У книжной полки. "Творческие замыслы А.С. Пушкина, оставшиеся в черновиках". Е.М. Верещагин

«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», - так сказал однажды Александр Сергеевич Пушкин. А если теперь это изречение приложить к нему самому, то многие исследователи пушкинских произведений желали бы проникнуть в творческую лабораторию поэта и выяснить, ка­кие сюжетные линии он намечал сначала и какие осуществил в конце? Как преображались образы персонажей и, что немаловажно, почему Пушкин менял свою первоначальную версию? Первоначальный замысел, отвергнутый в руко­писи, иногда бывает показательнее и интереснее итогового воплощения, прошедшего в печать. Об этом пишет Евгений Михайлович Верещагин, автор книги, которую сегодня мы предлагаем вашему вниманию.

***

Эта книга выпущена в свет Издательским домом «Познание» и называется «Творческие замыслы А.С. Пушкина, оставшиеся в черновиках. Доступные текстологические очерки». Ее автор - Евгений Михайлович Верещагин, доктор филологических наук, профессор, по основным интересам является исследователем-палеославистом. Давным-давно (в 1971–1972 гг.), в эпоху государственного атеизма, ему удалось – не без больших препятствий – опубликовать две пионерские книги, посвященные переводческой деятельности славянских первоучи́телей Кирилла и Мефодия. Итоговый труд по этой теме («Церковнославянская книжность на Руси») был удостоен Макариевской премии.

Вторая сфера интересов ученого – изучение Библии, и не только славянской. Третья сфера – исследование вопросов лигвокультурологии. Написанная совместно с Виталием Григорьевичем Костомаровым фундаментальная монография «Язык и культура» выдержала пять изданий, и соавторы получили Премию Президента Российской Федерации в области образования. Наконец, Евгений Михайлович не одно десятилетие занимается пушкиноведением. Им написан ряд статей и издана (опять-таки в содружестве с В.Г.Костомаровым) книга «Хранитель и Творец русского языка и культуры. Опыт применения методик исчисления смыслов к произведениям А.С. Пушкина».

В публикуемых ныне «Очерках» содержатся разыскания, посвященные неосуществленным важным сюжетным замыслам «Евгения Онегина» и «Медного всадника» и характеристикам персонажей, которые также важны, но не прошли в печатную версию «Онегина». Эти поиски и находки имеют прямое отношение к анализу творческой истории двух вершинных произведений поэта. Автор этого труда убежден, что ученые должны уметь излагать свои наблюдения доступно для широкой аудитории. На страницах книги он рассматривает динамику четырех сюжетных и трех не­сюжетных замыслов поэта, оставшихся в черновиках «Евгения Онегина» и «Медно­го всадника». Известно, - говорит автор, - что Пушкин иногда задумывал одно, а с течением времени реализовывал другое. Однако конкретные повороты его намерений обнаружены не все, — их выявлению и посвящены нижеследующие наблюдения.

В предисловии автор пишет: «В заголовке настоящих «Очерков» стоит слово за­мысел. Творческий замысел — это намерение соз­дать вполне определенное произведение искусства (или научный труд, или технический проект и т.д.). «Намереваться» - значит стремиться, поразмышляв, когда-нибудь в будущем выполнить замысленное действие. Между тем, что замышляется в голове, и тем, что в итоге реально создается, почти всегда есть дистанция. Собственно, часть наметок и планов вообще не осуществляется. Один из исследователей' так и назвал А.С. Пушкина — поэтом «недовершенных за­мыслов». Некоторые замыслы, однако, хотя и осу­ществляются, но в процессе работы претерпевают изменения. Бывает и такое, что писатель, художник, ком­позитор или ученый не дожидается, пока замысел полностью созреет, и, приступая к работе, доволь­ствуется смутными представлениями.

Так и Пушкин, имея в виду замысел своего романа в стихах «Евгений Онегин», как раз подчер­кнул постепенность созревания и неотчетливость первоначального замысла. Вот как он сам об этом пишет:

Промчалось много, много дней

С тех пор, как юная Татьяна

И с ней Онегин в смутном сне

Явилися впервые мне

И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Еще неясно различал.

Таким образом, изначально и сам поэт не знал, что у него в итоге получится, причем по определенным причинам в ряде случаев вынуждено менял первоначальную версию романа.

Так, чтобы избежать нареканий внешней цензуры, Пушкин опережающе прибегал к автоцензуре и превентивно снимал или переделывал свой начальный (искренне, «от души» написанный) текст. Кроме того, надо учитывать, что поэт желал, чтобы его стихи и проза не противоречили вкусу «читающей пу­блики», и делал поправки в угоду ему. Стало быть, в первоначальной версии фрагмента затем исправ­ленного им текста поэт скорее бывал сам собою, чем в итоговой версии. И сегодня, по словам Евгения Михайловича, есть возможность (хотя и гадательно, но) объектив­но судить о движении замыслов поэта. Во-первых, к счастью, сохранились многие его черновые рукописи. Во-вторых, до нас дошли также его беловики — как в автографах, так в писарских копиях, (беловики иногда содержат еще одну ав­торскую правку). Наконец, в-третьих, в некоторых экземплярах изданных своих сочинений, бывших в его распоряжении, поэт опять-таки не обошелся без вычеркиваний и вписываний.

Следы перемен, как сказано, отложились в черновиках, однако вчитаться в труднейшие рукописи (а мы, - говорит автор, - их прочитали не так, как предшественники) — дело непростое (хотя и захваты­вающее). Соответственно содержание этой книги составили результаты въедливой расшифровки и на ее основе перетолкования фрагментов рукописей двух важнейших пушкинских произведений. Все изученные автором повороты сюжетов и характеристик персонажей отличаются от традиционных интерпретаций. Всего текстологических очерков — семь. Особняком стоит восьмой очерк, посвященный анализу «Станционного смотрителя». В нем автор касается религиозности Пушкина и выясняет, как поэт переосмыслил сюжет притчи о блудном сыне. Столкнув евангельскую Притчу со своей собственной Притчей о блудной до­чери, он на фоне первой (и вполне внятно для читателей — его современников) представил свою собственную поведенческую парадигму, описание и анализ которой, по словам автора, может стать одним из путей к пониманию русской ментальности.

***

Быть может кто-то может спросить: для чего вообще обращаться к зачеркнутым и переправленным Пушкиным словам и текстовым фрагментам, если сам поэт решил оставить их за рамками своих публикаций? На это Евгений Михайлович Верещагин отвечает так: «Во-первых, меняя свой замысел, поэт иногда отказывался от полностью отшлифованных, пре­восходных строк и строф, явно предназначенных для печати. Во-вторых, устраненные и переправлен­ные в черновиках слова и фрагменты все же были Пушкиным когда-то написаны, и даже если он по доброй воле отказался от них, они все же адекват­но отражают его идеи и замыслы на определенном этапе работы». А в-третьих, как говорил сам Пушкин, «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства». Автор этой книги не обещает легкого чтения, но он постарался изложить свои выводы доступно для всех.