Читаем Добротолюбие. «Соблазны и соблазнитель». Часть 1. Священник Константин Корепанов

Всякого рода приманки греховные рассеяны во всем человечестве, чтобы человек непрестанно боролся умом. Но иной борется, а иной поддается увлечению, и падает; и падают – один в одном, другой в другом, соответственно предрасположению каждого. Не бывает это без участия врага, но и он соображается с предрасположениями нашими. И он, когда захочет связать какого человека пожеланиями греховными, связывает его теми, которыми он услаждается, чтобы услаждаясь узами, не захотел он когда-либо развязать себя. Связывающий нас хитер, и хорошо знает, чем и как кого связать; знает, что если свяжет кого невольными узами, ум тотчас разорвет узы и скоро отбежит прочь. Поэтому связывает каждого, чем он услаждается и прохлаждается. Оттого мы и связаны будучи, не тужим, а радуемся тому, – и уловлены будучи, кичимся тем; кичимся потому, что связанный, например, завистью, коль скоро не связан прелюбодеянием, почитает себя ничем не связанным, и связанный тщеславием, коль скоро не связан явными неправдами, думает о себе, что свободен от низких уз. Каждый из связанных не знает своих уз, и не ведает сетей, разложенных ему. Все они страждут неведением упившихся. Связанный как упоенный, не знает, что он связан. От вина забывают об узах, и в упоении не видят около себя сетей.

Вот такой пространный во всех смыслах абзац, но касается он очень важной проблемы о том, как происходит соблазн, почему мы соблазняемся и какую роль (это вторично) играет при этом соблазнитель.

Первое утверждение, которое мы здесь видим: «Всякого рода приманки греховные…» Как мы слышим любой текст? Мы забываем, с чего он начался, и акцентируем внимание на том, чем он закончился. А особенно если пространные абзацы, то не всегда мы можем удержать в уме цепь умозаключений, которые перед нами развертываются. Причем это не просто какие-то силлогизмы, это своего рода некое запечатление опыта. И мы, читая о том, что мы связаны и нас связывает враг, что у нас есть соблазнитель и надо с ним как-то бороться, делаем на этом акцент и начинаем бороться.

Но изначальный, в первую очередь опытный, посыл мы упускаем и забываем о нем. Читая святых отцов, мы прочитали у них, что нас искушает сатана. И везде мы начинаем видеть эти сатанинские искушения и всячески с ними бороться. Вроде бы правильно, но чаще всего – не совсем или совсем неправильно. Потому что мы, читая святых отцов, прочитали их невнимательно, потеряв цепочку рассуждений, и упустили при этом главное.

Так вот, первое утверждение, с которого начинает здесь свое рассуждение преподобный Ефрем Сирин: «всякого рода приманки греховные рассеяны во всем человечестве, чтобы человек непрестанно боролся умом». Оказывается, у этих рассеянных соблазнов и сетей, в которые мы вляпываемся, есть цель – чтобы мы непрестанно боролись умом. Это может показаться странным, но ведь именно так говорит Христос. Он говорит: «Горе миру от соблазнов (это мы слышим), но соблазнам должно прийти. Они необходимы».

Это столь же парадоксальное утверждение, как и утверждение Христа о нищих. Мы хотим, чтобы нищих вокруг не было, а Он говорит: «Как же так? Они должны быть. Они необходимы, иначе будет плохо, если их не будет». И много таких парадоксальных утверждений Христа. Но нам в данном случае важно понимать, что мы просто вырываем некую часть свидетельства, умозаключения, опыта из контекста, из целостного восприятия жизни.

И здесь мы слышим как бы повторение евангельских слов, которые из опыта собственной жизни доносит до нас преподобный Ефрем Сирин. Оказывается, все эти соблазны и приманки, которые мы вокруг себя видим, необходимы. А чаще всего мы их не видим, и именно те, которые для нас наиболее опасны, а видим те, которые для нас совершенно не опасны, потому мы их и видим, но нам кажется, что мы видим и избегаем подлинных опасностей. И раз мы избегаем того, что видим, значит, мы неплохо или даже успешно развиваемся и от козней врага спасаемся. А на самом деле беда как раз не в тех соблазнах, которые мы видим и избегаем, а в тех, которые мы не видим и которых, в силу этого, не избегаем.

