Кирилл и Мефодий как творцы церковнославянского языка

Сергей Анатольевич Наумов. Церковнославянская грамота. Лекция четвертая «Кирилл и Мефодий как творцы церковнославянского языка»

Здравствуйте! В прошлый раз мы говорили с вами о Кирилле и Мефодии в событийной канве, а сегодня мы уже посмотрим, что конкретно было ими сделано.

Те сведения, которые мы имеем о том, что было ими сделано, относятся, во-первых, к житию Кирилла и Мефодия; во-вторых, к некоторым другим источникам, например, к сказанию «О письменах» черноризца Храбра, который, говорят, был одним из учеников Кирилла и Мефодия, изгнанных в Болгарию и продолживших там занятия церковнославянским языком.

Черноризец Храбр говорит, что когда славяне были еще язычниками («язычники», так говорим мы сейчас, у него в тексте «погане суще»),  они не имели букв, но с помощью черт и резов выражали то, что им  нужно было выразить, или использовали без устроения буквы латинские и греческие.

Что такое «без устроения буквы латинские и греческие», мы очень хорошо знаем на примере мобильных телефонов первого поколения: когда нужно написать СМСку, кириллицы в телефоне нет, поневоле начинаешь использовать «без устроения» буквы латинские.

Говорят, что до Кирилла и Мефодия у славян была развитая письменность, которую кирилло-мефодиевская традиция задавила. На это существует два встречных вопроса. Во-первых, где тексты? Если существует развитая письменность, значит должны быть тексты, которые при помощи этого письма написаны. Пресловутая «Велесова книга», которую могут указать в качестве источника, написана в первой половине ХХ века, об этом есть очень хорошие исследования ученых, академиков, настоящих академиков, не самозваных академий, называющиеся «Что думают ученые о «Велесовой книге». Об этом есть очень хорошая лекция академика Андрея Анатольевича Зализняка, которая тоже так и называется «О Велесовой книге». Поэтому здесь я распространяться не стану, иначе мы потратим всю передачу на то, что не заслуживает эфирного времени.

Так вот, где тексты? – текстов нет, кроме каких-то надписей, поддающихся очень приблизительной дешифровке, и которые, действительно, фрагментарны – буквально несколько черепков. Хотя в Новгородских раскопках, а там культурные слои достаточно четко можно датировать, и еще в докирилло-мефодиевских слоях, до того как церковнославянский язык и церковная письменность пришли на Русь, находят орудия письма. Но не находят тексты. Это первый вопрос – текстов нет.

Второй вопрос: а зачем тогда использовать без устроения греческие и славянские буквы, если есть собственная чертовая и резовая письменность? На этот вопрос тоже нет ответа. Одно дело, когда мы от безысходности используем это в мобильном телефоне, потому что иначе не написать, а другое дело, когда перед тобой то на чём и чем писать, а как писать – нет никаких ограничений, как угодно.

Так вот, систематического буквенного письма у славян, увы, не было. Почему «увы»? - конечно, обидно, что у наших предков чего-то не было, но такова объективная данность.

При создании азбуки, а Кирилл и Мефодий, прежде всего, нами воспринимаются как создатели азбуки, Кирилл не стал ничего упрощать. Казалось бы:  вот перед тобой язык, сделай ему азбуку, для того чтобы звуки этого языка, которые еще нужно вычленить из потока речи; то что мы считаем, что слышим какие-то звуки, это в хорошо знакомом языке. Попробуйте услышать говорящего человека, владеющего другим языком, которого вы не знаете – вьетнамца, и записать, что он говорит.

Когда я был студентом, нас нет-нет да использовали для каких-то курсовых, дипломных и диссертаций наши коллеги. И вот, дают нам послушать фрагментик речи, именно фрагментик, его нельзя отождествить ни с каким словом, это вырезанный кусочек слова, который звучит, и будь добр, запиши, что ты слышишь. Филологам, а это был уже 4-5 курс, это было нелегко. Какие-то бульканья, «ычь-ычь» – звуки, которые нужно обозначить буквами, причем это даже звуки родного языка.

Один мой однокурсник написал какие-то закорючки, а потом коллега, которая попросила его это транскрибировать, спросила: «Что это такое?» - «Это то, что я услышал».

Очень трудно поделить незнакомый язык на звуки. Ладно, Кирилл это сделал. Что можно было бы сделать дальше? Каждому звуку приписать букву, на этом и остановиться. Кирилл не остановился.

Есть какие-то общие звуки в славянском и греческом языках. Например, звук «а», звуки «н», «м», «р» - они общие, и для них были одни и те же буквы.

Есть какие-то звуки, специфически славянские, у греков таких звуков нет, соответственно, и букв таких нет: звуки «ч», «ш», типа того звука, который Кирилл и Мефодий обозначили буквой «ѣ». Для них были сделаны специальные буквы, уже собственно славянские; или сделаны, или позаимствованы из существующих систем письменности, например, из семитского письма у нас заимствованы буквы «шин» שׁ для обозначения звука «ша» и буква «цади» צ для обозначения звука «цы».

