Читаем Добротолюбие. «Долгий путь к цели». Священник Константин Корепанов

И мы говорили, что это очень важно, хотя совершенно не принимается современным сознанием. Важно не только для святых отцов. Это важно с церковной точки зрения, по свидетельству Священного Писания. Но мы не понимаем духовной значимости плача, не видим ее и не понимаем, откуда плач порождается. А главное – не понимаем, что только плач приводит к тому, что приходит Утешитель. Плачущих утешают, неплачущих не утешают – все просто. Поэтому Дух Святой и назван Утешителем, Он утешает только плачущих.

И потому требование о плаче поставлено даже в заповеди блаженств. Там не сказано: блаженны радующиеся, потому что радости их никто от них не отнимет. Там сказано: блаженны плачущие, потому что они будут радоваться. Надо научиться плакать, и всегда Утешитель будет тебя утешать. Как же нам стяжать этот самый плач? Пусть мы даже поверим, что плач имеет духовную значимость. Хорошо, как же это сделать? Как сделать, чтобы плакать?

В конце концов, какая разница? Можно ведь инсценировать не только радость, как мы это делаем, но и плач, и слезы. Можно притвориться плачущим, скорбящим, и тогда Утешитель не придет. Можно обмануть людей, напуская на себя такой вид, помрачая свои лица, чтобы явиться постящимися перед людьми. Но Бога-то этим не обманешь. Если Утешитель не видит, что мы скорбим, то Он и не придет нас утешать.

Все эти вещи очень тесно взаимосвязаны. Опять сошлемся на Писание. Очень важное свидетельство из Второго послания апостола Петра, самая первая глава. Как от Божественной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славою и благостию, которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью, – то вы, прилагая к сему все старание, покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь (2 Петр. 1, 3–7). Вот такая цепочка добродетелей.

Если это в вас есть и умножается, то вы не останетесь без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа (2 Петр. 1, 8). То есть если эти добродетели есть в какой-то степени и растут в вас, прибавляются, значит, вы будете утешены, получите плод жизни во Христе. А вот в ком нет этих добродетелей, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих (2 Петр. 1, 9).

Конечно, он пишет немного в греческом стиле, не так, как мы привыкли рассуждать и писать. Самая главная смысловая часть находится в конце. То есть если бы мы сказали это по нашему построению смысловых конструкций, то сказали бы так: если человек постоянно оплакивает свои грехи, то в нем прибавляются добродетели. Если добродетели прибавляются, значит, он приносит плод жизни во Христе. И сама эта возможность оплакать свои грехи и есть дар благодати жизни во Христе.

То есть память о своей нечистоте, оплакиваемых грехах (прошлых, настоящих, нынешних) напоминает тебе, кто ты есть на самом деле, какой ты есть. Что тебе такому, какой ты есть, дана определенная жизнь, определенное призвание. Но истинное представление о том, кто ты и какой ты, приводит к отчаянию. Если мы действительно по правде взглянем на себя, адекватная реакция любого человека – уныние и отчаяние. Потому что мы отвратительны и ужасны, если бы увидели себя такими, какие мы есть.

Поэтому нужна вера во Христа, Который любит нас безусловно. Он любит нас не потому, что мы хорошие, мы никогда не станем хорошими. Но он никогда не перестанет нас любить. Он любит нас потому, что мы Божье творение. Он любит нас потому, что без этой любви Он погибнет. Он любит нас потому, что мы нуждаемся в этой любви. Он любит нас потому, что Бог. Ни одно из этих определений никак не связано с нашими грехами. Собственно, нам самим известно такое состояние. Мы тоже так иногда умеем любить.

И когда мы верим в то, что Христос любит нас безусловно, тогда нам стыдно перед Его любовью, Которая столько для нас делает, а мы по-прежнему никуда не годны. И тогда мы плачем. И Он, как любящий, приходит и утешает. И чем больше плач, тем больше плачем.

