Беседы с батюшкой. Ответы на вопросы

В московской студии нашего телеканала на вопросы отвечает клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Сокольниках (г. Москва) протоиерей Василий Гелеван.

– Батюшка, Вы у нас в гостях не случайно, ведь ваш храм – это...

– Патриаршее подворье при штабе Воздушно-десантных войск, главный храм ВДВ.

– Крылатая пехота. Вы работаете с военными; и род войск, наверное, самый боевой в русской армии.

– Это элитные войска.

– Какой-то Ваш личный опыт, может быть, какие-то красивые истории, в чем-то важное становление… Работа с солдатами, с офицерским составом – что это для Вас?

– Пожалуй, стоит отметить ранние литургии, которые мы совершаем регулярно. И на эти литургии приходят военнослужащие, солдаты срочной службы. Обычно придешь в храм изнуренный, опустошенный, а здесь подпитаешься. Уже не раз так было, придешь в какой-то печали, унынии, думаешь: все плохо и вокруг, и внутри...

– Это Вы такой приходите?

– Это я такой прихожу, и они мне помогают просто одним своим видом, участием, присутствием. Ребятки придут стройные, русские, голубоглазые, смотришь на них и понимаешь: не все еще потеряно, есть у нас будущее. Это наш генофонд, это русские ребятки, которые нас защищают. И потом, в конце литургии, причащаются ребята, и ты понимаешь, что у них есть благословение, они будут с достоинством нести наш флаг.

– Приходилось ли Вам крестить солдат?

– Это тоже часть нашей работы.

– То есть много некрещеных приходит в армию? Разве их так много?

– До последнего времени у нас был приписной храм, сейчас у него отдельный статус, он теперь приходской храм внутри 45-го полка. А это целый полк, и это солдаты, вчерашние школьники. В школе, как известно, они мало что слышали про Христа, дома тоже мало что рассказывают о Боге. В общем, на выходе эти 18-летние ребята мало что знают. Первый раз слышат проповедь уже здесь, в армии. И выясняется, что некрещеный человек. «Желаешь?» – «Да». Рассказываем о Боге, о вере, о Церкви, о таинствах и готовим их; потом они приходят группой. У нас для них специальная большая купель из лиственницы, чтобы целиком поместился взрослый человек, и там мы совершаем таинство Крещения.

– А желание креститься для солдата – оно какое-то особенное? Могут быть лишения, трудности, какие-то боевые действия, еще что-то или это просто какая-то романтика?

– Нет, это совсем другое. Здесь-то мы все-таки в более-менее мирных условиях. Теоретически, конечно, каждый готов, каждый обязан, но боевые действия – это совершенно другая история, это когда уже на пороге жизни и смерти, это страшно.

– А у Вас это было?

– Нет. Только по рассказам знаю. Я не беру на себя таких венцов. Мое дело такое: престол, таинства, крещение, слово Божие, личный контакт, но в горячие точки я не ездил по своим причинам, так сложилась жизнь, что я больше здесь нужен. Вместе с тем, что это военный храм, это и обычный московский храм, где должна происходить наша обычная приходская жизнь. Я свою задачу именно так и увидел, моя задача – прикрывать тылы. У нас есть боевые батюшки, с боевыми ранениями и орденами. У нас есть отец Андрей, он имеет два ордена Мужества, он получил их в условиях, связанных с риском для жизни. Но это все не мое, я не беру на себя такой чести.

– Как это получилось? Священник сопровождал военных?

– Первый орден он получил, когда был офицером морской пехоты. А потом так Господь его привел, что он стал священником, приехал к нам на Патриаршее подворье и уже сопровождал военнослужащих в Чечню и там проявил мужество, за что получил орден.

– Это секрет, как все было?

– Нет, не секрет, все просто; правда, он не любит об этом говорить, но я скажу. Их всех взяли в плен, наши уже наступали, и тогда чеченцы должны были принять решение. А решение в этой ситуации обычно одно – расстрелять всех. Поскольку они глубоко религиозные люди, то предложили нашему батюшке забрать вещи и уйти. Но надо знать отца Андрея, он встал и сказал: «Лучше сначала меня прикончите, а потом их». – «Нет, нельзя». – «Тогда или всех, или ни одного». – «Ладно, забирай своих – и ступайте отсюда на все четыре стороны». Сейчас приезжают к нему в храм жены, дети этих людей, сами эти воины, чьи жизни он спас. Очень приятно это видеть.

