Таинства Церкви. Беседа с художественным руководителем «Нового театра» Эдуардом Бояковым

Сегодня мы находимся в Новом театре на Мясницкой улице в Москве. Художественный руководитель Нового театра – Эдуард Бояков, создатель великолепного, уникального православного фильма «Русский крест».

– Эдуард Владиславович, простите за комплименты, но фильм «Русский крест» выше всяческих похвал. И это не только мое мнение, это мнение близких мне людей, прихожан, которые уже посмотрели этот фильм. Говорят, что артистам и режиссерам нельзя расточать особенные похвалы, но очень хочется.

– Я думаю, здесь надо говорить, во-первых, об удивительном пространстве, которое сложилось вокруг фильма; о среде, из которой он вырос, вырастал. Нужно говорить о поэме Николая Мельникова, выдающемся литературном памятнике, выдающемся тексте. Эта поэма была написана в 1996 году тридцатилетним человеком...

– Он рано погиб...

– Он ушел из жизни в 40 лет. Николай Мельников был духовным чадом схиархимандрита Илия (Ноздрина). И поэма действительно достойна очень серьезного отдельного разговора. Мы просто пользовались этим источником, этим выдающимся произведением, которое, совершенно в этом уверен, войдет в историю не только русской литературы, но и в историю России как памятник своего времени.

Я постоянно повторяю, что любому времени нужны свои эмблематические литературные памятники. Роман Льва Толстого «Война и мир» говорит нам о войне (понятно, о какой и с кем). Только подумать, сколько миллионов людей прочитало этот роман, а сколько – какие-то исторические монографии. То есть люди получают информацию о Бородине из произведения Лермонтова, о наполеоновской войне из гениального романа Льва Толстого. И так далее. Я думаю, что о 90-х будут судить по этой поэме Николая Мельникова. Девяностые удивительным образом воплощены в этом тексте. Поэтому, конечно, здесь заслуга этого шедевра.

– Расскажу небольшую интересную историю, связанную с этой поэмой. Мои друзья посмотрели Ваш фильм, сказали, что он потрясающий, и рассказали мне эту историю. У них есть друг, он татарин. В свое время он прочитал эту поэму Николая Мельникова и крестился. То есть он был под таким впечатлением, что принял крещение, потом венчался и, по-моему, даже стал священником.

– Есть такие случаи. Об этом сложно говорить. Художник постоянно находится в диалоге с собственными амбициями. И если о том, что делать с гордыней, предание дает исчерпывающий ответ – отметать, побеждать, не обращать внимания, то в искусстве творчество – это тайна, это сложнейшее пространство, в котором художнику нужно разбираться с собой. В этом отношении амбиции, эгоизм, любовь к похвалам и комплиментам нам свойственны, и с этим сложно работать. Я не могу сделать так, как любой монах, имеющий монашескую дисциплину и свое достоинство, потому что для меня похвала, зрительская благодарность информативна, она несет еще и ответ на вопрос, есть ли смысл в моем служении.

Я, конечно, в творчестве стараюсь служить Богу, но я должен понимать, сколько фильм собрал в прокате, сколько людей его посмотрело, что о фильме написали, получил он зрительскую поддержку или не получил. Это часть нашей иерархии, и с этим работать сложно. Как и с любым комплиментом.

– А Вы рассчитывали на хорошие сборы? Давайте говорить честно. Почему я об этом спрашиваю? Потому, что мы привыкли к манной каше; нас столько лет приучали не к твердой пище, когда надо думать, переживать, сочувствовать. «Чебурашка» – хороший фильм, но это «Чебурашка». Кто-то фильм ругает, кто-то хвалит; сборы колоссальные. Но иногда кажется, что «Чебурашка» – это наш уровень за последнее время, к сожалению. Мы не хотим работать ни душой, ни духом.

– Отрицательная селекция – это факт; она существует. Достаточно посмотреть обычный фильм 60-х годов (я не говорю о шедеврах, о лучших достижениях советского кинематографа), имеющий некую профессиональную, ремесленную, скажем так, планку, и мы увидим невероятную культуру: технологическую, актерскую, исполнительскую. И это 60-е годы, время очень противоречивое, мягко выражаясь, когда наша Церковь существовала в каком-то полукатакомбном статусе (во всяком случае, если говорить о хрущевских временах). Тяжелейшее время. Но люди имели профессиональное достоинство, чему-то служили. Конечно, они ошибались, запутывались. Так же, как и мое поколение, в 90-е годы верившее в прелести потребительской культуры, в прелести западной массовой культуры и так далее. Мы ошибались. Тем не менее ощущение служения, ощущение какого-то достоинства было у поколения моих родителей, которому, собственно, этот фильм и посвящен.

