Беседы с батюшкой. Новомученики

В московской студии нашего телеканала на вопросы о новомучениках отвечает настоятель храма новомучеников и исповедников Российских в Бутове протоиерей Кирилл Каледа.

– Сегодня у нас будет особенная тема, посвященная предстоящему празднику – Собору новомучеников, в Бутове убиенных, который мы будем отмечать 5 мая.

Я понимаю, что много журналистов, телеканалов задают Вам, наверное, одни и те же вопросы, но все-таки мы перед передачей немного обсуждали ход сегодняшней беседы и пришли к выводу, что мало кто знает в нашей стране о таком явлении, как новомученики. Даже если кто-то знает – забывает. Давайте все-таки вернемся в начало девяностых годов. Как Вы пришли на этот полигон, как началось Ваше служение в этом страшном месте – и одновременно в месте, где торжествует наша Церковь?

– Это место святое. У меня дедушка, папа моей мамы, был священником нашей Церкви. В 1937 году он был арестован в очередной раз и исчез. Мы с детства молились о том, чтобы узнать, как умер дедушка Володя, знать обстоятельства его смерти. Маме и ее брату было сообщено, что он осужден на десять лет без права переписки, потом сообщили, что он якобы умер во время войны от болезни почек, даже была названа дата, совпавшая с днем рождения Сталина. Но как ни странно, эта дата в нашей семье не воспринималась. Семья у нас была глубоко верующей, церковной, естественно, дни памяти наших бабушек, дедушек мы старались вспоминать. Либо в храм ходили, либо, когда папа сам стал священником, совершали дома литии, панихиды. А этот день как-то пропускался. И вот в конце восьмидесятых годов мы получили официальное сообщение из органов, что дедушка был расстрелян в 1937 году 5 ноября. На вопрос, где это произошло и где он может быть захоронен, было сказано, что это произошло в Москве, но точное место захоронения неизвестно, поэтому придется удовлетвориться этим.

В 1994 году близкая нам тогда знакомая Варвара Васильевна Чудная (она через некоторое время приняла постриг с именем Серафима), внучка митрополита Серафима (Чичагова), узнала, что ее дед расстрелян в Бутове. Я знал, что в Бутове есть такое расстрельное место. Решил приехать 8 мая на открытие этого места. В этот день на Бутовском полигоне должны были освятить первый поклонный крест. И вот во время этой панихиды я встретился с дочкой Владимира Алексеевича Комаровского, который проходил по одному делу с моим дедушкой, и она сказала, что точно знает, что ее отец расстрелян в Бутове. Поэтому я понял, что дедушка лежит там же.

После этого мы стали хлопотать о том, чтобы на этом месте был построен храм. Я имею в виду целую группу родственников тех, кто пострадал на Бутовском полигоне. Это и отец Дмитрий Смирнов (у него на полигоне лежит прадед), и отец Андрей Лоргус (у него дедушка лежит на полигоне), и семейство Шик-Шаховских (их отец Михаил Шик лежит на Бутовском полигоне), и целый ряд других родственников и пострадавших.

Вообще в начале 1994 года, когда Святейшему патриарху Алексию доложили, что обнаружено такое место, он сразу сказал, что на этом месте должен быть построен храм. Но кто-то должен был проявить инициативу, чтобы взять на себя этот труд. И вот родственники пострадавших испросили у Святейшего благословения на то, чтобы создать приходскую общину и взять на себя этот труд. Я тогда был светским человеком, научным сотрудником по светской специальности – геолог. Меня избрали старостой этой церковной общины. Мы взялись за этот труд, и в 1995–1996 годах на полигоне на месте захоронения был построен небольшой деревянный храм, в котором начались богослужения. Через некоторое время по благословению священноначалия я принял священный сан и возглавил эту общину уже как священник.