– Даже в наше время, спустя 75 лет после страшных лет войны, до сих пор, оказывается, есть место именно такому подвигу. Это какие-то особенные люди?

– Особенные, конечно. В первую очередь они священники, пастыри, а во вторую – реальные герои.

– Есть вопрос: например, подвиг летчика Филиппова, который подорвал себя гранатой вместе с неприятелями, – это самоубийство?

– Ни в коем случае. Вообще не должно быть таких разговоров. В Евангелии написано четко: нет больше той любви, как если кто душу свою положит за друзей своих. А мы молимся на ектеньях: «Покой, Господи, души вождей и воинов, за веру и Отечество, за друзей своих живот свой положивших на поле брани». Это одна из форм жертвоприношения, когда человек приносит самое дорогое, что у него есть, свою жизнь,  за друзей своих, за Церковь, за Отечество свое.

– Как Вы считаете, сейчас обязательно ли каждому молодому человеку служить в армии?

– В любом случае обязательно. Я так полагаю, что это хорошая школа, но лучше ее пройти заочно.

– Это как?

– Я иронизирую; на самом деле, конечно, это школа.

– То есть своего сына Вы отдадите в армию?

– На самом деле я с самого глубокого детства пацифист, мне все это было чуждо. И совершенно по воле Божией (другой скажет: по стечению обстоятельств), но для меня пока так и непостижимо, как так получилось, что я оказался в штабе ВДВ. Я об этом всегда с изумлением говорил. Если честно, в свое время у меня была даже травма, я очень переживал, как так вышло, что был назначен я, живший за границей восемь лет (с точки зрения безопасности я не очень благонадежный). Когда меня направили патриаршим указом в Патриаршее подворье при органе военного управления, это было недоразумение для меня. Тогда был разговор, вхож или не вхож в штаб, и стали спрашивать: «А может, шпион?» Батюшки говорят: нет.

Я служил в Бразилии, в Рио-де-Жанейро, восемь лет. У меня дети там родились, ментально там пропитался, потому что я старался и стараюсь всегда быть всем для всех, чтобы спасти хоть некоторых. Поскольку в Бразилии нужно изучать культуру, язык, подстраиваться, чтобы твоя проповедь звучала убедительно, я стал настоящий бразилец (не натуральный, но как-то очень приблизился к этому). И тут вдруг Патриаршее подворье при штабе ВДВ. Я очень переживал, что буду белой вороной. Ну как это возможно?

– И с парашютом не прыгали?

– Ни в коем случае, не получилось.

– И сколько полосок на тельняшке, не знали?

– Не получилось ничего. Но вот я пришел к одному очень известному старцу, прямо плакал: «Батюшка, я белая ворона; что мне делать? Как вообще так получилось?» И, знаете, он мне замечательно сказал: «Ты священник, и для тебя это должно быть самым главным. Там есть престол? Да. Там есть литургия? Да. А все остальное – комментарии».

– Так Вы и оказались здесь?

– И так я до сих пор там служу, в штабе ВДВ. Времена идут, и священники меняются, и эти уважаемые герои, наши батюшки, сейчас в других храмах служат, но я по-прежнему волей Божией  там. Не на передовой, но у престола.

– Следующий вопрос: «Почему нет состояния покоя в душе? Ведь я посещаю храм в воскресенье, в праздничные дни,  причащаюсь,  исповедуюсь достаточно часто (4-5 раз в месяц), все равно – чувство тревоги и покоя нет».

Как быть в такой ситуации?

– Остается только руки сложить крестообразно и сделать последний выдох в своей жизни. Когда это произойдет,  закончатся все наши тревоги, проблемы, а пока мы живые люди, мы вынуждены страдать, терпеть, нести свой крест. Так у всех, не только у Вас или у меня. Просто мы такие люди, мы не должны себя обольщать, что у нас Царство Небесное может быть здесь. Нет, наша земная Церковь – это Церковь воинствующая. Наша самая главная надежда, что там будет воскресение мертвых и жизнь будущего века, там не будет никаких тревог, но только когда мы уже растворимся, соединимся с Богом, а здесь пока мы вынуждены быть. Сам Господь страдал, терпел. И христианство – это не одноразовый акт, это целый путь. И каждый идет по этому пути, несет свой крест.

