Беседы с батюшкой. В центре внимания - человек

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает священник Константин Корепанов - настоятель храма в честь Успения Пресвятой Богородицы и прихода в честь праведных Богоотец Иоакима и Анны в городе Верхняя Пышма, проректор по учебной работе Екатеринбургской духовной семинарии, духовник Екатеринбургской духовной семинарии и детской церковноприходской школы при Свято-Троицком кафедральном соборе.

– Отец Константин, в центре внимания нашего сегодняшнего разговора будет человек. На днях в Екатеринбургской епархии состоялось открытие первой установочной сессии переподготовки педагогов по программам теологической направленности, где Вы выступили с очень интересным докладом, рассказав о роли учителя и священнослужителя в духовно-нравственном воспитании человека. Мне бы хотелось, чтобы сегодня в нашей беседе эти мысли прозвучали вновь. Во-первых, уже для более широкой аудитории, для наших уважаемых зрителей. И, во-вторых, сегодня Вы не так сильно ограничены во времени, как на той презентации.

– Действительно, удивительное мероприятие; не знаю, как для других областей Российской Федерации (я в них не жил), но для нашей области это огромный прорыв. Речь шла о просвещении,  образовании, и главный посыл был именно в том, чтобы вдохновить светского учителя, которому в силу разных обстоятельств (как правило, административного ресурса) пришлось преподавать «Основы православной культуры». Есть учителя (и я их знаю), которые преподают  «Основы православной культуры» по собственному почину с радостью и великой любовью к предмету и детям, и, как правило, успехи от такого преподавания большие. А есть люди, которым просто поручили это делать; им это неинтересно, но приходится этим заниматься, раз это государственная программа, раз это необходимо. И вот этих учителей вдохновить, зажечь, помочь им преодолеть какой-то стереотип восприятия, сделать хоть какой-то сдвиг в их мировоззрении – эту цель преследовал мой доклад о роли учителя и священнослужителя в духовном воспитании и просвещении человека.

Вот Вы сказали, что тема о человеке. И я тоже всегда подчеркиваю (и в докладе своем подчеркивал), что хотя мы говорим о школе, более того – о школе начальной, мы говорим о человеке, именно это важно понимать. Для начала важно увидеть, что современное отношение к образованию имеет два ярко выраженных бесчеловечных, негуманных в буквальном смысле слова посыла, два принципа, две рабочие установки.

Первая установка касается того, что человек в обществе (и, естественно, ребенок как часть этого общества) превращается в некую функцию самого себя. То есть не он сам по себе важен, а важно то, что он умеет, что он может, насколько он полезен для общества. А это функция. То есть насколько функционально ты можешь быть нам полезен, какие вещи ты умеешь делать. Или, говоря совсем простым, грубым языком, как тебя можно использовать. Вот это есть функциональный подход к человеку.

Когда мы так подходим к технике – это понятно: техника должна работать, она для того и существует, чтобы выполнять те функции, ради которых создана. Но человек создан не ради функций и существует в обществе не ради функций. Потому что, сводя человека в функцию, мы с него постоянно начинаем что-то требовать. И вот эта повседневная требовательность проникает во все сферы нашей жизни. Мы всегда и везде начинаем просто требовать, чтобы человек делал то, что мы считаем его функциональной особенностью или функциональным качеством.

Например, мужчина должен всегда работать и зарабатывать деньги. Если он не зарабатывает деньги – зачем он нужен? Если он не делает тех функций, которые он обязан исполнять, зачем он нужен? Если у него плохое настроение, или он болеет, или у него какой-то кризис мировоззрения, он не может найти свое место в жизни, это никого не волнует – он должен исполнять свои функции. Так же и женщина должна исполнять свои функции; ребенок должен исполнять свои функции. А то, что это человек, который может переживать какие-то периоды своей жизни, которому нужно милосердие, помощь, сострадание, внимание, утешение, забота и совсем другие вещи (вдохновение, представление четких ориентиров, для чего он живет, для чего он живет именно в этой стране, почему он работает именно на этом месте, что он может оставить после себя людям, в чем его назначение), – это сейчас вытеснено за грань общественных обсуждений, общественных установок. Иди и работай.

