Читаем Добротолюбие. «Из глубины воззвах к Тебе». Священник Константин Корепанов

Напомню, что мы читали до этого 169-й абзац о напряженности молитвы:

Молитва, совершаемая протяженно, с болезнующею душой, с напряженным умом, восходит к небу.

И дальше он рисует известный всем тогда образ нагнетания воды. И примерно таким же образом восходит молитва. И мы говорили, что условием хорошей молитвы является ее протяженность, ее болезненность и напряженный ум.

Собственно, протяженность молитвы предполагается и Евангелием. Скажем, если бы мы никогда не читали ни одного святого отца, которые все говорят единогласно о протяженности молитвы, то и тогда мы бы должны были знать, что в молитве очень важным условием является протяженность, то есть некая временная длительность. Одна из причин, почему мы ничего не получаем в молитве, это непонимание или забвение о том, что на самом деле молитва должна быть длительной.

Даже самые простые евангельские слова: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам (Лк. 11, 9), – предполагают некую напряженность усилий. Сам контекст построения фразы предполагает, что мы должны просить и нам будет дано, то есть просить до тех пор, пока нам не будет дано, стучать, чтобы нам отворили. Должна быть некая настойчивость, а значит – и некая временная протяженность.

Кроме того, в Евангелии есть известная притча о вдове, которая обратилась к судье бесстыдному, к судье ленивому, нехорошему, приходила и стучала и стучала, просила и просила. В конце концов она довела его; чтобы отвязаться от старухи, он выполнил то, что она у него просила. И Христос говорит: «Если даже судья неправедный, бесстыдный и бестолковый за неотступность дал ей просимое, то насколько больше Отец, Который так вас любит, что даст вам то, что вы у Него просите» (см. Лк. 18, 2–8).

На самом деле человек просто должен набраться терпения. Как в псалме 39-м говорится: терпя потерпех Господа, и внят ми и услышал молитву мою (Пс. 39, 2). То есть терпеливо взывал к Господу, терпя как бы его равнодушие, как бы не слыша от Него ответа, но терпеливо взывал ко Господу, терпеливо возносил молитвы, и в конце концов Он внял мне и услышал меня. У нас нет другого пути, нет альтернативы.

Если человек молится хоть в какой-то степени смиренно, хоть в какой-то степени просительно, не топает ножкой, не дерзит, а действительно просит, то варианта только два: либо он молится до той поры, пока не поймет, что ему это совершенно не нужно и просит он ненужные вещи (и это тоже ответ Бога на молитву), либо он просит Бога до тех пор, пока не получит просимого. Таково не наше упрямство, таково объективное положение вещей, такова воля Божья.

Протяженность в первую очередь обусловлена нашим собственным безвыходным положением и этим: мы веруем, что не можем жить без того, о чем просим, что никто другой нам помочь не может.

Представьте себе любую ситуацию, когда мы обращаемся к молитве. Три раза мы обратились, три раза помолились, три раза о чем-то попросили, потом машем на это рукой, закрываем эту тему. Почему? Если отрефлексировать, то поймем, что нам на самом деле просимое не нужно. Но если нужно, мы продолжаем просить. Нужда наша не удовлетворена, и мы продолжаем просить. Куда нам деваться? Либо мы не верим, что Бог может нам помочь. Ощущение бесполезности просьб. Либо нам не нужно то, что мы просим, либо Бога бесполезно просить. Либо на самом деле нам это не нужно, либо мы не верим в Бога. Если мы верим в Бога и нам это нужно, мы не можем перестать просить Бога, у нас нет другого выхода, у нас нет никакой другой альтернативы.

Поэтому когда человек говорит, что Бог его не услышал, это совершенный нонсенс, этого не может быть. С точки зрения догматического богословия понятно, что Бог всех слышит. Все, что мы говорим, все, что мы думаем, что переживаем, Бог слышит. Но это неправильно с точки зрения молитвенной практики. Если мы молились, но Бог нас не услышал… не бывает такого. Просто на самом деле нам это не нужно или на самом деле мы в Бога не верим. Поэтому человек, которому что-то по-настоящему нужно и он по-настоящему верит в Бога, будет просить. У него нет другого выхода, как просить Бога до осуществления того, о чем он просит.