Но хочется все-таки помочь чем-то. Здесь помогает вера, упование. И причащаться нужно с твердой, ясной верой, что Господь обязательно помогает, умягчает тяжесть страданий. Это мы видим вокруг и внутри себя. Причащаться, исповедоваться. Если что-то не получается сразу, как говорится, упадешь, не плачь, встань и иди дальше.

– Воинствующая Церковь – как это правильно понять? В буквальном смысле или же это какой-то образ?

– В самом прямом смысле. Как сказано у Достоевского, дьявол борется против Бога, а поле битвы – это сердце человеческое. Поэтому мы  внутри себя имеем некую дилемму (нравственную, если хотите). Каждый раз перед тобой встает вопрос, выбор поведенческой модели: либо уклоняешься от зла и творишь благо, либо все наоборот – все зависит от твоего личного выбора. И это, образно говоря, называется духовным борением, или духовной бранью. Брань – та же самая война. Все это кончится, когда придет Христос как Победитель, Который низвергнет окончательно все силы зла. А пока мы здесь, мы обязаны бороться.

– А что делать, если знаешь, что человек, твой собрат, – очень и очень неоднозначная личность; можно сказать, плохой человек, но верующий? Эти два противоречия уживаются в нем. Здесь и грех осуждения (какой ты верующий, если так поступаешь?). Как  относиться к этому человеку? Как это вообще совмещается в Церкви?

– Еще Иоанн Златоуст дает хорошую формулу в такой ситуации: нужно ненавидеть грех, но любить человека. Все мы понимаем, что это грех. Очевидно, что у каждого из нас есть какие-то свои личные недостатки, и они нам мешают соединиться с Богом. И можно смело допустить, что у моего приятеля тоже есть какой-то набор негативных качеств. Но мы видим, что Господь его терпит, держит на земле. И мы не будем восхищать Божии права. О чем я сейчас говорю? Я говорю о грехе осуждения. Это очень глубокий грех, он даже иногда называется кощунством. Потому что человек берет на себя некую компетенцию Бога. То есть как будто это мой раб – и я его сейчас осуждаю, выношу приговор. Я не имею никаких прав. Он раб Божий, и Бог будет судить его. А мне надо помолиться за него, раз уж он меня раздражает, для меня это хороший индикатор: ага, подобное познается подобным; стало быть, ты, родненький, тоже имеешь нечто от таковых недугов. Для тебя это как красная лампочка. Раз ты кого-то осудил, посмотри теперь на себя и найди в себе тот же самый недостаток.

– Сразу легче станет.

– Да, и осуждать перестанешь, и прикроешь свой рот, потому что сам поймешь, что ты не достоин не то что осуждать, а даже думать об этом. О своих грехах надо думать прежде всего, нужно свои ошибки исправлять, потому что вопрос твоего спасения в твоих руках.

– А что значит «думать о своих грехах»? Получается, я сел вечером и просто перебираю, что сделал не так?

– Это тоже часть подготовки к исповеди.

– На самом деле это очень и очень сложно, мне кажется.

– Самоанализ, работа такая.

– Как здесь мудро поступить, чтобы и в прелесть не впасть от того, какой ты святой, и в то же время действительно увидеть свои грехи? Это дар Божий или  действительно способность человека познавать самого себя?

– Это честность. Мы ведь все такие интересные: лукавим сами перед собой. Всем известно, что можно обмануть кого угодно, только не самого себя. Но парадокс: иногда мы даже способны поверить в свою собственную ложь. Мы сами себя оправдываем.

– А так просто легче справиться с совестью.

– Конечно.

– Убедить себя в том, что это было именно так.

– Найти тысячу доказательств, что ты прав, что другого выхода нет. А еще как любят люди говорить? «Я не хуже, чем другие». И у человека масса примеров, аж до священников, епископов, патриарха; обязательно сравнит себя с ними и скажет: «Я не хуже; значит, мне можно». Это настоящее лукавство.

Но искренность, чистота проявляется только, когда по совести живешь. Есть замечательный образ, что искренность на исповеди похожа на свет: когда включен свет, тогда видишь, что в том углу паутина, а здесь, на полу, лежит пыль и так далее. Но стоит выключить свет, ничего не видишь, тебя все устраивает, ты всем доволен. Вот так и совесть – как лампочка: включил – и тебе сразу все видно.

– Тут еще есть одна проблема. Увидев свои грехи, можно впасть в уныние, так называемое самоедство: «Вот какой я плохой». Как быть? Это нормально?

