Читаем Добротолюбие. «Молитва с ведением». Часть 1. Священник Константин Корепанов

Человек упивается, акцентируя внимание на некоторых своих положительных качествах, поступках, делах и действительно порой добродетелях. Он акцентирует на том внимание и упивается тем, что он видит. Он перестает замечать те недостатки, зависимости, страсти, сладости, которые его утешают, вдохновляют гораздо больше, чем служение Богу.

Бог, как мы тоже уже говорили, любит нас, поэтому сразу не предпринимает никаких действий. Он начинает просто с шепота. Говорит: «Нет, так нельзя! Подумай, это неправильный путь. Вот с этим надо побороться. Вот видишь, у тебя тут недостает? Ты должен это делать». Но мы не слышим ни шепота Его, ни речи, ни окриков. И Бог до времени молчит. Не для того, чтобы нас испытать; Он не хочет, чтобы мы страдали, ведь мы действительно что-то делаем для Него, мы действительно дороги Ему, мы Его дети, Он действительно нас любит неким образом больше. Мы Ему дороги, и Он очень много с нами возится. Он не хочет, чтобы нам было плохо. Он много-много раз нас прощает.

Вместо того, чтобы устыдиться и сказать: «В конце концов, сколько можно испытывать Его долготерпение? Буду с этим бороться», – мы вдруг начинаем наглеть: «Да ладно, да ничего не сделает, я же…» И вот тогда внутренне в человеке помысел меняется. Пока человек за свою страсть или падение, за свой срыв получает от Бога очередное прощение, он стыдится и плачет. Ему стыдно смотреть в глаза Бога, он понимает, что та страсть, которую он имеет, Богу неприятна, Он тяготится этим, просто очень терпит и очень-очень любит. И нормальному человеку стыдно. И чем более стыдно, тем горше его слезы, тем острее и все тверже и тверже его решимость: «Нет, надо с этим заканчивать!»

И пока человек так чувствует и переживает свой стыд, в нем крепится решимость. Эта решимость, быть может, в очередной раз опять заканчивается ничем, Бог действительно терпит, потому что любит. Но как только в человеке помысел меняется и он позволяет себе думать: «Да ладно, Богу все равно, что я делаю! Да какая разница! Ему дорого, что я хожу в храм, а то, что я пьяный, – это в конце концов не так важно!» – Бог наказывает.

Наказывает не потому, что хочет отторгнуть нас от Своего лица. Наоборот, Он бьет всякого сына, которого принимает. Но Он видит, что Его долготерпение перестало приносить плоды. Человек обнаглел, у человека возник помысел дерзости, помысел, восставляющий его против Бога, поднимающий его против Создателя.

Он начинает думать, что Богу все равно, грешит он или нет, что Богу важно, что он ходит в храм или то, что дает милостыню. Нет! Богу не важно все это. Ему важно, чтобы мы вошли в Его обители. А туда войти можно, только если любить Бога всем сердцем. А когда Он видит, что мы уже не по любви поступаем и стыд оставил нас, что мы стали вести себя дерзко и заносчиво перед Ним, тогда Он вмешивается, чтобы нашу наглость пресечь, чтобы остановить нас, чтобы мы еще более худшего не сделали.

Второе, что еще важно сказать по поводу 124-го абзаца: мы, в общем-то, любим наши грешки, слабости, любим наши удовольствия, мы любим то, что у нас есть что-то ценное, дорогое, желанное («моя прелесть»). И любовь к этой «моей прелести» ослепляет очень сильно, настолько, что ты хочешь и дальше жить так же, услаждаясь своей прелестью, предаваясь безостановочно какому-то своему удовольствию. И если Бог не вмешается, если Бог не остановит, не отнимет у нас возможность услаждаться тем, чем мы привыкли услаждаться, то мы можем настолько далеко зайти, что ни о какой возможности спасения и речи быть не может.

Скажем, любит человек много есть. Он замечательный человек, он лучший в своем роде, он предан Богу и плачет перед Ним. Но поскольку он лелеет свою слабость, он ест все больше, больше и больше. И наступают моменты, когда он ради еды где-то не помолился, где-то отказал в помощи ближнему, где-то раздражился, где-то разгневался. Тогда, чтобы человек не перешел роковую черту, чтобы еда не стала для него единственным источником наслаждения, он посылает болезнь, чтобы человек не мог есть. Если это не остановить, то человек повредится настолько, что излечиться уже не сможет.

Эти вещи иногда случаются даже с очень хорошими людьми, с очень верующими людьми, даже с теми, кто действительно Богу предан. Но для того, чтобы искоренить в них то, что сами искоренить они уже не могут, Бог попускает некие страдания.

