. 

Все то, что говорил здесь преподобный Марк, все то, что говорил здесь я, никакого отношения к нам не имеет, потому что никто из нас так не жил, не живет и жить не собирается. Хотя жить так надо; это было бы очень хорошо, если бы мы так жили, мы пришли бы к замечательным результатам. Но, увы, так поступать мы не собираемся, потому что в нас живет глубочайшая и всепожирающая мысль, что мы заслуживаем другого, большего, лучшего. Нам всегда кажется, что с нами поступают несправедливо, немилосердно, жестоко, неправильно, что мы заслуживаем иного духовного, душевного состояния. И, несомненно, иного социального, материального, психологического статуса. Мы уверены, что заслуживаем большего, мы же не такие, как эти грешники, мы же все-таки Богу служим, мы так себя удручаем, каждое воскресенье ходим на службу и стоим там целых полтора часа. Мы же причащаемся все-таки раз в месяц, а может, и раз в две недели. Мы же все посты соблюдаем. Ну и что, что там какую-то пищу себе позволяем, но все-таки мяса-то не едим, только какие-нибудь йогурты да сметану, а больше-то ничего. Но все-таки мы трудимся, как бы там ни было. А нам ничего за это не дают. 

Угнетенное чувство справедливости – вот что такое мы все, стоящие в Церкви. Мы не воспринимаем все, что дается в Церкви, как неизреченную милость Божью. Все наши просьбы, вся наша молитва: «Дай мне это! Ну почему Ты мне это не даешь? Почему?» Человек, стоя на литургии, может все свое моление превратить в благодарение Богу за то, что он живет, дышит, что рядом стоят люди, что у него есть храм с крышей над головой, с куполом, что его за воротами храма не ждет взвод чекистов, что у него есть хлеб, другая еда, есть семья, и эта семья тоже накормлена. Что у священника есть облачение, Чаша, хлеб, вино и огромная просфора. Много чего есть. Но вместо этого благодарения человек все время сетует на то, чего у него нет. 

И это неблагодарственное состояние разрушает сердце человека, ибо удел христианина – благодарение. Вера нас учит благодарению и упованию. И жизнь наша такая рассыпающаяся, потому что мы все время претендуем на право требовать: от Бога, от священника, от епископа, уж конечно, от Патриарха, от всех людей, от родителей, от детей, от начальника, государства, президента, от времени, от эпохи… Мы требуем, чтобы наша жизнь была иной. И это вводит нас в глубочайшую депрессию, ибо в ропотном сердце Бог жить не может. 

Двести пятнадцатый абзац: 

Если кто впадет в какой-либо грех и не восскорбит о том в меру преступления, то легко опять впадет в ту же сеть (вражью). 

Продолжение тех же мыслей преподобного Марка. Правило очень понятное, очень простое для исполнения: согрешил, осознал свой грех (а речь идет именно о сознаваемых грехах) – и начинаешь плакать, молиться, просить у Бога милости и прощения, начинаешь скорбеть о содеянном. Если человек этого не делает, то он застревает в грехе, тонет в нем как в болоте. Именно увязает в прямом смысле слова, как муха запутывается в паутине, как живое существо попадает в трясину. Так и человек, если он тут же после совершенного греха не плачет, не сожалеет скорбно, с печалью о содеянном, то этот грех начинает в нем распространяться, а сам он в этом грехе начинает тонуть. Это примерно как с ядом. Если человека укусит какое-нибудь ядовитое существо – нужно тут же применить антидот. 

Мы все живем в мире, лежащем во зле. И нас может «кусать» грех, этот яд может проникать в нас. Но у нас есть «антидот», противоядие. Если я его не применю, то яд начнет действовать, очень глубоко и сильно. Может быть, я выживу и переживу действие яда, хотя скорее всего останусь инвалидом. А может, и не переживу. Но антидот гарантирует, что яд не распространится по всему телу. 