А все это необходимо, потому что у этих соблазнов и искушений, оказывается, есть цель: чтобы человек непрестанно боролся умом. Наш ум после грехопадения упал вниз, долу, он скитается по миру, по земле. Он погрузился в плоть, он живет телом. Когда мы болеем, когда страдает наше тело, мы понимаем, что дух наш привязан к телу. Ум скован, сжат, все тело болит, и мы не можем устремиться горе. Вот состояние нашего ума.

Точно так же это происходит, только уже не безвинно, когда мы хотим есть или еще какое-то вполне законное вожделение плоти утолить. Мы ничего не можем сделать, пустой желудок связывает наш ум, чего до грехопадения не было. И нам постоянно приходится пребывать в борьбе. Мы это знаем. То есть мы должны, как говорит апостол, духом умерщвлять дела плотские, умом бороться с нашей плотью. Но это трудно, потому что плоть – это наше всё. А ум у нас срастворен с плотью, он весь одебелел, он весь в наших социально-психологических и плотских переживаниях.

И только Бог, коснувшись нас Своей благодатью, духом, пробуждает наш ум и пытается поднять его вверх. С умом это происходит легче, чем с сердцем, но когда ум потихоньку отрывается от земли, когда умом мы научаемся преодолевать разные плотские, социальные и психологические движения, чувства, переживания, ощущения, страхи, тогда мы делаемся способны с помощью ума поднять и разбудить свое сердце. Нужно постоянно ум устремлять к Богу. Любовь, которую мы в обычном состоянии испытываем, переживаем, является страстной, такой же, как и всё в нашем падшем человечестве. Все это заражено, тленно, неправильно.

И для того, чтобы нам все это поднять от земли, вознести к Богу, нужно сначала очиститься умом, устремить ум вверх, к Богу, напитать его Богом, устремить его к Богу. Это совершается с помощью молитвы. Молитва возникает в нас с помощью веры. Какая-то вера у нас проявляется, и мы начинаем молиться. Молимся потому, что надо молиться. Это примерно как читать учебник по алгебре. Ум читает, читает, а ничего не происходит, потому что надо же его устремлять, нужна интенция, не вялотекущее трепыхание ума в молитвенном тексте, а устремление, буквально порыв вверх. Иначе ничего нам не вытащить из болота страстей и похотей: ни свою душу, ни сердце как часть этой души, ни волю. Мы сами свалимся в конце концов снова в этот мир и, как вышедшие в землю обетованную евреи, будем тосковать по рабству, но с богатыми мясными и чесночными котлами.

Это все проверено, это не метафора, а реальная жизнь. Когда человек перестает устремляться к Богу, он благополучно падает вниз. Отсутствие этого движения вверх, к Богу святые отцы называют отсутствием ревности (это терминология Феофана Затворника и Кассиана Римлянина), отсутствием собственно любви к Богу, потерей благодати. Но если постоянных напряженных усилий нет (вспомним, что «Царство Небесное нудится и нуждницы достигают его»), то не будет ничего.

А откуда взять эти усилия? Конечно, есть такие усилия, как у святого Пантелеимона, святого Георгия Победоносца, Антония Великого, Антония Печерского, Серафима Саровского. Это люди, отмеченные, запечатленные некоей благодатью Святого Духа едва ли не с рождения. Это совершенно особые люди, которые постоянно могли возгревать свое сердце устремлением к Богу. Но и искушения у них, естественно, не обычные тоже. И страдания, скорби, которые приходилось им претерпевать, тоже из ряда вон выходящие.

Но если у нас нет такой ревности и любви, как у древних святых, то это не значит, что мы обречены на прозябание, на совершенную погибель без шансов спастись. Для того, чтобы это было возможно, нам и устроены Промыслом Божиим различные греховные приманки, чтобы ум непрестанно пребывал в движении, бдительности. Если тебя постоянно со всех сторон кто-то смертельно жалит, если вокруг тебя находятся враги, то ты непрестанно бодрствуешь.

Как только ты устал, Бог отнимает от тебя врагов и дает тебе покой: отдохни, успокойся. Как только твой отдых превращается в расслабленность, тут же приползают кусатели, жалящие и грызуны, которые начинают тебя жалить, кусать, угрызать, пугать, чтобы ты, осознав, как здесь невыносимо жить, устремился умом к Богу, приподнимаясь над этой массой кусающих и жалящих существ. И постепенно, приподнимаясь к Богу, ты освящался бы умом, приражался благодати, постепенно вытягивая кверху и свою душу.