Господь дал нам возможность много сделать в Бутове. Были проведены исследования, обнаружены тринадцать погребальных рвов. В двухтысячных годах пришел благодетель, который взял на себя финансирование строительства большого каменного храма, который мы видим на заставке. В прошлом году Сергей Александрович Васильев – внук убиенного на Бутовском полигоне Виталия Александровича Петрова – профинансировал создание мемориала; мы его назвали «Сад памяти». Это мемориальная доска длиной 300 метров в виде погребального рва – две параллельных стены, где на гранитных досках высечены имена 20 762 человек, имена тех, которых мы знаем, кто был расстрелян на Бутовском полигоне в период с августа 1937 года по октябрь 1938-го.

– Там может больше людей лежать? Или это точная цифра?

– Это те данные, которые мы имеем исходя из документов, открытых к настоящему времени.

– То есть, может быть, еще что-то откроется?

– Да, надеемся, что откроется. Во всяком случае, совершенно очевидно, что это неполная цифра, потому что, как я сказал, эти данные имеются с августа 1937 года, но даже сами чекисты, сотрудники органов, дали справку, что расстрелы на Бутовском полигоне начались в 1935 году. Хотя некоторые историки думают, что это скорее всего 1936 год. Во всяком случае, расстрелы там начались до 1937 года. По свидетельским показаниям, до начала 50-х годов там производились захоронения умерших и расстрелянных в московских тюрьмах. Да, естественно, число тех, кто был расстрелян до 1937 года, и тех, кто был потом захоронен, наверное, намного меньше, чем за период 1937–1938 годов, но тем не менее этот список, который мы имеем, явно неполный.

– Вообще всю информацию об этом полигоне можно найти на вашем сайте, есть определенные разделы. Я заметил, что вы каждый день публикуете имена тех, чья память в этот день?

– Не каждый день, потому что расстрелы не каждый день были. Если не ошибаюсь, расстрельных дней у нас в году где-то больше ста двадцати.

– Сто двадцать дней, когда лилась кровь?..

– Да. Если не ошибаюсь, когда были расстрелы. Мы совершаем дни памяти. Из этих дней пятьдесят один день в году мы совершаем память новомучеников, святых, которые пострадали на Бутовском полигоне. Те, кто пострадал на полигоне, – в основном жители Москвы и Московской области, хотя вместе с ними пострадали представители других стран, других народностей и так далее.

– Кто случайно там оказался…

– Может быть, не случайно: жил в Москве, поселился в Москве или ее окрестностях по каким-то обстоятельствам и оказался репрессирован. Но, естественно, большая часть пострадавших – это православные. Из них около тысячи человек проходили именно по церковным делам. То есть им предъявлялось обвинение, что они принимали участие в церковных якобы контрреволюционных организациях, занимались религиозной пропагандой и так далее. Из этой тысячи триста тридцать два прославлены в лике святых.

– А Ваш дедушка?

– Тоже прославлен, священномученик Владимир Амбарцумов.

– А почему триста тридцать два, а не тысяча?

– Потому что ведь процесс канонизации непростой. Далеко не все, кто пострадал в те сложные годы, в том числе верующие люди, смерть которых была в той или иной степени связана с их мировоззрением, с их деятельностью, в том числе религиозной, причислены к лику святых. К великому сожалению, некоторые из них допустили какие-то ошибки. Иногда это были просто ошибки, иногда они проявили слабость во время следствия. В результате этого кто-то мог пострадать. Иногда возникают большие вопросы в связи с этим, потому что протоколы, на основании которых мы можем делать такие выводы, создавались врагами Церкви, это совершенно понятно. Но тем не менее, если есть основания предполагать, что кто-то пострадал в результате показаний того или другого человека, наша Церковь считает, что мы не можем такого человека причислить к лику святых. А те, кто прославлен в лике святых, это уже…

– …те, кто стоял от начала до конца.

– Да. Конечно, им тоже было очень трудно, очень сложно.

– Вопрос телезрителя: «В Послании к Коринфянам апостол Павел говорит: какое может быть согласие между Христом и Велиаром? Как у нас сочетается Бутовский полигон и то, что те, кто убивал этих людей, на Красной площади похоронены?»