Даже в самые худшие годы Советского Союза (например, в 30-е годы) идеологическая проблема была. Все понимали, что просто так пахать землю или строить завод – это, конечно, хорошо, но если у человека не будет в голове каких-то представлений о перспективе страны, своего участия в строительстве социальном, промышленном и так далее, то ничего не получится. Даже в худшие 30-е годы люди пытались с этим что-то сделать. Это не доходило до простого человека, времена были тяжелые. Но люди понимали, что об этом нужно думать, об этом надо говорить, что-то надо решать. В мозговых партийных, политических центрах, где идеология формировалась, какая-то работа велась; люди понимали, что это нужно делать.

Именно поэтому, между прочим, мы и смогли избежать в Великую Отечественную войну того самого, что нас постигло в Первую мировую войну, когда идеологией никто не занимался, когда никто не заботился о том, что думает человек, сидя в окопах. «Какая разница, что ты думаешь, главное – исполняй приказы». Поскольку никто не занимался сознанием человека, этим занялись другие люди, и армия была разрушена. Если бы были люди, которые занимались идеологией, а говоря более тонко – сознанием человека, сидящего в окопах! Объясняли ему: «Ты не переживай, ты выполняешь главное дело, на тебя надеется страна, ты нужен»… И все общество твердило бы: «Ты нужен! Ты герой! Ты исполняешь важное дело». Если бы человеку говорили это все годы войны, армия не разрушилась бы.

Но человеку никто этого не говорил. Пришли другие, которые стали говорить совсем иначе. И мы знаем, что в пятнадцатом году, после очень тяжелого поражения русской армии, когда она вынуждена была отступить из Польши и отдать некоторую часть своей территории Германии, когда пришли разные социалистические партии в окопы, пытаясь распространять там газету, у них ничего не получилось – процент слушающих  был низкий. Потому что это оставалась кадровая армия, которой на протяжении многих лет кто-то занимался, им хоть что-то говорили. У них было сформированное сознание, что они солдаты, что они должны Родину защищать.

А уже в шестнадцатом году армия обновилась, и пришло поколение людей, которых никогда никто ничему не учил, никто не занимался их сознанием. Это были крестьяне, ремесленники, гимназисты, реже рабочие, то есть армия нового состава. Каких-то тяжелых поражений в шестнадцатом году уже не было, тем не менее пропаганда социалистических партий («Правдой», «Искрой» и прочими изданиями) возымела свое действие, потому что это было неподготовленное сознание.

Это очень важный момент, когда к человеку относятся как к человеку. Это не случайные вещи. Часто этим пренебрегают, а потом получаются катаклизмы.

Еще один пример, чтобы не уходить в сторону. Все люди знают о Новочеркасском расстреле. Но с чего начались события, приведшие к расстрелу как к таковому? Ведь ситуация была не сказать, что типичная, но вполне управляемая. Просто директор завода повел себя совершенно неправильно. Он забыл, что перед ним люди, он отнесся к ним не как к людям и этим показал, что сам  потерял человеческий ориентир в своей жизни. Он относился к ним как к работникам, а не как к людям. Он мог отнестись к ним как к людям, утешить их: «Братья, надо потерпеть – такое положение сейчас... Я терплю, и вы терпите». И люди терпели бы. Но на их человеческие чувства надавили, к ним отнеслись очень грубо, очень бесчеловечно. И это спровоцировало то, что толпа вышла из-под контроля, стала неуправляемой, и случились те последствия, которые случились.

Никогда нельзя забывать о том, что человек – это не функция, которую он исполняет, он не позволит к себе так относиться, это выведет любого человека из равновесия. Что мы сейчас, по сути дела, и наблюдаем в целом в обществе, и особенно в школьной среде. Но это не случайная ошибка каких-то грубых учителей, грубых людей. Они хорошие люди. Это системная ошибка. Мы забыли, что работаем с человеком, а не с будущим работником какого-нибудь завода, и это системная ошибка.

Вторая проблема нашего подхода к образованию в том, что мы стали человека информировать. Вся современная система образования рассчитана на информационную компетентность человека. Речь не о том, умеет он работать с компьютером или нет. Поскольку мы говорим о человеке, речь идет о гуманитарных предметах, которые, собственно, и способствуют воспитанию человека. Что мы видим в гуманитарных предметах? Литература, обществознание, история. Человек должен иметь об этом представление.