– Нет, это, конечно, ненормально, но то, о чем Вы говорите, очень распространено в духовной жизни. Если быть до конца честным, надо признать, что мы не то что паутиной заросли, мы прогнили все насквозь, мы только чудом Божиим держимся здесь. Удивительно, как это все происходит, если столько физических недугов, что они даже отражаются на здоровье. Даже телесные недуги проявляются как следствие этих самых грехов. И удивляешься, как мы вообще дышим, как еще живем. Только милостью Божией. И когда ты увидишь себя в таком свете, тогда надо вот как поступить: осознать все милосердие Божие по отношению к тебе. Чем больше видишь себя грешником, тем больше поражаешься Божией любви и Божией поддержке.

И тогда будет настоящая религиозность, настоящее смирение отсюда идет. Смирение – это когда ты понимаешь свою немощь, осознаешь, что тебе нужна помощь извне. Пока ты этого не понял, ты даже не религиозный человек, не говоря уже о том, что не смиренный. Сама суть христианства, суть веры, религии происходит отсюда, когда ты испытываешь потребность в Божественной поддержке, помощи. Это если правильно делать. Потому что увидеть себя грешником – этого мало, надо сделать следующий шаг – обратиться к Богу за помощью.

– Вопрос немного из другой сферы, но очень важный: «Я живу с женой, воцерковлен, а она нет. Порой говорит мне, что я достал ее “своим Богом”. Я пытаюсь поститься, но только в те моменты, когда я не с ней, а когда мы вместе, я ем все, что она приготовит. Получается, я нарушаю пост и не могу причащаться? Как же тогда быть? Развестись с ней, чтобы она не мешала мне спастись, или сохранить семью и подходить к Чаше, предварительно покаявшись в несоблюдении поста?»

– Очень сложно давать такие советы. Мы не знаем деталей. Мы слышим от одного человека суждения про другого, а мы вообще в стороне. И это суждение не может быть объективным. Помните, как говорили древние римляне? «Выслушаем теперь другую сторону». Чтобы сейчас дать четкую формулу, нужно, по крайней мере, выслушать жену, что она думает по этому поводу.  Обычно это получается, когда к нам в храм приходят парой, как в субботу пришли двое, у них сложная жизненная ситуация. У них семья разваливается, они пришли побеседовать со священником и что-то решить. Первая встреча у нас прошла, слава Богу.

– То есть они хотят сохранить семью?

– Хотят оба, но у них объективные проблемы, и они их вынесли, каждый высказался. Я верю в то, что это возможно; благодаря их общности, открытости, их вере, помощи Божией, в конце концов. Как священник, в любом случае испытываешь помощь Божию и надеешься, что Господь вразумит.

А когда один вот так спрашивает про другого, большое подозрение, что здесь есть какая-то недоговоренность. Поэтому даже в общих словах скажу Вам: приходите, милости просим в Сокольники, в храм Благовещения Пресвятой Богородицы, с радостью пообщаемся, если у вас есть возможность, если вы в Москве живете. С радостью отзовемся и постараемся разрулить эти проблемы, но только вместе.

– Она вообще о Боге не хочет слышать.

– Есть такие ситуации, семьи. Иногда муж такой, что смеется: «Куда ты пошла?» Он не верит, не понимает, зачем жена пошла, запрещает ей. Иногда жена такая. Иной не пускает, даже запирает ее, злится на нее. Иной отпускает, смеется над ней, а другой с ней вместе,  вместе стоят. Ты понимаешь, что она стоит сознательно, а он пришел просто за компанию. И все равно это уже другая степень, еще одна ступенька  общности в Церкви и в семье. Нередко видишь, что вдвоем стоят, рука об руку, плечом к плечу, он и она, всю жизнь, и детки с ними тоже в церковь ходят. Думаешь: Господи, какая радость все-таки, что так!

Но коли не так, тогда, как говорил святой апостол: муж неверующий освящается женой верующей. Здесь ситуация, можно сказать, с точностью до наоборот. Молиться надо. Что могу сказать точно – это то, что семья должна быть на первом месте. Семья – это такое Божественное установление, которое помогает нам как-то приготовить свои души к Царствию Небесному. И точно будет малодушие с Вашей стороны, даже некая трусость – бросить свою жену. Чего ради? Будете ходить в храм, и никто не будет Вам это запрещать? А кто сказал, что Вы будете правильно все делать? Кто сказал, что у нас в голове и в душе все правильно? Надо постараться всемерно сохранить семью и молиться за свою супругу, а там, Бог даст, сложится, и она поймет, увидит Вашу инициативу, Вашу жертвенность, Ваше терпение, и через Вас имя Божие прославится.