– Вопрос очень сложный, но это, к великому сожалению, наша действительность. Ведь мы, наверное, до конца не раскаялись в том, что произошло на Бутовском полигоне, произошло вообще в нашей стране в те страшные годы. Совершенно очевидно, что мы не осознали, почему это произошло, откуда корни этой ненависти, которая была проявлена в нашем народе в эти страшные годы. Мы знаем, что сейчас среди наших соотечественников, современников есть люди, которые почитают вождя народов, считают, что коммунистическая идея – замечательная идея и так далее. Мы, христиане, наверное, должны даже со смирением принять это. Мы должны свидетельствовать о том подвиге, который совершили наши деды, прадеды, удивительном подвиге, которому, может быть, даже не было равного в истории христианской Церкви (чтобы такое количество исповедников было в истории). Вместе с тем мы должны смиренно молиться о том, чтобы Господь вразумил наших соотечественников, открыл бы сердца разуметь истину. Пока, видимо, наши молитвы недостаточны, чтобы убрать это захоронение с Красной площади и, самое главное, чтобы наши собратья пришли ко Христу.

– Вы говорили о церковных делах, по которым проходили эти священники. Как создавались эти дела? Что мог священник плохого сделать тогдашней власти?

– Самое главное – и это прекрасно понимали и верующие, и те, кто был у власти – компромисса между христианской идеологией и коммунистической быть не могло. Это было очень четко зафиксировано в знаменитом послании соловецких епископов, которое было написано в конце 20-х годов теми владыками, которые оказались на Соловках. Было так и сказано, что компромисса быть не может. Поэтому даже просто обычная служба свидетельствовала о том, что есть инакомыслящие. Для власти это было крайне противно. Они старались уничтожать своих идейных противников. Батюшке, собственно, и не надо было особо что-то делать. Отца Константина Успенского, который служил недалеко от Орехово-Зуева Московской области, обвинили в том, что он на праздник Преображения в 1937 году угощал своих прихожан яблоками из своего сада. Как это? Серьезно было так написано. Он прославлен в лике святых. Вместе с сыном его арестовали, сын Борис погиб в лагере, тоже прославлен в лике святых. Он лежит у нас в Бутове.

– Сколько было младшему убиенному?

– Мише Шамонину было 13 лет, он самый младший из расстрельных на Бутовском полигоне, проходил по уголовному делу. Обвинен в том, что украл две буханки хлеба. Беспризорником был, видимо, с голодухи где-то украл две буханки хлеба. Ему исправили дату рождения в деле (потому что расстреливать по тем гуманным законам можно было с 15 лет) и привезли на Бутовский полигон.

– А как узнали, что ему тринадцать? По исправлению?

– В анкетах, в деле есть разночтения, видно. Если ему пятнадцать, значит, год рождения 1922, а он был с 1925-го.

– А его судьба? Может быть, его как-то особо чтят?

– Естественно, в лике святых он не прославлен, потому что мы не знаем…

– По ряду причин, требуемых Церковью, понятно… 

– Насколько он был вообще церковным, верующим мальчиком... Но у нас сохранилась его фотография в архивно-следственном деле. Хороший мальчишка.

– Как миллионы других…

– Как миллионы других, которые погибли в те страшные годы, в период коллективизации, раскулачивания.

– Миша Шамонин. Если когда-нибудь попаду в ваш храм, его вспомню в своих мыслях, молитвах… А самый старший из расстрелянных?

– Самая старшая – это монахиня Матрона Конюхова, ей было далеко за восемьдесят. И вообще на фотографии видно, что она совсем уже ветхая старушка. У меня возникает вопрос: что за мужики, борцы за светлое человеческое будущее, могли привести такой одуванчик на полигон и расстрелять? Я просто не понимаю, что это были за мужчины.