Например, он должен знать, что Куликовская битва была в 1380 году. Он должен знать, что руководил русской армией князь Дмитрий Донской. Что был засадный полк, которым руководили Дмитрий Боброк Волынский и Владимир Андреевич Храбрый, князь Серпуховский. Он должен знать имя Мамая, соотношение сил войск, обязательно дату, когда это происходило, потому что это важно. Если вдруг спросят, должен знать про Димитриевскую родительскую субботу, как это связано. Должен знать последствия Куликовской битвы. Вот, пожалуй, и все.

На уроке истории ему что-то перескажут, ему нарисуют схему – и больше ничего. Остальное – выучите, пожалуйста. Допустим, человек выучил: четко назовет, кто когда и с кем сражался, где было сражение, какие были жертвы и кто победил. И что? Какое отношение это имеет к воспитанию человека? К человеку вообще? К человеку, который сражался? К человеку, который руководил этим сражением? К человеку, который сейчас, спустя несколько сотен лет, читает об этом событии?

Ну, знаю я дату Куликовской битвы, ну, поставлю я галочку в ЕГЭ. Но это же не значит, что я осознал или прочувствовал Куликовскую битву как некий значимый для меня элемент русской истории. Нет переживания истории.

То же самое можно сказать про Отечественную войну 1812 года. Надо знать даты основных сражений, знать полководцев, города, знать Наполеона, Кутузова, знать, какой император правил. Знать, какие сражения когда были (желательно по месяцам), знать потери. И что? Это никак меня не воспитывает, это никак меня не формирует. Никакого следа в моей биографии, в моей душе это не оставляет. История превращается просто в срез википедийных знаний, скажем, в проекцию Google в образовании, где вопросы, которые я задаю Google, я задаю ребенку. «В каком году была Куликовская битва?» Ваня отвечает. «Кто руководил русским войском в сражении под Малоярославцем?» Маша говорит. Урок превращается в это.

И трагедия в том, что учитель не виноват. Он рад бы рассказать, он любит историю, но он знает, что эти Маша и Ваня выбрали сдачу ЕГЭ по истории, и им важно знать именно то, что спросят на ЕГЭ. Потому что это будет преступлением моим как учителя перед этим ребенком, если я потрачу время на рассказ о важности, о переживании этих событий, но они не сдадут ЕГЭ. Что толку, если они любят историю, а ЕГЭ не сдадут? Понимаете, в чем трагедия? И получается, что этот подход к образованию лишает возможности даже очень хороших учителей в рамках учебного процесса действительно познакомить человека с историей. Не с фактологией истории, а с историей.

Я общаюсь среди историков, так уж получилось, что меня окружают кандидаты и доктора исторических наук, я с ними встречаюсь, очень люблю с ними беседовать, очень их всех уважаю. И, спрашивая о чем-то, много раз замечал, как доктора наук, самые замечательные профессоры, говорят: «Слушай, я забыл, в каком году это было, но я тебе расскажу...» – и рассказывают события. Хотя он и забыл точную дату, например, тридцать восьмой или тридцать девятый это год, январь или февраль. «Это неважно, ты слушай, что там было». Я понимаю, что это неважно, он может зайти в Интернет и узнать, когда это было, но он знает историю, он переживает и рассказывает об этом интересно. Он, доктор и профессор, может позволить себе забыть дату какого-то события, само событие он знает, просто именно фактологию забыл. Но для ученика девятого-одиннадцатого класса это недопустимо. В своем докладе я называю это проекцией Google в образование: то, что я могу спросить у Google, я спрашиваю у детей.

А школа (особенно гуманитарные дисциплины) должна работать на воспитание человека. Во всех документах, имеющих отношение к образованию, прописано, что мы должны воспитывать гражданина, воспитывать человека, уважающего свою историю, любящего свою историю, понимающего свою историю и желающего продолжать дальнейшее историческое развитие нашей государственности, нашего народа и так далее. А как это сделать, если на уроках истории (единственных уроках в его жизни) только фактология? Потом он уйдет из школы, и история в его жизни не повторится. Даже если он попадет в вуз не на исторический факультет, то история будет преподаваться еще более поверхностно, чем в школе, и там тоже будут чисто фактологические вещи. И получается, он никогда не переживет встречу с русской историей!

