Беседы с батюшкой. Новый учебный год в школе

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма святых мучеников и страстотерпцев благоверных князей Бориса и Глеба в Дегунине священник Андрей Лысевич.

– У нас закончилась первая учебная неделя, а Вы как раз отдали своего сына в первый класс, он только пошел в школу. Какие впечатления?

– У нас впечатления сложились довольно положительные. Хочу отметить, что это наш старший сын, он первый раз пошел в школу, и мы первый раз столкнулись со школьным образованием. Конечно, впечатлений масса. Во-первых, мы видим, как действительно тяжело детям входить в школьную систему, какой напряженный для ребенка вход в новый коллектив. Это трудно и для нас в чем-то. Первое сентября – это просто начало новой жизни для родителей, которые впервые отдают своего ребенка в школу.

У меня даже возник такой афоризм в связи с началом школы: родить ребенка – это полдела, а вот собрать его в школу – это гораздо сложнее. Оказалось, что, во-первых, это очень непростая в материальном плане задача. Денег на то, чтобы собрать ребенка и отвести его в первый класс, требуется действительно довольно много, это дорогостоящее удовольствие. Во-вторых, сама школа требует очень много внимания от родителей, от детей, требует нетривиальных усилий. И в связи с этим у меня возникла мысль по поводу выбора школы. Получается, что мы вкладываем огромное количество сил, энергии, финансовых средств. А что получаем на выходе?

Когда мы пришли на первое родительское собрание, я посмотрел вокруг и увидел, что там хорошие добрые родители, которые своих детей не просто бросили куда-то, лишь бы оставить их на день; добрые учителя, которые внимательно относятся к детям и ставят перед собой адекватные, хорошие цели. Я, конечно, очень порадовался, потому что все это, мне кажется, не зря в нашем случае. Все эти усилия, все эти трудности, на мой взгляд, не зря, они пойдут на пользу ребенка, для его будущего.

– Как Ваш сын воспринял первый поход в школу?

– Поначалу ребенок выходит из школы такой смущенный, немного зажатый. То есть надо понимать, что у ребенка есть один формат общения дома, он привык к домашней обстановке, знает, как себя вести. А потом он попадает в совершенно новый коллектив, там, где его все мотивируют, чтобы он был внимательным, выдержанным, аккуратным. И у него начинает формироваться новая модель поведения, контактирования с социумом, с обществом. Поначалу ребенок очень ответственно к этому относится, выходит такой аккуратненький во всех отношениях, скромненький. Это было первого, второго сентября, и потом уже в конце недели выбегает ребенок из школы, сменкой крутит над головой. Нормальный школьник уже получился.

То есть они уже адаптируются и понимают, что эти два формата связаны с тем, с кем ты находишься в этот момент, с кем ты общаешься, что невозможно быть в одном и том же формате постоянно. Есть учебный формат, формат общения во время урока, есть формат поведения на улице, вне школы, и есть формат поведения дома. В принципе, эти модели поведения есть первичный навык, человек должен понимать, что в одном месте прилично вести себя так, в другом месте приличнее вести себя так. И это, мне кажется, тоже один из таких важных навыков, которые дает школа.

Мы, конечно, очень долго выбирали школу. У нас довольно интересная история связана с выбором школы. Заранее стали как-то обдумывать, оговаривать это. На мой взгляд, самая лучшая школа – это школа, которая рядом с домом. И чем ближе ребенку идти до класса, тем комфортнее, особенно в самом начале, ему учиться.

Но там, где мы живем, рядом обычные светские школы, мы решили пройтись, посмотреть, причем пошли вместе с ребенком в одну из школ. Школа очень хорошая, замечательная, директор превосходный, очень хороший человек, мы с ним познакомились, даже немного сдружились, переговорили, объяснили сыну Прохору, как и что это будет. И вот мы выходим из школы, и мне ребенок говорит: «Пап, я не хочу учиться в синей школе». Я говорю: «В смысле?» – «Ну, в синей школе не хочу учиться». Я говорю: «Что значит "в синей школе"?» – «Синяя школа». Я поднимаю глаза и вижу, что здание, в котором мы только что были, имеет такие большие синие вставки. То есть для ребенка это синяя школа. Не важно, кто там учит, какие там люди, какие дети, главное, что школа синяя.