Об этом тоже очень много сюжетов написано во всевозможных патериках. Мы, например, часто вспоминаем эпизод о том, как некий монах не спасся (хотя был и прост, и постник, и все у него было) всего лишь из-за одной монетки, которую он на всякий случай где-то спрятал, надеясь тайком на эту монетку: «Если вдруг что-то случится, я с голоду не пропаду». То есть он не на Бога надеялся, а на эту монетку, потому погиб.

Конечно, 95% души этого человека было здоровым, и Бог хотел его спасти. Вся братия стала молиться и нашла эту денежку, бросила ее в церковное хранилище на пропитание нищих. Человек спасся в итоге. Но это тогда, когда человек совершенно здоров. Если монаху, всю свою жизнь подвизавшемуся в монастыре, одна монетка помешала войти в Царство Божье, что же говорить про нас, у которых не одна монетка, а очень много этих лелеемых страстей? Бог терпит до тех пор, пока какая-то из наших страстишек не стала настолько страшной, настолько захватывающей, что это стало грозить нашей погибелью.

125-й абзац:

Имей во внимании, что примесью страсти греховной портится и уничтожается всякое добро: уничтожается правда, когда примешивается к ней низкое коварство; повреждается непорочность, если коснется ее похотливость; уничтожается вера, если будет внимать прорицаниям; омрачается благотворительность, если возымеет гордыню; посрамляется пост, если дать при нем место осуждению. Внимай же себе и не допускай таких добро-губительных примешений.

Человек сам по себе нечистый. Если он творит волю Божью в одном, а в другом не творит, то он всегда творит только свою волю. Это значит, что в той части, в которой он творит волю Божью, он творит ее только потому, что она совпадает с его волей. Он бы и сам так делал, если бы не знал никакого Бога.

Если для него воля Божья свята и непорочна, если она для него жизнь и благо, почему он ее не творит? Потому, что не может? Тогда он должен плакать и молиться, пока Бог не уврачует всю его волю. Для того и пришел Христос, чтобы уврачевать нас совершенно, чтобы в нашей воле не было грехов совсем.

Если же мы оправдываем себя: «Нет, я это оставлю, в этом я исполнять волю Божью не буду, ради Бога я это делать не могу», – то человек лукавит. На самом деле он не хочет исполнять волю Божью, он хочет выполнять свою. Человек исполняет волю Божью настолько, насколько ему нравится этот образ жизни.

Эта примесь нашей воли, нашего упрямства, наших грехов, нашей нечистоты к воле Божьей, естественно, оскверняет все, к чему мы прикасаемся. Получается, что мы всегда совершенно все делаем нечисто. Таким образом, наше служение Богу всегда нечистое, потому что ко всем нашим светлым и добрым порывам всегда примешивается что-то неправильное. Это неизбежно.

Как говорит апостол Павел, ветхий человек с новым борется. Но борется ли? Ведь если я сделал некое дело, скажем, дал милостыню некоему человеку, а потом, когда человек ушел, я раздражился: «Что они тут ходят? Только вымогают деньги у честных людей!» –это никакая не милостыня, в этом я вообще ничего хорошего не сделал. Или, скажем, помолился Богу и говорю: «Да ну эти молитвы! Бог не знает, что ли, что надо сделать? Вот просишь, клянчишь у Него!» – все осквернено, все нечисто. Но при этом, когда первое возмущение прошло, задним умом человек считает: «Но все-таки я Богу молюсь, все-таки  милостыню подаю». Когда все нечисто, ничего ты и не делаешь. Молитва твоя нечиста, и милостыня твоя нечиста; все, что ты делаешь, ни для чего не годится.

Эта двойственность в процентном соотношении разнообразна. Я перечислил очень плохие показатели, когда сама молитва чистая только на 10% или милостыня чистая только на 20%, а все остальное грех – срамно и говорить. А бывает не в такой пропорциональности. Бывает, молитва хороша, но вот ее осквернило тщеславие процентов на десять. Или милостыня хороша, но опять-таки тщеславие осквернило ее процентов на пятнадцать. Ну да, бывает.

В маленькой такой пропорции человек эту двойственность рано или поздно начинает воспринимать. Не потому, что он семи пядей во лбу, а потому, что Господь свидетельствует ему о том, что такое его служение неугодно, его надо изменить.

Наши отношения с Богом всегда динамичны, они не являются формальными. Может быть, они являются формальными для многих из нас, но они никогда не являются формальными для Него, ибо Он хочет, чтобы человек спасся, и ищет возможности каждого человека спасти и всячески ведет его к этому спасению. Он не успокоится никогда, Он никогда не начнет относиться к нам формально. Он всегда нас любит и за нас борется.