– Никто этого не понимает. Но ведь есть свидетельства, как это происходило, расстрельные команды вычерпывали из ведра спирт, водку, что-то крепкое – и шли убивать. В таком, наверное, коматозе; не знаю, какое еще слово подобрать.

– Наверное, нормальный человек не способен убить несколько десятков или даже сотен человек. Хотя известен такой «рекорд», поставленный гражданином Морозовым, который в Сандармохе (Карелия) за три дня расстрелял соловецкий этап – 1111 человек.

– Один?!

– Один, из личного оружия.

– Как у него не заклинило…

– Может быть, меняли ему…

– Эти люди есть в нашей истории, даже имена их сохранились и свидетельства. Они взрослые люди; наверное, их когда-то крестили. Родились они еще до революции – скорее всего были крещеные, как и все в то время. О них как-то Церковь вздыхает? Нужно ли что-то делать, молиться за них, ведь они были палачами? Как правильно к ним относиться?

– Наверное, мы все-таки должны их отмаливать. Может быть, лично молиться о них очень трудно и сложно…

– Чисто по-человечески…

– Но мы должны все-таки отмаливать этот общий грех. Ведь за то, что произошло, несомненно, ответственны все. Да, понятно, на тех, кто взял пистолет и шел убивать детей, стариков и старух, вина больше. Но ведь очень многие в нужный момент не нашли, может быть, слов увещевания. Вот у нас пострадал архиепископ Димитрий (Добросердов), тоже прославлен в лике святых. Он был видный, замечательный владыка. Перед революцией он был викарием Московской епархии, Московской митрополии. На его плечах как раз была работа с духовенством и прихожанами. Его запомнили как очень доброго архипастыря. Целый ряд храмов в Москве он освятил, которые были построены в тот период. Он говорил своему келейнику уже в двадцатых годах: «Вася, мы так много могли делать – и ничего не делали!» Хотя я понимаю, что владыка Димитрий, отец Димитрий, когда был архимандритом, много делал, был очень активным человеком, не сидел сложа руки, несомненно. Тем не менее он понимал, что что-то не доделал, не договорил, где-то не домолился, если произошло то, что произошло. Его тоже неоднократно арестовывали, гоняли из одного места в другое. Последний арест был в 1937 году, он был расстрелян 21 октября на Бутовском полигоне.

– Вы говорите о своих предках, знаете, наверное, сотни, если не тысячи имен убиенных или судьбы. Но Вы об этом говорите очень спокойно, незлобиво. Вы вообще обижены на то время, на ту власть, на то, что сделали с Вашей семьей? Знаю, что и Ваш отец был гоним. Что внутри у Вас происходит, когда Вы говорите о том, какую участь и от кого принял Ваш дед?

– Вы знаете, у меня нет какой-то личной обиды. Я, конечно, очень сожалею о том, что произошло с нашей страной, нашим народом. Причем даже не в том плане, что часто говорят (и это действительно было так), что Россия была развивающаяся страна, экономика развивалась очень быстро, столько-то заводов и так далее. Все это действительно так было. Но келейник владыки Димитрия отец Василий Евдокимов, с которым мне пришлось быть знакомым, когда уже он был глубоким старцем, уже на смертном одре как-то сказал: «Кирюша, Вы даже себе не можете представить, какая счастливая была жизнь в России до революции!» А он был сыном мелкого торговца в Козлове, это современный Мичуринск. Отец ему разрешил окончить два класса приходской школы, а потом сказал: «Васька, хватит дурака валять, иди мне в лавку помогать». Потом он уже сам там получал образование. И вот он такую вещь говорит. Я говорю: «Батюшка, а что было такого?» Он ответил: «Люди доверяли друг другу».

И когда читаешь о том времени, понимаешь, что отношения между людьми были совсем иные. Более того, лица были другие. Мне как-то один мой старший собрат, священник, показал фотографию хора. Он служил в Подмосковье, около Михнева, в селе Ракитное. Хор его храма до революции – в основном, естественно, как сейчас, девицы молодые. Но у них красота была удивительная! Это лица, причем не просто плотская девичья красота – какая-то совершенно другая. Теперь таких лиц просто нет. Мы утеряли то, что возобновить невозможно. Конечно, когда понимаешь это, становится как-то очень больно и даже, может быть, грустно.