Если ум остается праздным, то человек падает глубоко в болото и выйти из него уже не может. Человеку нужно, чтобы его ум был в движении. Причем не просто имитация движения должна быть, а усиленные движения, взмахи ума кверху. Чтобы ум не был праздным и это движение ума кверху состоялось, и созданы, оказывается, эти самые соблазны и греховные приманки в той или иной степени. Оказывается, нам все это необходимо.

И если Бог поселит нас сегодня в рай и каждого окружит полностью Своей стопроцентной защитой так, что нас не будут мучить никакие соблазны, прилоги греха, искушения и страсти, будет полный покой, то мы погибнем. Мы желаем этого состояния, но оно для нас гибельно. Потому что на самом деле мы умом еще не устремились к Богу, не соединились с Ним, не обожились, не приняли Его мысли как наши мысли, не приняли Его волю как нашу волю. В нас еще не такие чувства, как во Христе Иисусе. И поэтому мы просто останемся довольными на протяжении этой жизни, но спастись мы не сможем. Это все уже было с человеком и кончилось необходимостью Потопа.

Поэтому все то, что мы называем соблазнами и искушениями, необходимо для того, чтобы ум не был праздным и постоянно устремлялся бы к Богу. Но при этом Ефрем Сирин подчеркивает, что падаем и увлекаемся мы по-разному: иной борется с одним, а иной поддается другому, один падает в одно, а другой – в другое, в зависимости от душевных свойств каждого человека, от того, что тот или иной человек любит, чем он грешит, какие соблазны имеют доступ к сокровищнице его души.

И это пленение (вторая мысль Ефрема Сирина), падение, уязвление человека не бывают без участия врага. Это не его воля, а только его участие. Враг искушает нас не так, как сам хочет (иначе бы ни один человек не мог бы спастись), а в зависимости от того, чем больна наша душа. Он видит ее, потому что видит наше лицо, слышит наши слова... Он видит, во что мы падаем, на чем задерживаем взгляд. Не то чтобы он знает глубину нашей души. Нет, не знает. Но мы достаточно вольно себя ведем, много чего делаем, говорим.

Даже опытному наблюдательному человеку не составляет труда понять, кто мы такие, на что мы падки. А уж тем более столь долго живущему и поднаторевшему в наблюдении за человеком духу всё, естественно, понятно, видно и заметно. Он знает наши слабости, грехи, знает, чем они вызваны. И в это место он и бьет. Но бьет не по тому, что хочет уязвить, а потому, что ему это позволено. Он мог бы ударить так, что мы все погибли бы. Но ему это не позволено, он только бьет.

Скажем, он искушает нас блудом, но только потому, что мы падки на блуд. Он искушает нас водкой потому, что мы падки на это. Враг не искушает водкой того, кому она совершенно безразлична. Как не искушает властью того, кто совершенно чужд всякого властолюбия. Не искушает ленью человека, который места себе не находит от постоянного движения. Каждый искушается тем, чем он действительно слаб.

Но это ужаливание врага в наше больное место и показывает, что место болит. «Вот что тебе, брат, надо лечить». Ты строишь храмы, а тебе надо бороться за трезвость. Ты преподаешь в школе, а тебе надо бороться за целомудрие. Ты миссионерствуешь, а тебе надо подумать о воздержании. Человек, видя свою слабость, которую растравливает, раздразнивает враг, должен понять: «Вот оно, мое слабое место, которое я люблю, это моя прелесть, моя слабость. Это то, что мне нравится. Я, конечно, грешить этим не буду, а то Бог меня накажет. Но тем не менее могу для себя это втихую сохранить и сладостными мечтами, вожделениями или мелким потаканием страстям как-то это дело культивировать в себе».

Важно, что враг бьет в то место, которое занято своеволием, самоугодием, страстью, любовью к себе, а не к Богу. Враг своими уколами показывает, что есть место в сердце, которое ты Богу не отдал. То есть не возлюбил Бога всем сердцем. И пока ты оставишь эту часть своего сердца неуврачеванной, тебе не подняться к небу. Это тянет тебя вниз, как свинцовые накладки. Сбрось их, исцели, уврачуй. Вот на это место своего сердца, на эту слабость, на это искушение направь свою молитву, свое прошение. Подставь эту язву Богу, чтобы Он уврачевал тебя от этой страсти. Ты не станешь бесстрастным. Ты просто уврачуешь свое сердце и сделаешь его еще более объятым любовью к Богу.

Страсть – это не просто показатель какой-то болезни, это свидетельство о том, что есть часть сердца, которой мы не любим Бога. И уврачеванием страсти будет более полная, глубокая любовь к Богу.

Записала Елена Кузоро