Я говорю: «Так, подожди секундочку, мы только что разговаривали с директором, обо всем вроде бы договорились, какую тебе еще школу надо?» Он говорит: «Мне надо красную школу, я хочу в красную школу пойти». Я говорю: «Да ты чего? Где я тебе в Москве красную школу возьму? Я вокруг хожу, нет нигде красной школы, все построенные школы какие-то белые, светлые, бежевые, с синими вставками». И я так огорчился, думаю, где же мне красную школу взять. Потом как-то мы с одним из клириков нашего храма, с отцом Иоанном, разговорились. Я говорю: «Батюшка, а Ваши дети куда ходят?» И он говорит: «Есть такая замечательная школа, у нас двое детей там были, так называемая православная школа искусств на Белорусском вокзале. Это бывшая православная гимназия на проспекте Мира, у них очень давняя история, мы туда возили своих двоих детей».

Я думаю: ладно, давайте и я съезжу. Взял телефон, поехал разговаривать с директором школы. Мы подъезжаем к этой школе, выходим, я поднимаю глаза и понимаю, что это красная школа. Она сделана из красного кирпича. Оказывается, что был меценат, который строил в свое время Гефсиманский скит Троице-Сергиевой лавры и эту богадельню (там сначала была богадельня). Эти два строения были созданы из одного кирпича (это был красный кирпич), и получилась такая вот красная школа. Пришли мы туда – это православная школа, там учат с православным уклоном. Там есть элементы вероучения Православной Церкви, начиная с 1–2 класса, и так далее, сквозной курс через все одиннадцать лет.

Меня поразило, что когда входишь на порог православной школы, тебя встречают детки с добрыми, радостными, веселыми глазами и берут у тебя благословение. Я как священник пришел в облачении, с крестом, и дети подошли и сразу взяли благословение. Это меня приятно расположило, потому что я увидел, что дети здесь не формально обучаются православию. Для них православие – это не только урок, который нужно сдать, не дисциплина, которую нужно закрыть, а это все-таки часть жизни.

Дальше пришли мы к директору, и я стал рассматривать школу с точки зрения профессиональной подготовки педагогов и результативности этой школы. Потому что иногда нам кажется, что достаточно ребенка научить только каким-то правилам благочестия. Да, это очень важно и, наверное, имеет все-таки важнейшую роль в воспитании православного человека. Но тем не менее невозможно говорить о благочестии, если работать не надо, учиться не нужно, трудиться не нужно, а надо только заниматься упражнением в благочестивом воспитании. Тогда не будет никакого благочестия, потому что нам нужно показать веру свою от дел наших. И эти дела – это есть как раз та образовательная часть, которую ребенку необходимо пройти и показать, что он усердный, трудолюбивый, хороший человек.

Мы прошлись, посмотрели учителей, поговорили с директором, и выяснилось, что это учителя из лучших вузов Москвы, люди, заинтересованные в своем деле и стремящиеся дать детям полноценное образование, причем довольно безмездно. То есть такие идейные учителя, заинтересованные в своем деле.

Я был поражен, честно говоря, с самого начала, что такое место есть. Я знаю, сейчас так устроено законодательство, что приходится православным гимназиям ставить очень завышенные планки по оплате обучения, потому что все-таки это частная школа, и там обычно требуют довольно нескромные деньги – тридцать или пятьдесят тысяч в месяц. И если учесть, что часто православные семьи – семьи многодетные, которые идут в школу не с одним ребенком, а с двумя, тремя, а порой и больше, то у меня возникает вопрос, сколько же должен получать православный папа этой семьи, чтобы ему обучать своего ребенка в православной школе.

– А если еще несколько детей?