Да, мы становимся лучше, меняемся. Но как только мы посмотрим, как изменились, сразу думаем: «Ого, какой я стал, не то что эти мытари и грешники!» Плач прекратился, Утешитель отошел, и человек распинает Христа. Стоит на Голгофе, в его руках копье или на нем одежды первосвященника иудейского – не важно. Как только он перестал плакать, если вовремя не остановится, то станет среди тех, кто Христа распинает.

Очень трудно прожить свою жизнь в плаче. Очень трудно потому, что ты как бы постоянно балансируешь между двумя пропастями. Первая пропасть – отчаяние. Помните, как Силуана Афонского утешил Господь, сказав: держи свой ум во аде (это плач) и не отчаивайся? Потому что как можно отчаиваться, живя с таким Богом? Но отчаяние всегда, с одной стороны, есть, угрожает нам своей бездонной пропастью. Ведь правда – нам не на что надеяться. В нас самих нет ничего достойного Его любви, нет ничего такого, что могло бы претендовать на спасение. В этом и наша сила, что мы слабые и безответные. В этом наше спасение, чтобы стать нищими духом. Но ужас срыва в отчаяние всегда есть для нас – гордых, тщеславных людей.

А с другой стороны, есть уверенность в том, что если Он так любит, то можно жить как хочешь. Что такого-то? Он любит, да и всё. Какое тут отчаяние? Делай что хочешь, живи как хочешь, позволяй себе что хочешь, радуйся – все можно. И это не грех, и то не грех, Бог нас любит, все простит. И вдруг оказывается, что ты уже ненавидишь Христа, Который что-то там говорит о каком-то покаянии или каких-то запретах. «Какие запреты в мире, в котором есть любящий Бог? Придумали тут тоже – запреты. Нет никаких запретов. Делай что хочешь, как говорил один святой, – и все тебе Бог простит».

Эта крайность тоже есть. Она не такая страшная, как бездна отчаяния, а на самом деле гораздо страшнее. Потому что именно туда сваливается большинство людей. Когда их однажды поражает несравненная любовь Бога, они идут в эту пропасть и сваливаются в нее, думая, что теперь действительно все можно, все позволительно. Нет такого, чтобы пройти по царскому узкому пути, в котором, с одной стороны, – одна крайность, с другой стороны – другая крайность. Но это необходимо.

И помогает только плач, который приносит подлинную, а не надуманную радость. Снова плач, потому что ты опять что-то подумал или сделал не то. Не потому, что тебя накажут, а потому, что тебе стыдно. Он же тебя так любит, а ты не любишь Его в ответ, не исполняешь Его заповеди, как должен был бы по любви сделать. Не потому, что за их неисполнение накажут, а потому, что любящий Его должен делать то, что Он велит. Это же законно и праведно, это единственное, что требует любовь, а я не делаю этого, значит, не люблю. Такого Бога не люблю! Такое милосердие, а я Ему ничего в ответ не даю. Вот этот плач, который пожигает, попаляет всю гордыню дотла, до самого корня.

Да, это трудно, невыносимо. Но мы видим тысячи людей, прошедших этим путем. Значит, это возможно. А мы либо отчаиваемся и теряем веру и как бы делаем вид, что пытаемся идти путем отцов – путем плача и самоукорения, но без веры. Это невозможно, нам не пройти. Мы свалимся в бездну отчаяния, если не познаем, как необыкновенно сильно любит нас Господь. Или пытаемся инсценировать радость, не веря пути отцов совсем, Утешителя заменяя своими собственными усилиями, благодать заменяя какой-то психологией или еще чем-то просто человеческим.

А надо пойти путем отцов. Надо поверить. Почему не согрешившему ничем Антонию Великому надо было плакать? Почему проведшему всю жизнь в пустыне Иоанну Синайскому Лествичнику надо было плакать? Почему надо было плакать Серафиму Саровскому, который ничего плохого, с нашей точки зрения, не сделал? Он не делал аборты, не изменял, как мы изменяем женам или мужьям, он вообще в браке не был, он девственник. Он не воровал, не предавал, не лицемерил, не крал, не богохульствовал, не смотрел развратных фильмов, не пялился на женщин. Он вообще ничего не делал того, что мы постоянно полжизни делали.