Для того чтобы стабильность наших молитвенных усилий сохранялась, надо, кроме всего, быть убежденным, что у Бога тоже нет другого выхода. У меня нет другого выхода, кроме как в случае надобности просимого молиться, если я верую в Бога, при этом ко мне приходит понимание, что у Бога тоже нет другого выхода, Он вынужден мне помочь. Когда приходит понимание, что у Бога тоже нет другого выхода, тогда молитва приобретает некое дерзновение.

Но сама эта мысль и само дерзновение есть некий плод терпеливой молитвы. То есть мы были в терпении, и после этого к нам приходит надежда. А надежда в данном случае в том и состоит, что мы понимаем: Он не может нам отказать, у Него нет такого состояния. Если Его просят, Он обязательно не только поможет, но и исполнит просимое, потому мы имеем мысль, что нам никто, кроме Бога, помочь не может. И это терпеливое взывание к Богу привносит в нас мысль о том, что Он не может нам отказать. Так Он устроен. Такова Его любовь. Такова Его природа.

Он про это говорит: если к вам приходит ребенок и просит у вас хлеба, разве вы подадите ему камень? (см. Лк. 11, 11). Если он просит у вас машину, вы можете ему ничего не дать. Если он просит у вас квартиру в Москве, вы можете показать ему фигушку и отправить в садовый домик под Екатеринбургом для начала. Но если он просит хлеба, никто не сможет отказать. Никто не даст родному сыну вместо хлеба камень. Все равно хлеб даст любой из нас, потому что человек просит не капризного, а насущного. Если, говорит, вы, гордые, лукавые, злопамятные, все равно дадите хлеба сыну, который просит у вас хлеба, то насколько больше Отец наш Небесный даст блага просящему у Него! Главное, чтобы мы просили.

Но, с другой стороны, Господь и Сам медлит откликнуться на нашу просьбу. Он мог бы исполнить ее мгновенно, но нам не будет тогда это полезно. Во-первых, мы тогда начнем думать, что Бог – это некий маг или фокусник, как старик Хоттабыч: ты любую глупость сказал, Он волосинку выдрал и сделал то, что необходимо. Господь – это совсем иное Существо, к Нему нельзя с глупостями. Не искушай Господа Бога твоего (Лк. 4, 12). Поэтому для того, чтобы мы просили именно то, что действительно нужно, чтобы не просили ненужного, не совсем насущного, Он медлит, чтобы мы сами осознали, насколько нам это нужно. Если это нам действительно нужно, мы не можем перестать молиться. Если это нам не нужно, мы через некоторое время это поймем и махнем рукой, осознаем, а то и исповедуем Богу, что мы невесть чего просили, нам это совершенно не нужно.

А с другой стороны, Он медлит исполнить нашу просьбу для того, чтобы мы усиливались просить. Ведь когда мы приходим с мыслью о том, что нам что-то нужно, и начинаем просить, у нас появляется мысль, что Бог должен это исполнить, ведь нам говорили, что Он нас любит. Я прошу, стало быть, Он должен это осуществить.

Через какое-то время мы видим, что просимое не осуществляется, но деваться нам некуда. Как мы уже говорили, мы поняли, что иначе жить невозможно, нам действительно это нужно. Мы продолжаем просить, вдруг понимая, осознавая: вообще кто мы такие, чтобы просить? Мы всего лишь нагрешившие, нашкодившие дети и ничего не достойны. Мы смиряемся.