– Следующий вопрос: «Прочитала в книге (ее автор – священник) о том, что в трудных и опасных жизненных ситуациях нужно сорок раз читать 90-й псалом. Скажите, как это правило можно применить в жизни? И вообще какие есть другие молитвенные правила, чтобы избежать подобных ситуаций?»

– Это каждый сам себе устанавливает.

– Это не правило все-таки.

– Я не думаю, что это прямо правило, потому что я лично первый раз в жизни слышу про это «правило» (в кавычках). Но мне нравится. Это надо постараться – сорок раз прочитать. Это займет какое-то время. В любом случае это жертва Богу, надо воспринимать всякую нашу молитву как жертву Богу. Это произношение имени Божия, это молитва, и она освящает.

Очень сильный псалом. Мы все с детства его помним, он очень интересный. Лично я, прежде чем сорок раз одно и то же говорить, выбрал бы себе время, прочитал бы этот псалом на русском языке, чтобы понимать, о чем речь, прочитал комментарии, толкования этого псалма. Он чрезвычайно интересный, там повествование идет от трех лиц. Сначала говорится про Бога, есть прямая речь, обращения, есть от второго лица; просто даже лингвистический разбор сделать, и много чего откроется, чего вряд ли увидишь, когда будешь сорок раз подряд речитативом это произносить.

Думаю, что это тоже молитва. Когда мы изучаем слово Божие, тогда углубляемся в смысловую нагрузку молитвы. Если просто сорок раз повторять, есть искушение, что мы тарабарщиной занимаемся, извините. Можно просто заучить – а голова где-то там. Не представляю, смогу ли я физически сорок раз подряд что-то читать и сохранять внимание. Скорее всего буду думать о той проблеме, из-за которой читаю. Сомневаюсь, что псалом может стать просто средством. Псалом – это средство нашего общения с Богом. Поэтому советую: вместо того чтобы сорок раз псалом читать, прочитайте его на русском с комментариями святых отцов. Есть «Толковая Псалтирь». Замечательная книга! Очень советую.

– Кстати, Псалтирь обычно читают по умершим. Есть особое какое-то правило.

– Есть. Мы читаем 17-ю кафизму: Блажен муж…

– Только 17-ю кафизму?

– Так сложилось, потому что в ней много строчек, помогающих нам в этой ситуации. Например (я очень люблю эту строчку), Боящиися Тебе узрят мя и возвеселятся, яко на словеса Твоя уповах. Одна строчка. Если ее просто так произнесешь, она проскочила – и все. Так бывает, когда не очень понимаешь, о чем речь.

А когда очутишься на отпевании (все мы бывали в этой достаточно серьезной ситуации, когда думаешь о жизни вечной, смысле жизни, покаянии – много о чем думаешь в эти минуты) и услышишь эту строчку из 17-й кафизмы, тогда смотришь – прекрасно: вот гробница, вот тело, украшенное цветами. И ты понимаешь, что это разговор от лица умершего, его общение с Богом. Умерший – его душа – говорит Богу про нас (собравшихся здесь, в этом храме, людей: родственников, близких): Боящиися Тебе узрят мя... То есть боящиеся Бога – люди живые – узрят мя (усопшего) и возвеселятся. И тут сразу вопрос: как это возможно?

Мы привыкли, что обычно в храме все стоят – слезы льют. А были бы вы в морге… Вы бы видели, как там скорбят люди неверующие! Как сказано у святого Павла: Не хощу же вас… не ведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии неимущии упования. Прочии неимущии упования – это люди безнадежные (аж по полу катается, бедолага, рыдает, волосы на себе рвет, потому что нет упования).

…узрят мя и возвеселятся – это мы, верующие люди, возвеселимся. И дальше говорится: …возвеселятся, яко на словеса Твоя уповах. То есть я (усопший ныне), когда жил, все говорил и делал как бы перед Твоим лицом, Боже, в Твоем присутствии. И теперь исполнилась моя надежда – Ты, воскресший Христос! Вот наш повод для радости. Понимаете? И теперь совершенно ясно: Боящиеся Тебе узрят мя и возвеселятся, яко на словеса Твоя уповах. И это только одна строчка, друзья! А там целая кафизма. Так что читайте! Причем читайте ее обязательно в синодальном переводе. И непременно хоть раз в жизни прочитайте комментарии святых отцов к этой книге.