Он ничего из этого не сделал. Он плакал, а мы нет. Мы не можем. Как это – плакать? Нам не о чем и не для чего плакать. «Да и вообще зачем нужен этот плач? Давайте будем радоваться». Мы и так всю жизнь радовались, изображали из себя радостных, довольных людей. «Как дела?» – «Хорошо, замечательно, лучше всех, никто не завидует». А на самом деле это не тот путь. Это путь, кажущийся хорошим и светлым, но он широкий. А надо пройти узким путем плача. Если плач наш будет подлинный, то всегда за ним следует радость и утешение.

87-й абзац: Не рассуждай, монах, говоря так: «велики труды подвижничества, а я малосилен и немощен, не в состоянии подвизаться. – Если вознамеришься идти в дальнюю какую страну и землю, то невозможно тебе будет в одно мгновение пройти расстояние целого пути, но проходя каждый день от ночлега до ночлега, с продолжением времени, достигнешь той страны, какую имеешь в виду. То же надобно сказать о Царстве Небесном и о рае сладости. Каждый достигает туда трудами целой жизни, – постом, воздержанием, бдением. Воздержание, слезы, молитва, бдение, любовь – вот ночлеги, ведущие на небо. Проходи их терпеливо, – и радуясь. После каждого ночлега будут укрепляться стопы души твоей, – и не найдешь затруднения в пути твоем, ведущем к небу.

Образ хороший потому, что он понятный и подходит не только для монахов, но и для мирян, вообще для всех христиан, для любого христианина. В любом состоянии мы все идем в Царство Божие, все в пути. Это путь крестный. Мы идем по нему, если хотим быть учениками Христовыми, берем крест и следуем за Ним.

Этот образ пути задан еще апостолом Павлом в его посланиях. Он вспоминает об Израиле, который шел по пустыне в землю обетованную, и уподобляет нас, христиан, этому новому Израилю. И говорит: как тогдашний Израиль восстал против Бога, ожесточив свое сердце, так вы не делайте этого. Не ожесточайте сердце, чтобы принять дух. Или в другом месте он говорит о том, что мы все странники и пришельцы на этой земле. У нас тут нет постоянного места жительства, мы тут временно, а подлинное наше отечество на небесах.

Образ Израиля, идущего по пустыне, очень сильно подходит к нам, чтобы понять, что с нами происходит вообще. Этот образ очень подходит не потому только, что мы похожи на него. То есть мы делаем так же, как делает Израиль: тоскуем по миру, который как бы оставили, как тосковал Израиль по Египту; постоянно хотим мяса и утешения, как хотел Израиль; мы устали от постов, не слушаемся своих наставников и отцов, как бунтующий против Моисея Израиль.

Если бы мы прочитали в детском библейском варианте историю идущего по пустыне Израиля и честно посмотрели бы на себя, мы увидели бы, что делаем точно так же. Но это значит, что мы не можем спастись. Это грустно. Но история Израиля для нас гораздо важнее не только для обличения, а потому, что она показывает нам, как нужно пройти пустыню, что нужно делать, чтобы в пустыне не сгинуть, чтобы до земли обетованной все-таки дойти.

Ведь кто-то же дошел, пусть их было малое число. Значит, это в принципе возможно. Только надо исполнить какие-то требования, правила, как выжить в той пустыне, в которой мы находимся. Потому что любая жизнь христианина уподобляется Израилю в пустыне. Все мы призваны Богом из мира, из Египта страстей. Все мы освобождены от власти дьявола и смерти, и все мы, как за Моисеем, идем за Христом, ведомые в Царство Божие, взяв свой крест. И нам во что бы то ни стало эту пустыню надо прожить, выжить в ней, чтобы кости наши не пали в ней без толку.