На этом можно было бы остановиться. Нет, ведь есть еще в греческом языке кое-какие звуки, которых нет в славянском. Казалось бы, в славянской-то азбуке они зачем? Зачем или не зачем, а Кирилл их туда включил. И в итоге такие специфические звуки типа звуков для букв «кси» ξ, «пси» Ψ, «омега» ω, которые на славянский слух никак не различались, «о» и «омега», а в греческом «омикрон» (όμικρον) и «омега» различаются по длительности.

Или, например, то, что для нас звук «ц» - это один звук, а не два «т» + «с», то же самое для греков звук «пс» - это один звук, а не два «п» + «с», у них для него есть буква Ψ.

Так вот, все эти специфические греческие буквы тоже были включены в алфавит. В итоге та азбука, которая получилась, она могла обслуживать, выражаясь вульгарным материалистическим языком,  два языка: славянский и греческий, две фонетические системы.  Я не занимался специально этим вопросом, но, насколько мне известно из пяти лет обучения на филфаке и трех лет аспирантуры, таких азбук больше нет. Это что касается непосредственно буквенных вещей.

Кроме того, ведь нужно было с греческого языка перевести и терминологию, а терминов в славянском языке нет. Поэтому помимо таких лобовых заимствований типа «ангел» - это натуральное греческое слово, перешедшее в славянский язык, Кирилл и Мефодий активно применяли так называемые кальки – перевод слов по частям: орто-доксия, право-славие, мило-сердие, цело-мудрие – хорошие такие слова; плохих тоже много: зло-помнение, зло-приобретение. Сам этот способ у нас прижился.

Кроме того, ими сделаны еще и кое-какие находки по сравнению с греческим языком. Например, греческое слово «Анастасис»  (Ἀναστάσις), обозначающее «воскресение», - это слово, которое, в первую очередь, подразумевает «просыпаться», «подъем», «пробуждение», и уже потом оно стало обозначать «воскресение».

И действительно, в некоторых церковных текстах Господь Иисус Христос восстает, и т.д. Но славянское-то слово «воскресение» неспроста взяли Кирилл и Мефодий. Глагол «кресите» у славян был. Ольга, еще язычница, притворяясь, говорит древлянам, которые, охочиво до дани мужа, подвергли ее мучительной казни: «Мне уже своего мужа не кресите», т.е. не воскресить.

Понятие о воскресении у славян было, и слово это связано со словом «кресать» - высекать искру. Кирилл и Мефодий взяли именно это слово, которое встало в ряд со словами разных корней, разного происхождения: Христос, воскресение, крест. Но на славянский именно слух они стали звучать похоже, как паронимы. Паронимы – слова, звучащие похоже, но обозначающие разные вещи.

Поскольку церковные тексты – это не только сокровища богословия, но и сокровища поэзии тоже – это ведь и поэтические тексты, к ним применимы некоторые законы поэтического языка, в частности паронимическая аттракция, когда слова вроде бы разные, в художественном тексте встречаясь вместе,  начинают ассоциироваться как связанные. «Из года в год негодная погода» (Л. Мартынов) – тут однокоренные слова. «Утро брезжит, а дождик брызжит» (Б. Слуцкий) – здесь разнокорневые слова, два разных слова, но в силу паронимической аттракции одни сближаются в одном тексте. Может быть, не самый удачный пример, но все же, из А. Вознесенского: «Ах, дикарочка, дочь Икара…» - тоже паронимическая аттракция.

Мало в каком языке три этих слова: «Христос», «крест» и «воскресение» связаны даже на слух.

Это если коротко говорить о том, что сделали Кирилл и Мефодий. Про синтаксис, про грамматику мы с вами говорили в предыдущих передачах.

Еще один лексический пример: Георгий, который «храбрый» в славянском тексте, в греческом не «храбрый», а «лучший». Спрашивается, почему греческое «лучший» славянским переводится «храбрый»? Исходя из своих местных реалий, которые Кирилл и Мефодий видели перед собой, Георгий – это воин, победоносец, а какой же воин лучший для славян? – конечно, храбрый. Поэтому Георгий, в греческом языке бывший «лучшим», в славянском стал «храбрым». То есть имело место не механическое копирование грецизмов, а именно, как сказали бы материалисты, с гениальной интуицией. А мы скажем, с Божьей помощью и Божьим промыслом, созданное что-то совершенно новое.

Я думаю, на сегодня достаточно, продолжим мы в следующий раз. До свидания.

Что почитать:

1. Верещагин Е.М. Из истории возникновения первого литературного языка славян.
2. Переводческая техника Кирилла и Мефодия. М., 1971.
3. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872.
4. Что думают ученые о «Велесовой книге». СПб., 2004.

Расшифровка:

Римма Адомайтите