А раз он не переживет встречу ни с одним событием русской истории, ему нет дела до героев Бородино, ему нет дела до героев Куликовской битвы, ему нет дела до людей, строивших Магнитогорск или Кузбасс. Ему нет дела ни до какой категории людей в его истории. Чего ради он будет созидать эту страну? У него нет ощущения исторической преемственности, у него нет ощущения, что он – часть русского народа. У него нет ощущения, что он этой стране что-то должен. Потому что он никогда не слышал ни одного рассказа о человеке, который посвятил свою жизнь служению этой стране, – ему никто об этом не рассказал.

А, скажем, для меня и для всех моих друзей это очевидно. Сохраняя отношения со многими своими одноклассниками, я понимаю, что эти люди очень сильно изменились (современные установки повлияли на всех нас, и на меня в том числе, оказали определенное воздействие), но они по-прежнему руководствуются теми принципами, которые в них заложили в школе. Только представьте себе, люди моего поколения тридцать лет живут в другой стране, в другой эпохе с другими ценностями; по сути дела, они никогда не слышали о тех идеях и ценностях за пределами школьных стен, но продолжают мотивировать свою жизнь, свое отношение к этим вопросам потому, что этому их научили в школе! «Я должен, это мой долг! Да, мне за это не заплатили – ну что ж теперь. Я должен!» Человек придет домой, будет жене жаловаться, мол, такое время: позвали, я сделал, а они ничего не заплатили. Но человек пришел и сделал! И когда ему позвонили и сказали: «Слушай, помоги, надо срочно сделать, выручай», – он не спросил: «А сколько вы мне заплатите?» Ему это очень хотелось, но он не смог позволить себе спросить, потому что в школе учили, что это плохо.

– А те, кто моложе, скажут: «Ну и неправильно...»

– Скажут, я знаю. Но нас учили на этих самых установках – что «есть такая профессия – Родину защищать!» Есть такая жизнь, когда мы должны откликаться на просьбу что-то сделать. И мы шли и делали, неважно, субботник это или внеурочная работа, за которую тебе никто не заплатит. Сейчас это осуждается. Но люди, которые воспитаны в то время, по-прежнему делают то, что от них просят или требуют. А это говорит о том, что сама система воспитания в советской школе была замечательной. И коммунистическая идеология здесь ни при чем. Людей учили тому, что его личный интерес всегда вторичен по отношению к интересу общему (другого человека, народа, государства). Так учили, и это работает.

А теперь? Вы справедливо заметили, что современный человек посмеется и скажет, что это неправильно. Теперь посмотрим с точки зрения подхода к человеку, какое поведение более человечное. То есть какая установка более соответствует человеку.

Что такое человек? Можно посмотреть с точки зрения культуры, можно – с точки зрения общественных наук. С точки зрения общественных наук человек – это существо, живущее в обществе. Существо, живущее в обществе, разделяет общественные интересы, общественные ценности. То есть общество пребывает только до тех пор, пока у этого общества есть некие общие ценности и интересы, за которые каждый член этого общества готов принести определенную жертву (если потребуется – жизнь, а может, просто время или еще что-то).

У каждого общества свои системы общих интересов. Скажем, в Англии это демократические институты или институт английской королевы. В России будет свой набор неких ценностей, в Китае – свой. Но в любом случае общество существует только до той поры, пока его что-то объединяет; пока люди чувствуют, что они действительно имеют нечто общее. Например, уважение к героям Великой Отечественной войны или веру в то, что Россия будет великой державой. Хоть что-то объединяющее их; и это будет критерием того, что это правда общество.

Значит, человек с точки зрения общественных наук – это существо, которое способно разделять общественные ценности и думать об общем больше, чем о своем. Только тогда он будет полноценным членом общества. Это человеческий подход.