Значительная часть людей на этом останавливается. Это тоже неплохой результат молитвы. Но мы исходим из того, что просим именно то, что нам нужно. Поэтому плохие мы или не совсем плохие, нашкодили мы или не нашкодили, деваться-то нам некуда, нам нужно то, о чем мы просим, мы не можем иначе. И мы продолжаем молиться, как бы превозмогая собственное осуждение, превозмогая то, что мы такие на самом деле есть.

Да какая разница, какой я? Главное, какой Ты! И приводя на память примеры молящихся и услышанных грешников, от благоразумного разбойника до покаявшихся энкаведешников, мы как бы воспламеняем в себе веру. Мы знаем, что у нас нет никаких оснований просить Бога о том, о чем мы просим, что Он должен нас отвергнуть от Себя, но мы поверили сверх надежды на то, что Бог грешников не отталкивает, Он пришел в мир грешников спасти (1 Тим. 1, 15). И мы устремляемся к Богу с этой верой, что мы на самом деле молимся Богу не потому, что это заслуживаем, а потому, что Он наша единственная надежда. И мы усиливаемся к этой надежде стремиться, мы как бы вырываем себя из мира, чувствуя, что Он единственный, к Кому можно всегда обращаться.

И когда мы получаем в ответ просимое, это закрепляется нашим постоянным опытом. Мы поверили, что Он единственный, Кто может помочь, – так и случилось. Мы поверили, что Он единственный источник нашей жизни, и в этом утвердились. Мы убедились: если просить, Он всегда обязательно услышит и помилует. И в этом усилении нашей молитвы происходит отрывание нашего ума от земли и прилепление его к Богу. То есть не случайно Бог это сделал.

Это все то, что касается молитв всех людей. Но что делать монахам? У них ведь нет, собственно говоря, того, чего бы им было очень надо. Это у мирских людей есть насущные, житейские потребности: у них дети, за которых они молятся, есть многое, что побуждает их в скорбях молиться. Но монах-то ведь не испытывает такой скорби. Что делать им? И преподобный Ефрем пишет:

Итак будем раздражать совесть, и возбуждать в душе скорбь памятью о грехах, чтобы сделать ее достойною услышания, трезвенной, бодрственной, способною воплями своими досягнуть до небес.

То есть мирской человек имеет реальные скорби и реальные потребности. У человека монашествующего, по крайней мере, в нашей действительности, такого не бывает, он не имеет такой скорби. Поэтому он искусственно побивает совесть, искусственно раздражает совесть, он искусственно возбуждает в себе покаяние, вспоминая о прежних грехах, помышляя о том, что ему светит за эти грехи (вернее – что его будет жечь за эти грехи), какова будет расплата, а он еще никакому покаянию начало не положил: он не плачет, не сетует, не скорбит, у него нет страха Божьего. Он за все это себя укоряет. По мере укорения приходит память о других грехах. Он чувствует, что они жгут, что осознания примиренности с Богом нет. И он начинает терпеливо проходить молитвенное делание, постоянно побуждая себя к молитве. И постепенно он входит в лоно покаяния, которое и есть для него источник скорби.

Как только он снова примирился с Богом, его начинают посещать либо искушения от братии, либо искушения от бесов, если братья очень хорошие. Но в любом случае эта болезненность молитвы со скорбью неизбежна. В любом случае пламенность молитвы является условием ее принятия Богом. Пламенность молитвы является условием ее услышания. Пламенность молитвы является условием, что с нами произойдут изменения. Эта пламенность молитвы достигается либо за счет скорби, либо за счет покаяния, к которому обычно приходят монахи.

170-й абзац продолжает ту же самую мысль:

Хочешь ли молиться нерассеянно? – Сделай, чтоб молитва твоя исходила из глубины души. Как дерева, пустившие корни вглубь, если принимают в себя и тысячекратные приражения ветров, не ломаются и не могут быть вырваны, потому что корни твердо укреплены в земной глубине, так и молитвы, воссылаемые из самой глубины души, как надежно укорененные, простираются в высоту, и никакое приражение помысла не может совратить их. Пример сему подает нам Пророк, говорящий о себе: «из глубины воззвах к Тебе, Господи» (Пс. 129, 1).