– Я и говорю про то, что детей чаще всего несколько. Если у тебя трое-четверо детей пошли в школу, а самый скромный уровень оплаты обучения в московской православной школе – тридцать тысяч рублей, то это сколько же нужно зарабатывать? Это получается, что при таком формате школа вынуждена отсеивать не тех детей, которые плохо подготовлены и не подходят под формат школы, а тех, которые не могут заплатить. Получается, что в школу проходят те дети, чьи родители способны заплатить. В этой школе, которую мы нашли, такой ситуации нет, потому что они берут очень скромные деньги за обучение. Там действительно дети учатся семьями (по три-четыре ребенка из одной семьи), и там есть какие-то скидки для многодетных.

– Чего боялись больше всего перед школой?

– Мы, конечно, боялись конфликта между тем, что мы взращивали, воспитывали в ребенке, и тем, с чем он столкнется в школе. Этого боялись больше всего, потому что все-таки мы очень внимательно относились и относимся к воспитанию собственного ребенка. Особенно моя матушка, она тратит всю себя на воспитание ребенка, на формирование в ребенке тех качеств, которые мы считаем важными и нужными.

– Какие качества Вы считаете важными?

– Во-первых, это любовь к Богу, во-вторых, это любовь к людям. Любовь к Богу, выражающаяся в любви к молитве, к Священному Писанию. Это самое главное, чтобы ребенок любил Бога. А второе – это качество любви к людям, чтобы люди вокруг него были не злодеями, не вредителями, а чтобы люди им воспринимались как добрые, хорошие, честные, правильные – источник добра, особенно в школьную пору.

Понятно, что когда мы возрастаем, мы сталкиваемся с разными ситуациями на улице, в обществе. Мы видим, что иногда люди делают какие-то действия, которые можно идентифицировать как зло по отношению к нам. Но именно ребенку, когда он возрастает в школе, очень важно заложить понимание, что есть добрые люди, что мир не без добрых людей. Эти два момента мы взращиваем в сыне прежде всего.

Я считаю, это краеугольные основания духовной и светской педагогики. Если ребенок попадет в школу, где абсолютное большинство детей неверующих, то с самого начала соответственно возникнет конфликт его мировоззрения и образов, которые у него сформировались, и конфликт того, что вокруг него происходит. Этот росточек любви к Богу, который у ребенка очень слабый, маленький, может быть просто затоптан какими-то глупостями. Другой ребенок скажет: «Я в Бога не верю», «а я Его не люблю», «а я не хочу молиться», и мой сын может увлечься этим примером и попытаться так же себя вести. Я понимаю, что рано или поздно каждый человек сам сделает религиозный выбор. Но именно на раннем этапе формирования личности человека мы, как родители, делаем культурный и религиозный выбор за ребенка и даем ему самое лучшее, что мы можем ему дать. Я считаю, что вера и любовь к Богу – это самое лучшее, что может быть в этом мире.

– Вы сейчас хорошую ситуацию обрисовали, когда один одноклассник подходит к другому и говорит: «я в Бога не верю», и того это смущает, он задумывается и может потом отойти. У Вас такая живая проблема, что это может случиться, в том числе и с Вашим сыном. Что Вы делаете для того, чтобы этого не произошло, чтобы он не повелся на предложение своего одноклассника?

– Я выбираю православную школу. Потому что я понимаю, что ребенок в семь-десять лет не готов аргументировать свою мировоззренческую позицию, для него эта позиция является некой эмоцией, неким ощущением того, что он привык видеть дома, не более того. И, конечно, я никогда не питаю каких-то возвышенных идей по поводу того, насколько глубока и крепка вера ребенка. До десяти лет вряд ли можно сказать, что он имеет собственную веру. У него воспринята вера родительская. Где-то с десяти лет начинает формироваться самостоятельная, своя собственная вера. С десяти лет должна формироваться самостоятельность, в том числе и религиозная.