И таких правил три, если исходить из истории израильского народа в пустыне. Они достаточно понятны и, в общем-то, исполнимы для каждого человека, проживающего свою жизнь. Во-первых, что бы ты на самом деле ни чувствовал, никогда не ропщи словом. Твое сердце может кипеть, возмущаться, устать, унывать. Тебе может быть тошно все, что тебя окружает, но вслух ничего не произноси. Потому что ты вышел в этот путь добровольно, принял крещение добровольно. Если ты начинаешь роптать, тем самым показываешь, что ты подневольный человек и ни в какое Царство Божие идти не собираешься. Просто сетуешь на обман. Но чем тебя заманили в эту пустыню? Сидел бы себе в миру. Иди в мир, не лицемерь.

Роптать нельзя. Ропот уничижает достоинство Царства Божьего, уничижает Бога, Который вывел нас, а мы говорим: «Не надо нас выводить, отстань от нас, отпусти нас восвояси, дай жить по свой воле». Это все ужасно плохо. Ропот – это вообще плохо. Ропот – это чувство, противоположное тому плачу, о котором мы говорили. Полный антагонист плача. И поэтому состояние у нас может быть ужасное, внутри мы можем думать все что угодно. Но человек оправдывается и осуждается не от своих мыслей, а от своих слов. Надо сцепить зубы и не возмущаться, не роптать.

Второе: как бы ни был кто утомлен странствиями, скорбями своей жизни, как бы он ни был запутан в богословии, в Евангелии, в изучении каких-нибудь книг, он никогда не должен бунтовать против своих наставников. Есть и прямая заповедь, что человек, спорящий со священником, – то же, что сатана, спорящий с Богом. Не роптать. Ведь мы знаем, что произошло с теми, кто взбунтовался против Моисея и Аарона. Не бунтовать.

Мы не понимаем, что они делают, куда нас ведут. Но, даже не понимая, мы должны слушаться, смиряться и помнить историю израильского народа в пустыне. Во что бы то ни стало не возмущаться против наших духовных наставников, в первую очередь Патриарха, Синода, епископов и священников, если имеем таковых в наставниках нашей жизни.

И третье, последнее: не уничижай никогда землю желанную и не говори, что достичь ее невозможно. Ведь именно это возмущение израильского народа (они сказали, что это невозможно) привело к максимальному их истреблению и к тому, что Бог от них отвернулся. Никогда не говори, что тебе невозможно дойти до Царства Божьего. Почему Марии Египетской возможно, а тебе нет? Почему разбойнику возможно, а тебе нет? Какой грешник в истории человечества не спасся? Какие грехи не были закрыты благодатью Божией? Какие немощные не вошли в Царствие Божие? Покажи человека, который был подобен тебе и не спасся? Нет таких.

Нельзя говорить: «Невозможно». Богу все возможно. Говоря: «Невозможно», мы как бы делаем то же самое, что и Адам. Он сказал, когда согрешил: «Это не я, Господи, а эта женщина, которую Ты мне дал. Из-за нее все произошло», обвиняя, по сути, Бога. Нельзя обвинять Бога. Если Он вывел тебя на этот путь, Он знает, как тебя довести до Царства Божьего. Он знает, как тебя спасти, иначе бы не вывел. Доверься Ему. Не понимаешь, не знаешь, не можешь – пусть, но не говори, что это невозможно.

Если ты умираешь в пустыне, если последним кусочком сознания смотришь на восход или заход солнца и пересохшим ртом жуешь песок, и тогда знай, ведай и говори: «Это я виноват, не Он. Если бы я слушался, я бы дошел». Ни в коем случае нельзя ничего выставлять против Бога. Это не Его вина. Он может нас спасти и спасает. Даже, если надо, возьмет и понесет нас на Себе. Но своими словами, будто бы невозможно спастись в наше время (или в то время), мы как бы упрекаем Бога, свидетельствуем о своем неверии и говорим, что Он ничего не может.

Записала Елена Кузоро