Мы видим, что молитва не должна быть вялой, она не должна быть формальной. Условием молитвы является ее молитвенность. Трудно сейчас сказать, почему это произошло, мы уже об этом тоже не раз говорили, но где-то было решено, что чтение какого-то текста есть молитва. Отцы никогда так не думали, никогда так не говорили. Человек (именно в силу того, что никаких особенных молитвенных текстов у него и не было перед глазами, не было придумано акафистов, не было придумано канонов, не было почти ничего), если хотел помолиться, он именно молился, а не читал молитвы.

Но где-то когда-то кто-то сказал, что чтение молитвенного текста есть молитва. И человек с легкостью поверил в это, потому что так значительно удобнее, значительно понятнее, что делать, не надо напрягаться, не надо вызывать в себе покаянных чувств и переживаний. Не надо вызывать скорбь, просто пошел и прочитал правило, молитвы на сон грядущим или покаянный канон... А молиться – это все-таки труд, это подвиг.

И преподобный Ефрем нам в очередной раз напоминает, возвращает нас к истине, что молитва, как она есть, не может быть ни вялой, ни формальной. Она всегда есть определенная жизненность, горение нашего духа. Чтобы молитва действительно была окрыленной, чтобы она восходила на Небеса, доходила до Бога, хотя Он слышит даже шепот нашего сердца, чтобы эффект какой-то от молитвы был, для этого она должна исходить из самых глубин, как бы включая в себя всего человека, то, что включается в слова: из глубины воззвах. Не прошептал, не прокричал, а именно воззвал, хотя на самом деле человек просто говорит словами, но это вопль. Как тоже в одном из слов, описывающих молитвенное действие, говорится: вопль молитвы моей пошел к Небу.

Для того чтобы это передать, используются даже несколько странные для нашего слуха слова. Например, в одном из псалмов или в одном из ирмосов есть такое: отрыгну молитву, отрыгну слово мое. Имеется в виду, что это молитвенное движение исходит из самых глубин человека. Это не просто некое произнесение слова, это то, во что включено все наше естество. И тогда молитва преображает человека.

Есть такой приточный образ. Он мне очень нравится, он очень точный, хотя и взят из восточных практик, как я понял со временем. Пришел ученик к учителю и просит у него, чтобы он научил его истине: «Я хочу познать истину!» – «Нет ничего проще. Пойдем, я тебе покажу, как познать истину». Учитель подводит его к колодцу и опускает голову ученика в колодец и держит его там. Потенциальный ученик уже захлебывается, трепещет, вырваться не может, изнемогает, почти уже обессилел. Учитель вытаскивает его голову из колодца. Тот делает два судорожных глотка воздуха, а учитель снова его в воду и снова держит так, что он почти уже обмяк, делает последние агонизирующие движения. Он снова вытягивает голову из колодца, и буквально последним дыханием человек цепляется за воздух. А учитель снова погружает его в воду. И человек последним движением своей жизни, весь вкладываясь в это движение, пытается вырваться, и ничего не получается. Тогда учитель вытаскивает его из воды и говорит: «Вот когда ты захочешь познать истину так, как хотел сейчас жить, ты ее познаешь».

Когда человек все молитвенные движения будет делать так, как этот ученик, вырывающийся из воды, несомненно, любая его молитва будет услышана, любая его молитва будет его преображать.

В том-то и дело, что мы читаем вместо того, чтобы молиться. А молиться не можем не потому, что не умеем, а потому, что думаем: «Авось и так пройдет. В конце концов, не получилось и не получилось. Ну, не услышал и не услышал. Ничего, будем жить дальше».

Когда мы познать Бога, получить ответ от Него, получить просимое захотим так, как захотим жить, чтобы не утонуть, несомненно, молитва будет услышана, принята, преобразит нас и сделает нас действительно сынами и дочерьми Божьими.

Записала Инна Корепанова