Соответственно, до десяти лет его формирует исключительно его окружение. Если вокруг ребенка до десяти лет будут люди, которые ведут себя плохо, то ребенок будет стараться подражать и вести себя плохо. В десять лет, возможно, что-то в нем воспротивится, и он скажет: «Нет, я хочу все-таки делать добро». И постепенно он начнет идти против общества, которое его окружает, то есть эта самостоятельность начнет работать. Но до десяти лет ребенок во многом не самостоятелен: и в суждениях, и в восприятии. Поэтому я считаю, что единственным и важнейшим средством защиты ребенка является формирование его окружения. И это мы, родители, действительно обязаны делать. Мы должны заботиться о формировании окружения наших детей, мы должны понимать, насколько это важно.

Это не вчера придумано, не мной и не психологами, это часть Священного Писания. Апостол Павел говорит: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15, 33). «И со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися», – говорит пророк Давид (Пс. 17, 26). Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты. И вот это общество, которое окружает человека, имеет колоссальное значение в формировании его личности. И до десяти лет особенно, хотя и после десяти лет тоже. Именно поэтому я считаю, что православные должны очень внимательно выбирать ту школу, в которой будет учиться ребенок. Некоторые дети более приспособлены к тому, чтобы противопоставлять себя дурным влияниям общества. Есть такие детки. У нас на приходе есть одна такая девочка, прям как кремень.

– Сама всех научит.

– Нет, она не будет учить, просто будет идти своим путем. А есть одна наша знакомая (они сейчас в Туле живут), которая действительно всех научит. И не только учеников, но и учителей тоже. Такая атаманша. (Смеется.) Очень активная, хорошая, верующая православная девочка.

– Это задача родителей – подбирать окружение?

– Я считаю, что во многом да. И часто родители недооценивают важность этой своей задачи, а потом пытаются укусить локти, которые достаточно далеко от нашего рта. Во-первых, до десяти лет окружение ребенка формирует его мировоззрение, его позицию в социуме.

– Уточню: окружение формирует мировоззрение, а не мировоззрение формирует окружение.

– В случае с ребенком – конечно.

– То есть какое окружение, такое и будет мировоззрение у ребенка.

– Да, оно закладывается, формируется. Дальше, после десяти лет, конечно, общество влияет. Но тут уже ребенок способен сам противопоставлять себя, и иногда ребенку, может быть, даже полезно оказаться в такой агрессивной среде для того, чтобы побороться. Я, например, вспоминаю себя. Первое мое светское образование проходило в стенах довольно консервативной организации. Я очень благодарен своему вузу, в котором я получал светское образование, но там всюду витал дух советской эпохи, всюду был твердый, сильный атеизм. И я сейчас понимаю, насколько я благодарен Богу за то, что Он меня поместил в эти условия, где действительно было стыдно перекреститься, было страшно помолиться, показать, что ты христианин. Было очень много людей атеистически настроенных, которые были достаточно образованными в этом плане, грамотными, то есть спорить с ними было довольно сложно. И поэтому показать себя христианином означало выставить себя на посмешище, потому что тебе бы привели десятки, сотни аргументов, говорящих о том, что ты вообще какие-то глупости придумал.

– Вы говорите про студенческое время?

– Да, это уже после семнадцати-восемнадцати лет.

– А вот интересен период с десяти до восемнадцати лет. Вы говорите, что в этот период ребенок попадает в среду, где уже проверяется его мировоззрение на прочность. Может, даже под влиянием нового окружения он начинает проверять что-то новое. Но мне кажется, что очень много примеров, когда подросток не проходит эту проверку и погружается в то общество, которое становится его новым окружением.

– Во-первых, я считаю, что в этот период главная ошибка – когда мы ребенка воспринимаем именно как ребенка, как некоего маленького детеныша, ничего не смыслящего и не понимающего.

– Как в пять лет.