Если же человек думает о себе, то он все более вычленяет себя из общества, он живет сам по себе. Если он не разделяет интересы и ценности общества, то он замыкает себя в рамках личных интересов. Сначала они ограничиваются семьей. Но семья – это тоже маленькое общество, где есть некие общие идеалы, общие ценности, что-то важное для семьи как целого, а не для меня лично. Например, вместо того чтобы сидеть у телевизора, я должен пойти и забрать ребенка из школы, или сделать с ним домашнее задание, или посидеть с ребенком, потому что он заболел. Я должен это делать. Но я понимаю, что делать этого не хочу, и в конце концов я вычленяю себя и из семьи как общества и остаюсь один: мне никто не нужен, я сам по себе. Это человек? Тогда что в нем, собственно говоря, человеческого, кроме его физиологии, которая делает его похожим на человека? Ведь никаких человеческих свойств, качеств, которые проявляли бы его как человека, в нем нет – он просто потребляет все продукты этого мира, получая от этого то или иное наслаждение. У него есть бесконечный счет в банке, он сидит на диване, смотрит телевизор, гоняет фильмы, заказывает еду, и ему приносят ее. Надоело – поехал в отпуск, покупался в море. Вот такой абсурдный вариант, стилизованный вариант.

И человеку этого мало, он захочет получать наслаждения, потому что так жить скучно. Он захочет получать наслаждения, и это наслаждение будет связано с разрушением его собственного тела (что не так важно) и обязательно с использованием другого человека. То есть он не может быть в изоляции, никого не касаясь, – он всегда будет использовать другого человека: чей-то труд, кого-то он будет вербовать, использовать (для собственного удовольствия или еще для чего-то). Потому что он не может увидеть в другом человека! Он не может быть частью общества, он видит только себя, он зациклился на себе, для него другой человек станет вещью, которую он будет использовать для того, чтобы ему было хорошо и комфортно. Так это является человеком? Позвольте, почему один человек может использовать другого человека для каких-то своих целей? Получается, что человек только я, а тот – не человек?

Пока еще людям понятно, что это бесчеловечно. Если я не вижу в другом человека и не отношусь к нему как к человеку, то, стало быть, я теряю вслед за этим право называться человеком. Вот в конце концов к чему приводит эта ситуация, когда мы не видим в человеке человека, когда мы не способны жить для целого, для общего: для человечества, для народа, для государства, для семьи, для друзей. Только это делает нас человеком!

Даже если мы заглянем в какую-нибудь суперматериалистическую историю происхождения человека, в какой-нибудь суперматериалистический антропогенез, мы и там увидим (это написано в любой книге), что только формирование общества привело и к развитию особых способностей человека, и к формированию культуры. Потому что культура – это общественный продукт, а не творчество какого-то отдельного автора. Собственно, мы видим, к чему приводит культура, когда человек просто думает о самовыражении, никак не связывая себя с общественным заказом, с общественными ценностями, с ценностями общества.

И получается, таким образом, что на протяжении всей своей истории даже в материалистической концепции (даже если мы не берем христианскую или просто религиозную концепцию происхождения человека), даже с материалистической точки зрения человек – это такое существо, которое живет в социуме; человек – существо общественное. Стало быть, он видит в другом человеке человека, относится к нему как к человеку. И, стало быть, способен сделать ему то, что он хотел бы, чтобы сделали ему (общее правило нравственности). А это значит, что я должен забыть о себе, если человек просит меня ему помочь.

– Из Ваших слов я понял следующее: образование – это обучение и воспитание. В нашем случае воспитание уводят на задворки, оставляя по большому счету обучение каким-то навыкам, свойствам. Вы упомянули о воспитании, что человека воспитывает человек. Кто непосредственно влияет на создание человека, в конце концов?

– В моем докладе было сказано, что вообще ответственными за воспитание человека являются родители, учитель и священник. В современном обществе родители, к сожалению, не имеют общественной ответственности за воспитание ребенка. То есть воспитан он или не воспитан, у родителей никто спрашивать не будет, их никто не привлечет к какой-то ответственности. В отличие от учителя. Я не фантастические вещи говорю, а как это на самом деле бывает. Если человек совершил какое-то правонарушение, классный руководитель будет за это отвечать. Даже если это совершено в неучебное время, допустим, в летние каникулы и классный руководитель был где-то далеко, все равно его вызовут – и он будет нести ответ, почему так получилось. И если как-то усмотрится его вина, то будет не уголовное, конечно, преследование и даже не административное, просто в школе на это будет обращено внимание – и какое-то взыскание учитель получит, потому что недоглядел за чужим ребенком.