– То есть иногда нужно брать не количеством,  а качеством.

– Так точно.

– Таким образом можно очень много узнать. Сегодня батюшка потратил пять минут, но объяснил целую строчку, а там много строчек. Наверное, поэтому в семинариях и учатся пять лет…

– Чтобы потом пять минут можно было потратить на каждую строчку.

– Дай Бог, каждый бы так мог!

Вопрос: «Как бороться с рассеянностью во время молитвы? Как собрать ум?»

– Большое счастье, когда он собран. Но это бывает нечасто. Чаще всего нас терзают всякие мысли, земные попечения, усталость, нас отвлекают какие-то вещи. Это блаженство, когда ничего не отвлекло, ты хотя бы несколько минут постоял перед Богом, помолился Ему.

Очень помогает, друзья (мне лично и, я знаю, многим людям), память о том, кому мы молимся. Не иконе, не мощам и (больше вам скажу) даже не угодникам Божиим, а через все это – Единому Подателю благ. Очень важно держать в уме мысль, что ты обращаешься к Нему, Самому Господу и Владыке нашему. В таинстве, обряде, суточном богослужении, в частной (келейной) молитве – везде должна быть сквозная мысль: это твое общение с Богом. Вот вызвали тебя, например, на ковер к начальнику. Стоишь смирно, как в армии, по форме одетый, внимаешь, что он говорит. И пошел выполнять команду. В любой сфере так. А тут даже не к президенту вызвали – ты записался на прием к Царю царей, Творцу, Владыке неба и земли. Здесь, конечно, нужно достойно стоять. Любое твое отвлечение, земное попечение оскорбляет тебя, твою молитву и Божие достоинство. Нужно всегда держать в памяти: я предстою перед Богом, называю Его имя, живо к Нему Самому обращаюсь, к Личности.

– Вопрос: «Как лучше молиться за человека, который (как я чувствую) мне завидует?»

– Ишь какой вопрос! В нем мы сами себя обличаем (что мы чувствуем). Знаете, смиренный человек ничего не чувствует. Я, конечно, далеко не смиренный человек, но точно знаю, что чувствовать такие вещи мне не надо. И Вам не советую даже думать о том, что кто-то Вам завидует. Мне вспоминается замечательный сюжет из истории. Один наш молодой контр-адмирал получил поручение возглавить Балтийский флот. Он говорит: «Я не готов. Я слишком молод. Мне завидовать будут. Мне и так все завидуют». И что ему сказал командир? Замечательные слова: «Дело надо делать, а не на завистников оборачиваться!» Мне очень понравилась эта фраза (прямо молодцом!). По жизни теперь так делаю. Потому что на каждый роток не накинешь платок: завистник завидует тебе во всем. А уж тем более если ты еще в Церкви или если ты батюшка. Завистью все кишит.

Если об этом думать, то лучше дома сидеть, ничего вообще не делать: любое твое достижение вызовет зависть. Об этом я хочу сказать тому, кто кого-то подозревает.

Но я хотел бы еще обратиться к тому, кто завидует, потому что на самом деле и я завидую (честно говорю, искренне), и все люди. Каждый из нас иногда завидует кому-нибудь. Еще отговорки есть: белой завистью, не белой завистью... Это грех – и все! Помни одну вещь: завистник сам себя мучает. У него даже на лице написано, как он, бедный, страдает. Его уже перекорежило от этого недуга, этой страсти. Своему объекту зависти он ничего плохого не сделает, честное слово. Особенно если этот объект уже послушал про того контр-адмирала. Ему дела нет до твоей зависти, поверь. Единственный, кто страдает, – ты сам, завистник. Уже ради одного этого надо перестать завидовать: чтобы себя не мучить.

– Батюшка, скоро Великий пост, уже Масленая неделя.

– А мы с Вами уже про грехи, страсти говорим.

– Не рано ли?

– Уже подготовительные Недели проехали: о мытаре и фарисее, о блудном сыне (прямо до слез!). Теперь впереди у нас еще Мясопустная, Сыропустная недели – и начнется уже поприще Четыредесятницы. Но оно, собственно говоря, уже началось: евангельские чтения специально для нас святые отцы поставили, чтобы мы уже готовились.