Именно потому, что Он за нас борется, Он всячески старается обнаружить перед нашим лицом двойственность любого нашего дела, оскверненность любого нашего дела, нечистоту любой нашей мысли, любого нашего действия.

И когда мы понимаем, что все это нечисто, мы, естественно, задаем вопрос; чаще всего в никуда, реже всего священнику, еще реже к Богу: «И что теперь делать? Ну, нечисто, но я не могу иначе». Можешь! Не сразу, но можешь. Если бы это было невозможно, Бог бы этого не требовал.

Когда человек задает этот вопрос, когда он всерьез ставит себе задачу, как сделать служение чистым, тогда рано или поздно Бог приводит его к покаянию. Понятно, покаяние есть изменение жизни, обращение ко Христу. И в этом смысле покаяние с каждым пришедшим к Богу человеком в той или иной степени свершилось. Он когда-то во всех своих грехах, несовместимых с заповедями Божьими, раскаялся.

Часто говорят: «Ну какое еще покаяние? Я больше прежних дел не творю: не изменяю, абортов не делаю, без Бога больше не живу, не ворую, не ругаюсь. Покаяние свершилось». Но святые отцы говорят о продолжении покаяния именно в этом смысле.

Покаяние есть напряженность между новым человеком и ветхим человеком. Напряженность, при которой новый человек хочет уничтожить в себе ветхость, уничтожить в себе нечистоту. Он замечает присутствие ветхого человека внутри себя, он замечает эту нечистоту, скверну, гордость, тщеславие, злобу, зависть, жадность и прочее, он замечает и с этим начинает бороться. И вот эта интенция борьбы с ветхим человеком за полную преданность воле Божьей, за чистоту исполнения воли Божьей и будет покаяние. И оно не может кончиться никогда, потому что наша молитва, или наше переживание, или наш поступок никогда не будут совершенно чистыми, они всегда содержат в себе элементы нечистоты, тщеславия, гордости, высокомерия, зависти, уныния, печали и прочее. И вот это покаяние будет напряженностью борьбы нового человека с ветхим, борьбы за чистоту совершаемых им действий, за полноту преданности воле Божьей.

И поэтому человек, уже войдя в отношения с Богом, сознательно исполняя Его заповеди,  должен замечать в себе двойственность и ополчиться на нее, не просто понимая, что он нечистый. Нечисто-то это по той причине, что я к Божественной воле примешиваю свой грех. Я оскверняю Его волю своей греховностью, потому что не хочу совершенно быть преданным Богу, не хочу совершенно доверять Ему и быть верным Ему. Вот это рождает напряженность, целожизненность, постоянство покаяния.

Еще одно свидетельство, 143-й абзац:

Чтение Божественных Писаний приводит в собранность блуждающий ум, и дарует ведение о Боге. Ибо написано: «упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог» (Пс. 45, 11). Слышишь, что ведение Бога приобретает тот, кто с чистым сердцем упражняется в чтении Божественных Писаний. Потому не будь нерадив, но упражняйся в сем чтении, – и в молитвах, – чтобы просветился твой ум, и чтобы стать тебе: «совершенным и всецелым, и ни в чемже лишенным» (Иак. 1, 4).

Именно первое, собирание ума, – это не столько сосредоточенность, хотя и это тоже, а это мысль, которая сосредоточена на Боге, на Том, о Ком ты думаешь, к Кому стремишься и Чью волю собираешься исполнить.

Если мысль отвлекается от Бога, отвлекается от исполнения Его воли, то она, перестав лететь вверх, начинает падать вниз и встречает соблазны, те самые, о которых мы так долго говорили. И встречая эти соблазны, она понимает: «Ой, куда это я лечу?» И снова устремляется вверх. Что для этого нужно?

Чтобы держать мысль собранной и устремленной вверх, нужно, по мысли в данном случае преподобного Ефрема Сирина, постоянно читать Священное Писание. Не только для того, чтобы хорошо знать его, это тоже очень полезно, ничего плохого в этом нет. Но не для этого мы читаем Писание, а для того, чтобы постоянно мысль вновь и вновь возвращать и обращать к Богу, вновь и вновь воспламеняться жаждой Его воли и стремлением к тому, чтобы эту волю исполнять с сознанием того, что есть воля Божья.

Вот именно это движение нашего ума, который тащит за собой наше сердце к Богу, горе, для этого необходимо подкреплять эту мысль, питать эту мысль и управлять этой мыслью, всегда направляя ее к Богу, на исполнение воли Божьей.

Записала Инна Корепанова