Это, может быть, нелепо, но суть остается такой – учитель несет общественную ответственность за воспитание ребенка, потому что все спрашивают со школы; с семьи уже давно никто не спрашивает. О том, что ребенок воспитывается в семье и все выносит из семьи, говорят только учителя в кулуарах своих совещаний. Я как учитель с многолетним стажем (не работаю в школе только последний год, а до этого работал в школе) говорю, что именно так и происходит. Когда мы обсуждаем какую-то педагогическую проблему, скажем, поведение какого-то ребенка и как выйти из этой ситуации, то заканчивается все пожиманием плечами: «Что мы можем сделать, если все идет из семьи?» Это понимают только учителя. Общество спрашивает с учителей. Учителя, собственно, и поставлены обществом для того, чтобы воспитывать детей.

Общество не спрашивает со священников, но священник чувствует свою ответственность перед обществом за воспитание детей, этого требует его совесть. Он понимает, что у него повышенная ответственность за судьбу людей, которые его окружают, он переживает. Это ему даровано Богом. Он пастырь. Как пастырь, он видит свой народ, крещеных детей и понимает, что паства гибнет. Он чувствует ответственность за нее, он понимает, что он должен что-то сделать, чтобы разрушение человека, развращение ребенка остановить. Он не отвечает пока перед обществом, и общество не требует этого, а как раз, наоборот, закрывает детей от влияния пастыря. Но пастырь сам чувствует свою ответственность, и он готов эту ответственность на себя взять, потому что он любит свой народ, любит свою паству, любит этих людей во Христе, независимо от того, любят они его или нет.

И вот эта любовь диктует пастырю и молитву, и переживание, и желание что-то сделать для этих людей, для этих детей, чем-то их согреть, если возможно – чему-то научить. И вот этот ресурс не использован современной системой образования. Но он может быть использован. Я не говорю, что должен, – это решает государство в конце концов; может быть, это решает общество. Но то, что он может быть использован,– это несомненно.

Практически в каждом городе, в каждом селе, где есть школа, есть священник, пастырь, который за этих детей переживает. Людям кажется, что он переживает о том, чтобы люди ходили в церковь. Для чего? Для того чтобы они принесли какие-то деньги. Но какие у ребенка деньги? Неужели люди правда думают, что пастырь заманивает детей в храм для того, чтобы они повысили благосостояние Церкви? О чем думает пастырь, когда беседует с детьми, останавливаясь на улице и смотря в глаза ребенку? О чем он думает, когда видит, как дети тусуются с пивом на площадках? О том, чтобы те деньги, которые они истратили на пиво, хорошо было бы пожертвовать в церковную кружку? Я не знаю таких священников. Я даже никогда не слышал, что есть такие священники, потому что если бы такой человек появился, он бы сгорел у престола. Потому что он воздевает руки к Богу, ходатайствуя за народ; он стоит на таком месте, где, опаленный любовью Христа, он молится (таковы молитвы, которые он произносит), чтобы Бог ущедрил всех людей, чтобы спас и привел к Себе всех, потому что Он свет, и истина, и жизнь.

И пастырь беспокоится не о церковной полноте, не о наполнении храма и даже не о том, чтобы эти дети остались с ним – он как раз и не хочет этого. Потому что он понимает, что лучше им уехать туда, где будет хорошее образование: музыкальная школа, художественное училище, где человек может свои таланты развить. Пусть он не будет здесь, но пусть он останется человеком. Пусть он не будет прожигать свою жизнь, рассматривая неприличные картинки в Интернете, куря втихушку, стреляя марихуану в школьных коридорах и так далее. Священнику больно, ему жалко этих детей; именно потому, что он – отец. Его зовут «отец». И он как отец чувствует связь со всеми этими детьми. И он переживает не только за свою семью.

Когда, например, над священником совершается рукоположение, он снимает с руки обручальное кольцо – это знак того, что теперь вся Церковь, вся эта паства, которая ему вручена, – это его семья. А стало быть, и дети, живущие в этой деревне, в этом селе, даже если они мусульмане, баптисты, свидетели Иеговы или кто угодно, для него – дети, которых жалко, если они гибнут. Если он видит, что они нашли какой-то стержень и спасаются, скажем, от наркомании и пьянства в спортивной секции, – пусть спасаются. Пусть они не ходят в храм, но пусть только не пьют. Если он видит, что человек не ходит в храм, но читает, например, Достоевского или еще кого-то, – пусть, ты только читай, только не прекращай читать и думать, и однажды тебя это выведет на ровную и прямую дорогу.