– Как будто не в то время родились, да?

– С другой стороны, мы же прекрасно понимаем, что Господь каждому из нас определяет то время для рождения, которое нужно для нашего спасения.

– Безусловно, но иногда человеческий разум пытается выйти за границы, что-то представлять, мечтать.

– Когда-то у меня было такое, когда был помоложе.

– Когда Вы пришли на установку креста на Бутовский полигон 8 мая, мне еще три года даже не исполнилось. Я себе не могу представить того, что пережили даже мои родители. Мою маму и ее братьев и сестер (они были дети священника) в школе водили в спортзал, и они должны были сказать, что их отец священник – плохой и у несчастных бабок (которые и ходили только в храм) забирает последние деньги. И такое время было, но мы себе этого представить даже не можем. Что уж говорить о тех, кто погибал в то время? Наше поколение, наверное, не может себе этого представить. Что самое важное нужно сделать для того, чтобы память о новомучениках была не просто каким-то особым днем в нашем церковном календаре, когда какие-то богослужения совершаются в положенные дни?

– Наверное, надо постараться проникнуться их духом. Я это говорю, потому что у меня был очень яркий пример. Во второй половине двухтысячных годов в Россию из Австралии привезли целый ряд вещей, которые были обнаружены после убийства царской семьи в Ипатьевском доме. Они оказались в Австралии, были обнаружены во время следствия и переданы Ксении Александровне, сестре Николая Александровича. Она скончалась в Англии, а после смерти ее духовник, отец Александр, переехал в Австралию, поэтому эти вещи оказались там. И вот хранители решили передать эти вещи в Россию в Храм-на-Крови, когда он был построен, в Екатеринбург. Но так случилось, что дата официальной передачи была назначена на царский день, а вещи прибыли в Россию за два месяца до этого. Два месяца эти вещи находились у нас в храме. Их привезли, мы открыли – и там оказался косметический набор. По одной версии, он принадлежал царице Александре Федоровне, по другой – Ксении Александровне. Когда мы открыли, там оказался небольшой пустой пузырек из-под духов. Были еще какие-то вещи…

– А запах духов сохранился?

– Запах сохранился! Представляете, как это близко?

– Невероятно.

– Я был потрясен этим. Этот набор сейчас находится в царском музее в Екатеринбурге; может быть, если открыть его, запах еще есть. Но сохранили ли мы тот дух, которым жили новомученики?

По милости Божией мне в детстве пришлось общаться со многими исповедниками, которые прошли через эти испытания. Это друзья моего деда, который пострадал, старшие друзья моих родителей. Это было совершенно спокойное, бытовое общение. Они были удивительно светлыми людьми. Они действительно жили совершенно по-другому. Они относились к вопросам веры, к Церкви, к Богу совсем по-иному. Одна из них – супруга отца Василия, о котором я упоминал, как-то в 90-х годах сказала: «Знаешь, я смотрю на то, что происходит, и мне кажется, будто это происходит понарошку. Как будто бы дети в песочнице играют: ты будешь понарошку тем-то, а я тем-то; и так понарошку пришли люди и в Церковь и играют в христиан». Такую твердость, которая была у тех людей, сейчас нечасто встретишь. Да, мы приходим в Церковь, потому что есть какие-то трудности в жизни, мы идем к блаженной Матроне попросить за то, чтобы дочка благополучно поступила в институт или вышла за хорошего и богатого замуж и так далее. Господь не запрещает нам молиться об этом, понятно, что мы живем, ходим по земле, это нормально. Но о чем-то самом главном мы не просим.