– Ну да. Ребенок претерпевает принципиальные изменения. После десяти лет эти изменения мало-помалу начинают накапливаться, и потом они выстреливают в тринадцать-восемнадцать лет в качестве кризисов. Мы не даем ребенку свободу, не даем ему самостоятельность и не позволяем ему активно действовать в этом мире. И поэтому в тринадцать лет ребенок начинает выставлять какие-то жесткие ультиматумы родителям, пытается проявлять непослушание. А просто дело в том, что он хочет увидеть, что в этом мире он за тринадцать лет чему-то научился. Он хочет как-то действовать, чтобы его собственные действия реально как-то формировали этот окружающий мир. И это для ребенка очень важно.

То есть до десяти лет мы можем довольно глубоко моделировать поведение ребенка, его день, его поступки (куда он пойдет, что он будет делать), мы можем практически заставить ребенка что-то сделать. И после десяти лет давление на личность ребенка должно постепенно ослабевать. Нельзя на ребенка сразу обрушить всю свободу, это тоже неверно. Но нужно постепенно отдавать ребенку власть над собой. Если до десяти лет в основном родители властвуют над ребенком, то после десяти лет нам нужно учиться отдавать эту свободу и власть самому ребенку в его собственные руки.

– Как это можно сделать? Допустим, ребенку исполнилось десять лет, даже одиннадцать. Для родителей ему все равно в разы меньше лет. Они-то понимают, сколько он знает, какой у него на самом деле жизненный опыт. И в этом причина любого, даже тотального их контроля. Как же родитель, если он знает, что выбор ребенка в какой-то конкретной ситуации послужит ему только во вред (он это знает, он уже видел это в своем прошлом), может это позволить? Как же дать свободу ребенку?

– Очень просто. Если ты видишь, что твой двухлетний сын лезет за ножом, что ты будешь делать? За руку схватишь и не дашь ему дотянуться до ножа. Потому что, если он дотянется, он может себя располосовать или кому-то еще причинить вред. То есть таким образом ты ему даже объяснять ничего не будешь, ты просто остановишь его и все. Если ребенок восьми лет будет пытаться смотреть какие-то там злые, плохие фильмы, ты просто можешь запретить ему и сказать: «Все, это тебе запрещено».  Но когда ребенок после десяти лет пытается делать что-то плохое, ему обязательно нужно объяснить, почему это плохо, почему нельзя.

Один мой знакомый провел следующий эксперимент. Он сказал своему ребенку-подростку: «Пожалуйста, до двух часов ночи делай что хочешь. В семь утра чтоб, как огурец, встал, оделся и пошел в школу. Меня не волнует: хочешь ты спать, не хочешь…» Ребенок довольный. Одну ночь не спит до двух, вторую, третью… А как в школу-то идти? Что за партой-то делать? Родители к нему подходят и говорят: «Тебе это надо? Ты до двух ночи балдел, непонятно чем занимался. А теперь, когда нужно делать конкретные вещи, у тебя нет сил».

До достижения детьми десятилетнего возраста мы, родители, освобождены от обязанности объяснять свою позицию. Родители часто привыкают к этому, потому что проще запретить, ничего не объясняя. К ребенку десяти лет и старше нужно относиться как к равному.

Мы, взрослые люди, можем объяснять свою позицию, убеждать друг друга в тех или иных вещах. Почему бы нам не поступать так же со своими детьми: не заставлять, не требовать, а убеждать? Объяснений, убеждений, личных контактов с ребенком десятилетнего возраста должно становиться больше и больше. Тогда кризисы, которых в любом случае невозможно избежать из-за физиологических причин, будут менее страшными.

Недостатком постсоветского воспитания является то, что у нас очень мало активной деятельности для тинейджерского возраста (как сейчас говорят, «движухи»). Раньше были пионерские лагеря, комсомольская и пионерская организации, акции, совместные мероприятия. Ребят вовлекали в социальную жизнь, с ними занимались.

Сейчас чаще всего ребенок после десяти лет оказывается в пустом пространстве. Он уже не может сидеть и по книжечке водить пальчиком, рассказывать стишки, стоя на табуретке. В этом возрасте ребенок – уже вполне сформировавшаяся личность, которая может поехать на раскопки, в школу скаутов, изучать военную археологию, участвовать в каких-то мероприятиях, причем не на правах куклы-марионетки. Он может сам вносить какие-то идеи.