Любой священник так думает. У него свои дети есть, и он понимает, что путь ребенка к Богу очень сложный, и очень мало у кого в наше время он прямой и простой. Он просто хочет помочь. И его помощь движется только одним – ему жалко этого человека. Именно такой дар у священника, если хотите: видеть во всяком человеке человека. Этому учит его Христос, и священник по-другому не может.

Мы говорили, что современному образованию не хватает гуманистичности, не хватает именно человеческого отношения к человеку. И есть люди (они живут рядом, в соседнем доме), у которых есть такой ресурс, которые могут, умеют увидеть в человеке человека. Почему от этих людей закрывать детей? Они могут помочь.

И закончил я свой доклад именно тем, что учитель не может быть заменен священником. Да я и не думаю, что священник горит желанием заменить учителя, ему этого не надо – он хочет быть сотрудником учителя. Они ведь вместе делают одно дело. Ведь настоящий учитель умеет видеть в ребенке человека, умеет относиться к нему по-человечески. Он пришел в школу работать, а в школе по-другому невозможно работать. Тем более в наше время, когда только проблемы со всех сторон; и люди уходят. А учитель не может уйти, потому что он не может без этих детей. Как поется в песне: «Так же, как всегда, в школу с утра, ждут вас дела, ждет детвора». И учитель не может жить по-другому, потому что он – учитель.

И только современный подход, тренд современной цивилизации пытается снивелировать человека и навязывает такие антропологические практики, в которых человеческое в человеке стирается, нивелируется. Ему создают условия, в которых он теряет человеческие качества, ему навязывают такую модель поведения, в которой он неизбежно теряет человеческие качества. И ему говорят, что это здорово, его мотивируют на это, его побуждают к этому. И учителя в данном случае – одна из сильнейших общественных сил и одна из последних инстанций, которая этому сопротивляется.

Поэтому в данном случае и у учителя, и у священника одно дело – борьба за этого человека, чтобы сохранить в нем как можно больше человеческих свойств, качеств, научить его жить по-человечески в это нечеловеческое время.

Иначе будущего у нас нет. Если придет поколение людей, которые уже не люди, а просто исполняют свои функции... Неважно, какие функции – в качестве какого-нибудь экзекутора, следователя или водителя – главное, чтобы он перестал быть человеком, чтобы он почувствовал себя винтиком: делал свое дело и ни о чем не думал, чтобы в нем никогда не возникала проблема нравственного выбора. «Успокойся, у тебя нет нравственного выбора. Ты делай свое дело, получай свои деньги и больше ни во что не лезь». Так удобнее управлять обществом, понимаете, – у человека никогда не возникает проблема нравственного выбора.

А школа, учитель и священник как раз призваны и борются за то, чтобы человека постоянно ставить перед лицом нравственного выбора и учить его этот выбор делать так, как это достойно делать человеку.

Но как научить этому без обращения к опыту человеческой культуры? Я произносил в докладе несколько имен, о которых, убежден, большинство людей, большинство учителей не знают. Например, русский герой Александр Мамкин – летчик, который участвовал в операции «Звездочка». Он вывозил детдомовских детей из Полоцкого детдома через линию фронта. Всего детей было около трехсот. Он совершал последний маршрут, в самолете было, по-моему, шесть детей и двое взрослых. То есть он заканчивал эту операцию, которая прошла успешно; честь и хвала тем людям, которые ее организовали, иначе всех детей просто расстреляли бы. Он сделал несколько рейсов, и в последний рейс его самолет был подбит. За его спиной в самолете сидят дети, самолет горит. Он не может выпрыгнуть из самолета – самолет упадет. Он не может допустить, чтобы самолет рухнул – дети погибнут. И он сажает горящий самолет туда, куда надо посадить, совершенно вслепую. Его ноги обгорели до колен, до костей, его очки вплавились в череп, но он посадил самолет. Потому что там были дети.

Вы это проговариваете детям один раз, второй, показываете фотографию этого летчика... Это не фантастика какая-то, это реальные события, об этом написано, это известно, можно перепроверить. И никто не останется равнодушным. И когда его самолет загорится, человек будет знать, что он всего лишь идет по стопам таких же людей, какие жили до него.