Люди, родившиеся в 40-е годы, во время войны, сохранили в себе в том числе дореволюционную культуру отношений, культуру уклада, культуру внимания к близким, семейные ценности; они сохранили ответственность за своих детей и за своих родителей. Сегодня мы это теряем. Сегодня налицо эрозия, процесс разложения этой структуры, этой кристаллической решетки общества, культуры. В том числе и благодаря трагическим, драматическим событиям военного характера мы оказываемся в ситуации некой мобилизации, не только военной, но и духовной; это тоже факт.

Мы сейчас находимся в очень интересной точке, которая позволяет экстраполировать сегодняшнее время на 90-е (или 90-е – на сегодняшнее). Мы снова оказываемся на распутье, снова оказываемся в революционной ситуации. В 90-е годы мы потеряли не просто половину нашей территории, но потеряли название, идентичность. Мы начали что-то восстанавливать; конечно, кровью. Герой моего фильма погибает. Но даже если не брать во внимание то, что он погибает (не всех убили, как главного героя в фильме), тем не менее с какой болью и с какими сложностями наши отцы и матери приходили к вере...

– Но его смерть стала таким вдохновляющим моментом!.. Он достучался до глубин души русского человека.

– Я получил несколько писем, что называется, совсем на разрыв; люди, посмотрев фильм, сделали шаг в сторону Церкви, в сторону веры. И у нас в Новом театре с моими коллегами тоже были такие истории. Я не могу рассказывать об этом на камеру, потому что это интимные моменты, но сегодня я репетировал с таким человеком, который воцерковился в результате работы над спектаклем «Лавр». Он прочитал все произведения Евгения Водолазкина, узнал его интерес к средневековой летописи, к средневековой культуре, обнаружил, что средневековая культура, включая те аспекты, которые вроде бы связаны с какими-то мирскими, светскими обстоятельствами, на самом деле вся пронизана Христом. Потому что это сделано руками людей, которые верили, которые не делили свою жизнь на жизнь внутри храма и вне храма...

Буквально на днях я показывал фильм на Соловках, мы с монахами говорили об этом фильме, и я еще раз увидел перед глазами пример совершенно невероятной трезвости, невероятной силы, невероятного мужского достоинства. Это антропологически те типы, к которым мы должны стремиться.

Есть невероятные записки архидиакона Павла, сына антиохийского митрополита, побывавшего в XVII веке в Москве. Читая описание средневековой Москвы и работая над спектаклем «Лавр», который повествует о том же времени, я вижу картину невероятную, фантастическую. И это более фантастическая картина, нежели любой «Аватар». Люди живут в огромном городе (уже тогда Москва была мегаполисом) по законам монастыря, по законам монашеской жизни. Авторитетнейший человек, сын патриарха (кстати, критически относящийся к некоторым аспектам тогдашней московской жизни), говорит, что это святые люди: они стоят на холодном полу по шесть часов службы каждый день...

– Как писали, у русских железные ноги.

– Живут по уставу монастыря, за исключением обета безбрачия... Монахи тоже работают, они не только молятся. Посмотрите, сколько в Москве невероятных храмов XVII века! Это же чудо какое-то! Вот какой человек строит прекрасный город. Это именно антропологический аспект, это не богословие.

– И не только простые люди так себя вели, но и великие князья тоже. Тот же Дмитрий Донской, Евдокия Московская. Несмотря на то, что Дмитрий Донской практически всю жизнь воевал, тем не менее он соблюдал посты, молился. Как пишет летопись, 22 года целомудренного супружества, 12 детей.

– Александр Невский, который принял схиму. И так далее.

– Дмитрий Донской не принял схиму, сказал, что умрет воином. И он действительно был воином в самом высоком смысле этого слова. Тогда, увы, Москва воевала постоянно.

– Эти примеры должны быть нами очень близко приняты, осмыслены. И они имеют отношение к нашей сегодняшней жизни.

– Почему так долго создавался фильм? Десять лет...

– Мне отец Илий пять или шесть лет назад сказал об этом. Повесил мне крест на грудь (более чем символический акт) и сказал, что надо снять фильм. В руках у меня оказалась книга с его еще раз написанной жесткой максимой: «По этой поэме надо снять фильм». Я отнесся к этому как к послушанию. Он много кому давал эти поручения, кто-то даже пробовал подходить к этому материалу. Мне кажется, даже более десяти лет об этом говорили; собственно, сразу после трагической гибели Николая Мельникова. Но так Господь управил, что дал нам эту возможность.