В эту субботу произошла неожиданная для меня встреча. К нам приехала группа паломников из Могилева. Причем я встретился с ними буквально на несколько минут, поскольку их водил экскурсовод по полигону, я торопился. Я даже не спросил имя молодого батюшки, который возглавлял эту группу. Он рассказал удивительную историю. Его прадед был священником в Брянской области. И вот в 1937 году (а он был офицером царской армии, участником Первой мировой войны) к нему пришли и сказали: либо ты отрекаешься от Бога, либо идешь с нами. Он пришел домой и говорит своим домашним: мне сказали, что либо я отрекаюсь, либо меня арестовывают. И дочка ему говорит: папа, а как ты сможешь отречься? И он ей ответил: я тоже так думаю. Собрал узелок и пошел. И был расстрелян. Как преподобный Амвросий говорил: где просто, там ангелов со сто.

– То есть настолько не было сомнений, вообще ничего в голове не было лишнего… 

– Да. А вот мы сможем так?

– Да Вы что? Недвижимость, квартира, машина, куда же… Не знаю, батюшка. Я не знаю, как поступить в этой ситуации. И, наверное, никто из наших телезрителей. Кто скажет, что пойдет за Христом в этот момент, наверное, слукавит.

Много ли людей приходит на территорию комплекса, интересуется этим?

– К нам приходят разные люди. У нас достаточно большой приход благодаря тому, что у нас большой храм. Сейчас вокруг бывшего полигона ведется активное жилое строительство. Храм у нас полный. В обычное воскресенье причащается до трехсот человек, в праздники больше. Но большая часть этих людей приходит в наш храм именно как в приходской. Есть люди, которые приезжают иногда издалека, именно ради этого места. К нам регулярно приезжают паломнические группы – конечно, в первую очередь из московских и подмосковных храмов. Часто из тех храмов, где служили отцы, пострадавшие на Бутовском полигоне. Приезжают и из более удаленных областей. Даже из-за границы, такие группы тоже бывают. Их не так много, конечно. За год у нас организованными группами проходит около десяти тысяч человек. Это, конечно, немного. Тем не менее есть. Есть родственники пострадавших, которые приезжают к нам регулярно. Кто-то раз в две недели, кто-то раз в год, в день памяти. Но бывают такие случаи, когда приезжают молодые люди и говорят, что у них на полигоне пострадал дедушка или прадедушка и они хотят крестить ребенка или венчаться в нашем храме. Причем видно, что люди не очень церковные. Таких случаев немного, но они бывают. Слава Богу, сейчас мы создали мемориал «Сад памяти»; в конце этого рва висит колокол. Этот колокол звонит каждый день.

– То есть люди подходят и звонят?

– Подходят и звонят. Каждый день. Я живу рядом с полигоном, с территорией захоронения, и каждый день слышу, что кто-то приходит и звонит в колокол.

– Как еще происходит увековечивание памяти, кроме того что создаются памятники, аллеи, храмы? Какая еще работа ведется для того, чтобы об этом знало больше людей? Стоит ли цель донести это до всех?

– Да, у нас имеется приходской сайт, на котором есть и база данных убиенных. Кроме того, у нас создана база данных (она дорабатывается) – список убиенных именно с данными об этих людях. Мы сейчас работаем над созданием музея памяти пострадавших, причем он будет располагаться в здании, где до этого располагалась комендатура полигона в 1937 году.

– Это здание сохранилось?