Покаяние в грехе, скорбное, слезное сокрушение о содеянном, играет ту же роль. Поэтому так важна исповедь как завершение покаяния. Если не получается, то хотя бы как осуществляемое покаяние. Человек, сколько бы раз он ни впадал в грех, может и должен приходить на исповедь. И ни один священник не отвергнет человека, который хоть каждый день будет к нему приходить и каяться в том, что он согрешил. Ему можно рекомендовать не причащаться, воздерживаться от причащения, если действительно грех имеет над ним власть. Но не принять его покаяния, не помолиться за него Богу ни один священник не сможет, он принимает всякого приходящего к Богу. Это очень важно! 

Но люди этого не делают. Думают: «Ладно, пока немного погрешу, потом покаюсь». Это все равно что после укуса змеи или клеща думать: «Ну ладно, сразу ничего ставить не буду. А потом как-нибудь в городе буду проездом, поставлю какую-нибудь вакцину; глядишь, поможет». Так не бывает. 

Если мы скорбим о совершенном грехе, то этим не только внешне показываем, но реально свидетельствуем о том, что мы грех ненавидим. Если же мы не плачем, а говорим, что грех нам нравится, совершаем его не по немощи, а с удовольствием, наслаждением, но после этого каемся, то этим самым подчеркиваем, что грех-то нам ненавистен, но что-то пошло не так. Какая-то немощь нас обуяла, где-то мы сделали ошибку, но все же не хотим застревать в этом состоянии. Поэтому так важно творить покаяние. 

И это, между прочим, проводит черту между человеком немощным и грешащим по немощи и удобопреклонности ко греху и тем, кто любит грех и хочет его творить. 

Двести четырнадцатый абзац: 

Когда поврежденность одного (который повредил себе непослушанием, или другим чем) распространяется на многих, тогда не следует долготерпеливничать, «не своей искать пользы, но многих, да спасутся» (1Кор. 10, 33). Ибо общая добродетель полезней частной. 

Поэтому и говорят в народе, что паршивая овца все стадо портит. Этот подход, который озвучивает здесь преподобный Марк, подразумевает некое монашеское собрание и обращает эти слова более к игумену, пастырю этого собрания, к некоему наставнику определенного количества людей, чем вообще ко всем. Но сам принцип, который здесь озвучивает преподобный Марк, совершенно иной, чем тот, на который опираются сейчас. Сегодня испорченного жалеют, он бедный, несчастный. Считается, что его надо оставить и пожалеть, простить и помиловать. А миловать и прощать надо до бесконечности. В итоге он остается среди людей и заражает их своей порчей. 

Раньше человека, который заражен порчей, не любит Бога, непослушный, прекословный, изгоняли из монашеского или мирского сообщества. И это сохраняло сообщество целым, неповрежденным, неиспорченным. Как это и происходит в организме, когда больную часть отрезают. Про это говорит и Христос. (Есть известное место в Евангелии, где говорится: «если око соблазняет тебя, вырви его; если рука соблазняет – отрежь ее».) 

Раньше милосердие проявляло себя в том, что люди принимали кающегося грешника. Но именно кающегося! Сейчас же оно проявляется в том, что мы вольно или невольно поощряем его грех; по сути, косвенно помогаем ему развращать других. Это совершенно неправильно! 

Человек, который радеет о некой общности, перед лицом Бога, как и говорит здесь преподобный Марк, отвечает за здоровье целого. Если он видит, что кто-то болен и не хочет соблюдать режим правильного питания, правильного здоровья, правильной жизни, то пусть тот возвращается на круги своя, пусть живет по своей воле, идет на страну далече. Мы же связаны обязательствами по отношению к целому, а не по отношению к тому, кто испортился. Он уйдет. И если он действительно осознáет, что не прав, и раскается, то мы примем его милостиво, милосердно, с любовью. Но если мы оставим его здесь без покаяния, то может развратиться целое, и мы будем виноваты, ибо за это целое (семью, паству, некое общество, коллектив, если речь идет о начальнике) Бог с нас спросит. 

Записала Инна Корепанова