Наш успех, если можно о нем говорить, конечно, связан с поэмой Мельникова и с удивительной командой, которая сложилась вокруг фильма. Екатеринбургский предприниматель Игорь Геннадьевич Кудряшкин поверил в этот текст буквально за несколько часов. Я ему передал текст поэмы, и через несколько часов он безоговорочно и односложно написал мне, что хочет и готов участвовать в производстве этого фильма. Это был такой шаг, акт, который не предполагал обсуждения, что и как. Ведь продюсеры в таком пространстве существуют. И я тоже привык обсуждать что-то с режиссерами. Здесь не было ничего, кроме фразы: «Мы в этом участвуем». Вадим Горяинов, который снял, наверное, двадцать больших лент, включая «Стиляги», «Географ глобус пропил», «Поддубный» (это большие, кассовые, успешные фильмы), оказавшись со мной в Оптиной пустыни, общаясь с игуменом скита, чувствуя удивительную атмосферу этого места, тоже достаточно быстро начал относиться к этому проекту как к послушанию. И Михаил Пореченков. Все мы ровесники и близкие духовно люди. И благодаря этому фильм случился.

– То есть Оптина пустынь вас вдохновила.

– Безусловно. Оптина пустынь меня вдохновила и на личные важнейшие шаги в моей жизни. И все важное, что происходит в моей жизни последние пятнадцать лет, резонирует так или иначе с моими паломническими маршрутами. И прежде всего я, конечно, стремлюсь в Оптину пустынь, в скит. Это удивительное место!

– То есть можно ожидать, что Оптина пустынь, как и в XIX веке, станет неким духовным оазисом для людей творческих.

– Последний раз я был в Оптиной несколько недель назад и видел там известного питерского артиста Мигицко. Наверное, я не выдаю каких-то секретов. Знаю, что Евгений Князев, блестящий, выдающийся артист, ректор Театрального института имени Щукина, тоже там обосновался, у него есть некий сокровенный уголок в Оптиной пустыни...

– Антон Шагин мне рассказывал, что после «Бесов» (он сыграл Верховенского) его вылечила Оптина пустынь.

– Он – прекрасный поэт, прекрасный артист, мой товарищ, прекрасный человек... Будем надеяться, что произойдет то, о чем Вы сказали. Для этого должны, наверное, помимо артистов, писателей, появиться люди, которые смогут как-то это все осмыслить, организовать, запустить этот процесс. Если проводить аналогии, то нужны свои Константины Леонтьевы нашего времени и Киреевские.

– Киреевский – блестящий философ.

– Это не просто философ, это человек, который запустил этот процесс.

– Киреевского называют монахом в миру.

– Монахи, с одной стороны, удивительно глубокие, прозорливые люди, а с другой стороны, очень беспомощные; они просто не понимают, как это работает...

– Собственно, им это и не нужно.

– Макарий Оптинский – не первый старец (и старец Лев, и Моисей с Антонием – братья, которые строили скит, были раньше), но он стал просветителем, уникальным феноменом, который объединяет русскую литературу, русскую просветительскую деятельность, публицистику, книгопечатание и богословие. Открылся просто настоящий портал, в который Достоевский, Гоголь и иже с ними благодатно нырнули и внутри которого окормлялись.

Сегодня есть такой запрос. Получится у Оптиной или нет – не знаю; во всяком случае, я познакомился с новым настоятелем Оптинского монастыря владыкой Иосифом, и он произвел впечатление человека, который ставит перед собой такую задачу. Он начал проводить «Дни Достоевского». Кстати, в июле будет очередное событие, и меня пригласили туда с фильмом. Показ будет организован для нескольких тысяч человек.

– Я хотела с Вами поговорить о театре, о «Лавре», о спектакле «Государев венец». Думаю, в следующей программе мы об этом поговорим. Сейчас я хотела бы, чтобы Вы обратились к нашим православным зрителям.

– Мы надеемся, что православные люди, наши братья и сестры, не потеряют веру в русское творчество, русское искусство и поддержат нас, русских художников. Мы, в свою очередь, постараемся служить и Богу, и нашей Родине, и русской культуре. В Новом театре тоже существует наша маленькая община. Мы выпустили премьеру спектакля «Государев венец» о судьбе Николая II и его семьи. Мы репетируем спектакль «Лавр», даст Бог, в октябре в театре Российской Армии состоится премьера этого спектакля. И дальше будем служить России!

– Спасибо Вам большое!..

Автор и ведущая программы Любовь Акелина

Записала Нина Кирсанова