– Да, мы восстановили его. Это деревянное здание бывшего барского усадебного флигеля. Здание горело, мы его восстановили. Постарались восстановить его в том виде. Когда разбирали, сделали все обмеры и старались как можно ближе реконструировать к тому, что было. Мы стараемся проводить какие-то поминальные мероприятия с людьми, с теми, кто приезжает к нам. Естественно, это богослужения в дни памяти бутовских новомучеников. Причем у нас есть благословение от Святейших Патриархов (и приснопамятного Алексия, и ныне здравствующего Кирилла) совершать полиелейные богослужения. Если память этих новомучеников во время Великого поста попадает не на среду и пятницу, то мы все равно совершаем литургию Преждеосвященных Даров. Какие-то другие памятные дни – мы совершаем особые богослужения. Тридцатого октября – светский день памяти пострадавших. Он имеет определенную историю, но сейчас фактически превратился в светский день памяти пострадавших в те страшные годы. Мы сначала не очень понимали, какое участие можем принять в этом дне, и остались немножко в стороне, а потом поняли, что это неправильно. И стали проводить акцию «Голос памяти». Мы за этот день прочитываем имена всех, кого знаем, кто был убит на Бутовском полигоне. Это 20 762 человека. Начинается это с панихиды, которая служится в каменном храме, затем мы выходим на полигон и в микрофоны читаем имена. Причем читают все желающие.

– Сколько времени это длится?

– Начинается в половине одиннадцатого, после панихиды, а в этом году мы закончили около семи часов вечера. Кто-то приходит в начале чтения, кто-то в конце чтения, кто-то в середине. Приезжают самые разные люди – родственники пострадавших, иногда учащиеся из соседних школ; естественно, здесь наши прихожане. Приезжают представители дипломатических представительств стран Прибалтики и Польши, потому что в Бутове лежит достаточно большое число поляков, литовцев, латышей, эстонцев. Они приезжают. Один год даже приезжала – мы были просто поражены! – группа ветеранов сотрудников Бутырской тюрьмы. Есть, оказывается, такая общественная организация.

– То есть это надсмотрщики?

– Те, кто были надсмотрщиками. Мы увидели, что это была какая-то группа, причем один человек был пожилой, который чуть ли не с пятидесятых годов работал в Бутырской тюрьме, остальные помоложе. Немножко они особняком стояли. Потом кто-то из нас к ним подошел, спросил, кто они. И один из них принял участие в чтении. Старик сказал: я не смогу, я расплачусь. То есть тоже какая-то работа даже с ними...

– Своего рода примирение?

– Да.

– А вообще вопрос: смотришь центральное телевидение – очень много споров, хоронить Ленина или не хоронить и так далее. Но Вы понимаете, что когда мы начинаем говорить о репрессиях, о новомучениках и так далее, мы неуклонно идем к тому, что осуждаем тот государственный строй и тех вождей, которые в тот момент были у власти, в частности Сталина. Как правильно подходить к этому почитанию, чтобы сделать из этого торжество православной веры, русского народа, стойкости и несгибаемости, и не уходить в осуждение той власти?

– Это действительно торжество, потому что ведь именно в это страшное безбожное время на Руси жило такое количество святых, какого никогда не было до этого. Русь именно в этот период доказала, что она Святая Русь. Сейчас практически в каждом селе есть свои предстатели. Они могут быть не прославлены еще в лике святых, а может быть, никогда не будут прославлены, потому что мы их имена просто не знаем. Но Господь-то знает. И мы это прекрасно понимаем. Это действительно торжество.

С другой стороны, в этот период было совершено страшное злодеяние, уничтожено большое число совершенно невинных людей. Пусть даже они в какой-то момент сделали какие-то ошибки, которые привели к тому положению, в котором оказалась страна, но тем не менее совершенно очевидно, что они не должны были принять такую мученическую смерть, если по-человечески рассуждать. Естественно, были исполнители этих приговоров, расстрелов. Наверное, надо подходить к этому именно как христиане. Надо отделять грех от человека. Это трудно, сложно. Но мне в этом деле помогла одна история.

Я знаю, что один человек, который принял активное участие в работе этих органов, в конце жизни раскаялся. Священник, который принимал у него исповедь, был просто потрясен. Когда его пригласили, он отказать не мог, потому что человек на смертном одре находился, но про себя подумал, что такие люди раскаяться не могут. Тем не менее он был потрясен исповедью этого человека. Естественно, то, в чем исповедовался человек, это тайна исповеди. Он принял Святое Причастие и через два дня умер. Когда мне рассказали об этом, я был просто потрясен милосердием Божиим. Кажется, человек залез – дальше уже некуда. А Господь ждал, когда он сможет покаяться! Когда сможет принести покаяние. Дождался.