Или другой пример. Я сам недавно прочитал про одну девочку 12-13 лет, которая в поселке под Курском спасла от смерти несколько десятков раненых солдат. Просто спасла. Не буду рассказывать из-за ограниченности эфирного времени. Когда рассказываешь это детям, их это потрясает. Девочке всего 13 лет. Она просто сделала то, что могла сделать. Через сутки в поселок вошли советские войска, которые освободили и эвакуировали госпиталь. Но упорства этой девочки хватило ровно настолько, чтобы выдержать сутки. Она их выдержала и спасла солдат. Она не хотела спасти, она просто понимала, что не может предать одного-единственного офицера, которого успела вывести из этого госпиталя и спрятать.

Или Ирена Сендлер. Или Антонина Жабинская, жена смотрителя Варшавского зоопарка, которая прятала евреев у себя, не имея к этому никакого побуждения извне, просто потому, что она человек. Вот на этих примерах воспитываются люди.

Например, наше поколение знало дневник Анны Франк, еврейской девочки, которая пряталась в Голландии, в потайном месте со своей семьей. Она все фиксировала, записывала. Но потом ее выдали, предали – и она была расстреляна. А вот Антонина Жабинская никого не предала, и все евреи, которых она прятала, спаслись. Она рисковала жизнью постоянно, но она смогла это сделать, потому что была человеком.

Вот об этом мы должны говорить в школе. И совершенно неважно знать точное количество спасенных Антониной Жабинской или Иреной Сандлер, в каком районе Варшавы работала одна или другая, в каком месяце это было и кто руководил отделением Гестапо в то время. Не это важно! Потому что все это в наше время я могу найти в Google. Не это делает меня гражданином, не это делает меня человеком, а опыт переживания встречи с такими людьми на страницах книги, через рассказ человека.

Я подчеркиваю, что «Основы православной культуры» – лишь фрагмент. А в целом человек, учитель стоит в таком месте, где он может об этом рассказать, может поделиться своим опытом встречи с этими людьми. Для меня эти люди – это люди, я их люблю, и каждому из них я в ноги поклонился бы, если бы встретился с ними. Потому что я считаю, что я бесконечно маленький по сравнению с ними. Это люди, которые явили качество, на мой взгляд, одно из самых ценных – они были мужественными.

И, переживая все это, я рассказываю об этом детям. Я не просто рассказываю некую прочитанную статью. Эта статья взволновала меня, я пережил это, это вдохновило меня, это всколыхнуло мое сердце, это побудило меня сделать какие-то поступки. И когда я об этом рассказывал на уроках в школе, дети молчали и слушали.

Я не знаю, как отзовется это слово в их жизни. Не знаю, потому что кроме меня на этих детей влияет еще огромное количество разных людей, для них значимых. Но я понимаю, что воспитать ребенка человеком можно только таким образом – через личность учителя, когда он свои знания, свое пережитое передает не из уст в уши, а от сердца к сердцу, когда он вовлекает их в совместные переживания. Тогда и происходит процесс воспитания.

И в данном случае для воспитания неважно, история это Каунасского или Краковского гетто или история апостола Павла. Главное – чтобы она была не информационным способом преподнесена, а через сердце. Например, меня взволновала жизнь апостола Павла – я об этом рассказываю. Меня взволновали строчки из Евангелия – я их рассказываю. Меня взволновала икона «Троица» Андрея Рублева – я показываю и рассказываю. Тогда будет эффект. Если же я показываю икону Андрея Рублева и говорю: «Эта икона написана в таком-то стиле, в таком-то жанре, в таком-то веке, в таком-то городе и сейчас она находится там-то, вы можете посмотреть ее там-то», – это не воспитывает. Для воспитания нужно говорить от сердца к сердцу, чтобы было переживание.

– Батюшка, спасибо Вам огромное за эту беседу. Я тоже сегодня сидел и слушал, как те самые ученики, которые Вас внимательно слушают, и удивлялся, как мало я знаю даже о нашей истории.

Я хочу напомнить нашим уважаемым зрителям, что более подробно познакомиться с докладом отца Константина можно на сайте Екатеринбургской епархии, где доклад полностью опубликован.

Ведущий Тимофей Обухов

Записала Нина Кирсанова