Опытный духовник отец Киприан (Ященко) рассказывал нам в свое время на уроках: «Приходит ко мне однажды семья с ребенком. Говорят: “Никаких сил не осталось: он из нас всю кровь выпил! Постоянно просит: “Папа, купи то, купи это. Мне надо то, это”. Ребенку 13 лет. Что нам делать?”».

Отец Киприан после долгих раздумий сказал: «Позовите ребенка на ваш семейный финансовый совет. Вы же решаете, на что потратить деньги. В конце месяца, когда приходит зарплата, соберитесь за столом. Папа скажет: “Я в этом месяце принес в семью такую-то сумму денег”. Мама: “Я заработала столько-то”. Спросите у ребенка: “Ты сколько заработал? Ничего не заработал. Бюджет нашей семьи такой-то. Давайте будем делить средства. Кому что надо?”

Папа: “У меня прохудились ботинки: мне нужны новые”. Мама: “У меня платье поистерлось: нужно купить новое”. На еду надо столько-то денег, на машину – столько-то. Спросите сына: “А что ты хочешь купить себе, исходя из этой суммы?” Ребенок поймет, что, с одной стороны, он ничего не заработал; с другой стороны, в семье есть лимит денег, который нельзя превышать».

Отец Киприан говорил, что его совет очень помог семье: ситуация с попрошайничеством изменилась. Необходимо вовлекать ребенка в активную жизнь.

– Это может быть внеклассная деятельность в школе.

– Конечно. Я только сейчас, когда отдал своего ребенка в 1-й класс, стал понимать, насколько важна внеклассная деятельность. Сам был постоянно вовлечен во внеклассную работу с 5-го класса.

В школе для учащихся есть определенные нормативы, которые нужно выполнить: по математике – «пятерка», «четверка», по русскому – «четверка», «пятерка». Если ты заработал «пятерку» по математике, то все остальные тоже заработали «пятерки». Это как-то не так мотивирует.

А если ребенок выходит за пределы школы и играет в хоккей, лепит из глины, собирает радиоприемник, он чего-то достигает, у него что-то получается. Повышается самооценка. Он понимает: «Я могу что-то придумать, сделать». Даже если у него что-либо не получается в школе, он говорит: «Ничего, здесь у меня не получилось – там получилось. С другими предметами тоже получится, я смогу». Для ребенка это очень важно: он будет успешным за пределами школы, что станет толчком к его успешности в школе.

Один директор школы рассказал следующую историю из своей жизни: «Мой педагогический стаж 35 лет. На протяжении всех этих лет я удивляюсь школьному образованию.

Когда я окончил вуз и пришел в школу, меня направили в хороший класс, в котором учились дети именитых родителей. Приходит ко мне отец одного из учеников. В два раза старше меня, заслуженный артист СССР… Я вижу, что у него трясутся руки. Он говорит: “Простите, скажите, все ли в порядке у моего сына с учебой? Может быть, он себя как-то не так ведет? Что Вы посоветуете?” Я был поражен: было неудобно, что мне, малолетке, оказывают почет и уважение такие маститые и значительные люди.

Прошло 35 лет. Теперь я сам седой, уже престарелый дядя с опытом, директор школы. Молодая девочка, мама одного из моих учеников, ногой вышибает дверь в мой кабинет и разговаривает со мной, как будто я десятилетний мальчишка».

В связи с этой историей я хотел бы напомнить одну маленькую, но, на мой взгляд, очень важную – центральную – заповедь Ветхого Завета: Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли... Эта заповедь является краеугольным камнем всей ветхозаветной воспитательной системы.

Родители для детей были образом Божиим. Дети учились любить Бога через любовь к родителям. Как уважать Господа, бояться Его (страх Божий, то есть благоговейное почтение) – все это формировалось в детях Ветхого Завета через образ отца, матери, учителя.