– Как благоразумный разбойник.

– Да. По-человечески это понять трудно, потому что тут же у нас всплывает еще что-то… Но именно так должно быть. И, наверное, мы сейчас испытываем определенные трудности в решении этих вопросов в связи с тем, что в девяностых годах, когда это было возможно, не была проведена люстрация, то есть не были выделены те люди, которые принимали участие в этих делах, не были отмечены и отсечены от общественной жизни. Многие из них (или их потомки) принимают сейчас участие в нашей общественной жизни, естественно, с какими-то своими взглядами. Это отражается на нашем обществе. Но, с другой стороны, мы же не могли повторить то, что произошло уже один раз с нашим народом, потому что именно это самое произошло после семнадцатого года, когда стали искать всех бывших и их вырезать. Слава Богу, что мы этого не сделали.

Еще одна заметка. Я полтора года тому назад принял участие в программе, которую организовало министерство иностранных дел Федеративной Республики Германии. Они организовывают гостевые программы, приглашают разные группы людей, чтобы те посетили Германию, и знакомят их с разными сторонами жизни. Была собрана группа, в основном это были светские люди, те, кто занимается вопросами увековечивания памяти, изучением этого непростого периода нашей истории. Нас было восемь человек, программа называлась «Примирение и покаяние». Нас провезли по Германии, показали, как немцы сейчас воспринимают свое прошлое – и нацистское, и то, что в Восточной Германии была социалистическая диктатура. Я был потрясен тем, что это осознание пришло к немецкому народу в восьмидесятых годах. Восемьдесят минус сорок – те самые сорок библейских лет. Мы еще этот период не прожили.

– Я понял, батюшка. Думаю, сегодня мы поговорили о самых важных вещах. Надеюсь, нас услышали, увидели и сделали определенные полезные выводы. Напоследок вопрос телезрителя. Его родственник расстрелян за веру, но Церковь не признает его святым. Как в этой ситуации быть? Молиться ему, по инстанциям ходить?

– Во-первых, собирайте материалы об этом человеке. Вы, конечно, можете, как к своему близкому родственнику, к нему обращаться молитвенно. Но до тех пор, пока он не будет прославлен в лике святых актом Церкви, совершать ему молебны или что-то такое будет нарушением церковной дисциплины. Церковную дисциплину надо соблюдать.

– Пятого мая будет праздник – Собор новомучеников, в Бутове убиенных. Как будет эта служба проходить, ведь ожидается приезд Святейшего Патриарха? И как до вас добраться?

– Эта служба уже традиционно совершается с 2000 года. Совершается под открытым небом. Приглашаются все желающие. Богослужение возглавляет Святейший Патриарх, ему сослужат 15-20 архиереев плюс около 300 священнослужителей из Москвы и Московской области. Обычно присутствует три-четыре тысячи молящихся. В этот день мы находимся на территории Московской области, недалеко от станции Бутово, и в этот день от станции «Бульвар Дмитрия Донского» автобус номер 18 будет ходить с интервалом 5-10 минут. То есть вы можете приехать на станцию метро «Бульвар Дмитрия Донского», там будут указатели, где остановка этого автобуса. По мере наполнения автобуса он будет доставлять вас на Бутовский полигон. Вроде в этом году, слава Богу, погода обещает быть хорошая, но когда будете отправляться, посмотрите, какая за окном погода, чтобы соответственно одеться.

Я приглашаю всех, у кого будет возможность, принять участие в этом богослужении. Действительно, удивительное торжество, торжественная служба под открытым небом на естественном антиминсе, потому что мы практически служим на мощах новомучеников.

– Спасибо Вам большое за сегодняшнюю беседу. Очень трепетно слышать о том, о чем мы не привыкли думать и рассуждать.

Ведущий Сергей Платонов

Записала Маргарита Попова