Пост – это подготовка к Пасхе. Но, оказывается, есть еще подготовка к посту (или предподготовка). Уже читается Постная Триодь, поются «На реках Вавилонских», «Покаяния отверзи мне двери». Это часть нашего богослужебного круга.

– А как в армии с постом?

– Еще с петровских времен в нашей Российской армии поста не существует: кушают то, что подают. А подают то, что полезно для боеспособности. Мы туда не вмешиваемся.

Мы с вами говорим сейчас о питании, я так понимаю? То есть что на обед, завтрак?..

– Да, о еде сейчас говорим.

– Но пост – это не только еда. Пост – это воздержание. А воздержание имеет различные формы. Поэтому, когда мы беседуем с военнослужащими (а мы беседуем и о посте, особенно сейчас), акцентируем внимание на следующем: ты, боец, будешь кушать то, что тебе подадут в столовой.

– Вы так и говорите: «Ты, боец, кушай все, что дают».

– Да. «Но я ставлю перед тобой задачу». –  «Какую задачу?» –  «Воздержание». –  «А какое воздержание, если я и так трескаю то, что мне дают: и котлеты, и пирожки?» Воздержание, например, от табакокурения, сквернословия. Это чрезвычайно сложно и очень важно, потому что в этой субкультуре, увы, выражаются крепкими словечками. Поэтому это тоже воздержание.

Знаете, как радостно, когда под Пасху кто-то придет и скажет: «Батюшка, с Божией помощью получилось воздержаться». Он уже не говорит, чем питался (питался тем, что давали: это помимо его воли). Но что было в его воле, он сделал по мере сил: не сквернословил, не курил и многое другое (просто не хочется говорить об этом в эфире, у нас есть целый список типичных для этой субкультуры грехов).

– Есть мнение, что мат в армии – это способ отдачи более четких и ясных команд, более понятных, чем в цензурном варианте. Что Вы на это скажете?

– Мат – это эмоциональная окраска, потому что смысл все равно ясен и без него. Мат придает некий импрессионизм, чувство. Но нельзя все время говорить «на пике», потому что, если ты будешь так выражаться, в итоге планка снизится. Если тетиву лука натянуть и все время держать, а потом отпустить, то окажется, что там уже все расслабленное  и болтается. Точно так и с языком.

Мат (скверное слово) поражает своей неожиданностью, дерзостью, вызовом. Я бы точно сказал: это кощунство, но оно именно поражает тебя, впечатляет. А если ты все время его употребляешь, он теряет свою остроту, мощь. Человек просто привыкает к этому.

Я уже не говорю о том, что эта красота и острота – грязь; извините за выражение, это кал. Человек просто привык к этому калу, измарался – и ему нравится.

– Это мы скоро услышим в Каноне Андрея Критского. «Как свиния…»

– Это мы уже слышим в песнопении «Покаяния отверзи ми двери»: «студными бо окалях». Это же от этого слова! Слово «окалях», если честно, – это «измазать себя отходами человеческой жизнедеятельности». Так вот, человек измазан – и ему нравится это состояние! Одно только слово «окалях» побуждает к тому, чтобы пойти помыться.

Знаете, как святые отцы называют исповедь? Баня! Баня пакибытия. Пойти помыться. Ответственность же есть! Мы же причащаемся. И солдаты тоже причащаются. Мы говорим в наших беседах с военнослужащими: поскольку причастился, в твои уста вошло Слово Божие, Святыня, Тело Христово. Не может теперь из этих уст выходить скверное слово: так не бывает, чтобы из одного источника одновременно текла и грязная, и чистая вода (она будет или грязная, или чистая). Поэтому ты уж определись. Конечно, логично определиться в пользу добра, чистоты и святости.

– Батюшка, как Вы общаетесь с солдатами?

– Не матом.

– Это понятно. Имеется в виду, есть ли определенный распорядок дня? Или общаетесь только в выходные дни?

– Конечно, есть устав. В начале программы мы говорили о том, что богослужение  совершаем рано утром, в 5.30.

– То есть до официального подъема.

– Да. Это до подъема (до построения, если точно говорить).

– В будний день?

– Да. Поднимают только тех, кто записался накануне на литургию, в будний день (на нашем подворье это четверги). Но необязательно четверги. Сейчас будет Великий пост, литургия сложнее. Обычно – в четверг. Они приходят, мы служим литургию. Ребята причащаются – уходят на построение.

– Все причащаются?

– Нет. У нас нет такого, что все. Такого вообще не должно быть, если по-хорошему. Это всегда должно быть добровольно, потому что невольник не богомольник. У солдата есть альтернатива. Все просто: или ты идешь на литургию, стоишь в храме, или берешь метлу и совок – и работаешь в наряде.

– Есть такое?

– Просто бездельничать не получится: все равно уже все просыпаются. Обычно выбирают храм. Стоят в храме сонные, но к концу службы просыпаются. Поем вместе «Отче наш», «Верую». Нужно побывать в нашем храме рано утром, чтобы это услышать.

У нас есть беседы. Есть клуб в воинской части (в каждой воинской части есть такой клуб). Обычно там есть сиденья, сцена. Священник приходит, рассказывает что-то. После небольшого вводного слова идут вопросы и ответы. Обычно мы используем мультимедиа (это обязательно, потому что просто терпеливо сидеть и слушать, сколько батюшка говорит, можно только на канале «Союз», а молодому человеку стало бы давно скучно).

– Вас слушают с удовольствием, батюшка.

– Они не могут слушать. Им нужны перебивки. Каждые десять минут включаешь какой-нибудь социальный ролик, потом комментируешь.

– Все проснулись.

– Да. И это должно быть динамично. Непозволительно общаться в свободной форме, как мы с вами, доверительно. Нет-нет. Там все немножко по-другому. Но есть уже, слава Богу, опыт: целый курс, который мы назвали «Наука жизнь». Он обо всем: о патриотизме, жертвенности, святости, Церкви, церковном вероучении, жизни во Христе… Это большой курс.  Наши беседы проводятся регулярно. Во всех воинских частях есть помощники командира по работе с военнослужащими – священники. Это наше попечение.

 – Это уже введено? Я не очень сведущ в этом.

–  ВДВ впереди планеты всей.

– То есть там уже священник введен в штат?

– Да. Священник введен в штат как единица, не как военнослужащий, а как штатский человек, но так или иначе он на жалованье. У всех соцпакет. Священник имеет свою схему: он представляет командиру части план мероприятий на предстоящий месяц и, согласно плану, проводит их. У него есть в плане и теоретическая работа (встречи и беседы), и практическая (богослужения).

Если говорить о нашем роде войск, то необходимо сопровождение бойцов, благословение их перед прыжками (это очень ответственное, опасное дело: к сожалению, бывает, что разбиваются ребята). Всякие ситуации бывают: в стропах запутался, в реку упал – парашют накрыл. Погибают ребята. Поэтому нужно благословлять их перед прыжками – и батюшки едут в поле, совершают молебен.

Я тоже ездил до тех пор, пока Медвежьи Озера от нас не отсоединили, – это была часть моей работы. Сейчас, слава Богу, там есть фиксированный священник… Прыжки – это очень ответственное и опасное занятие: с мешком за спиной выпрыгивать из летящего самолета.

– Еще и с оружием!

– Все по-настоящему, как в реальности. Ты реально летишь. И нужно это делать.

– Это очень интересно. Я в ВДВ не служил.

– Я тоже не служил, но Господь дал, что прикипел к ним по-настоящему.

– И они Вас приняли как своего.

– Слава Тебе, Господи, да!

– Это сложно было?

– Когда мы пришли, священник так сказал: «Будь готов, что первое время тебя вообще будут воспринимать как нечто эфемерное». То есть тебя как бы и нет вовсе. Так и было. А потом как-то незаметно стали здороваться.

– Солдаты.

– И солдаты, и офицеры, и полковники, и генералы. Сейчас, слава Богу, уже звонят, советуются, я вхож в их круг, мы взаимодействуем. Я помогаю нашему настоятелю, владыке Стефану (он председатель Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами).

– Это был когда-то протоиерей Сергий Привалов.

– И он тоже бывал здесь, в этой студии, замечательно общался со всеми. Он и сейчас работает, но чрезвычайно занят на основном послушании (председателя). Он еще и настоятель строящегося главного храма Вооруженных сил в Кубинке в парке «Патриот». Я по мере сил помогаю владыке по части взаимоотношений с нашим штабом.

– Батюшка, спасибо Вам за эту беседу. Было очень интересно.

Ведущий Сергей Платонов

Записали Елена Кузоро и Светлана Волкова