Ныне реальность такова: учителя для нас стали работниками сферы обслуживания, их низвели до уровня прислуги. То есть нас и нашего ребенка «обслуживает учитель такой-то в такой-то школе». В связи с этим мы имеем право накатать жалобу, потребовать чего-то. «Почему Вы моего ребенка не посадили за такую-то парту?» Или: «Почему Вы сказали моему сыну, что он себя неправильно ведет? Я требую от Вас объяснений! Где это написано? Если Вы не знаете этого, значит, Вы неквалифицированный учитель».

Мы даем себе разрешение «качать права», не понимая, к чему это ведет. Это закончится тем, что школа превратится в сервис. У нас есть автосервис, а есть тьютор-сервис. На мой взгляд, школа – сфера служения, а не обслуживания. Точно так же, как сферой служения является богослужение, служение священника.

Служение от обслуживания отличается следующим. Когда ко мне как к священнику приходят люди с проблемами (а у меня самого этих проблем много, куда-то тороплюсь), я считаю себя обязанным остановиться и выслушать пришедших. А если это обслуживание, то мы знакомимся с прейскурантом и перечнем услуг, которые нам могут оказать. Менеджер диагностирует ребенка и говорит: «Вам нужно то-то, то-то и то-то. За это надо заплатить столько-то. Остальным заниматься мы не будем. Мы не будем смотреть на проблемы Вашего ребенка за пределами того перечня услуг, которые вы оплатили».

Сейчас мы можем поговорить с учителем. Если школа перейдет в сферу обслуживания, то у нас не будет такой возможности. Учитель закроет дверь со словами: «Мой рабочий день закончился, до свидания! Я с Вами и Вашими детьми не буду иметь никакого общения».

Мне рассказывали, что в некоторых странах так работают в сфере медицины. Можно лечить человека, диагноз или протокол. Раньше врач относился к больному, как к собственному сыну: старался понять, как человеку помочь, чтобы он вылечился. Это лечение человека.

Лечение диагноза происходит гораздо проще. Если у человека повышенная температура, ему дают таблетку от температуры. Если болит нога, дают таблетку от боли в ноге. Сейчас мы чаще всего встречаемся с таким лечением. Но есть еще более интересная вещь – лечение протокола.

У врача есть протокол, согласно которому он должен функционировать, коммуницировать с больным. «Здравствуйте! Как Вас зовут?» Записал. «Какого года рождения?» Записал. Если по протоколу врач должен дать пациенту ромашку, но знает, что ромашка убьет этого человека, а шалфей вылечит, то он не имеет права дать ему шалфей. Если врач даст больному шалфей, а не ромашку и человек выздоровеет, то пациент имеет право подать в суд на врача, который его вылечил.

– Почему?

– Потому что он нарушил протокол.

– Пациент будет об этом знать?

– Конечно. То же самое у нас сейчас происходит в школе. Мы рано или поздно перейдем на обучение протокола: будут учить не по программе, а по протоколу. Все сведется к тому, что нужно будет выполнять определенные действия, правила. Даже если учитель будет понимать, что ребенку нужно что-то другое, он не будет брать на себя ответственность за принятие решений, противоречащих протоколу. Мы потеряем настоящее образование.

Чтобы этого не произошло, нужно начинать с уважительного отношения к учителю: нам, родителям, не позволять себе разговаривать с учителем дерзко и нагло. Тогда, я надеюсь (понятно, что все люди разные), мы сможем найти учителей, которые будут относиться к своей профессии как к служению, а не как к прислуживанию. Если наша система образования будет сферой служения, то она будет не хуже советской, а может быть, даже и лучше.

– Повторите, какие виды лечения Вы выделили?

– Лечение человека, лечение диагноза и лечение протокола.

– Это относится к обслуживанию или служению?

– Служение – это лечение человека, а обслуживание – это лечение протокола.

– И диагноза тоже.

– И диагноза тоже, но отчасти. Слуга превращается в робота. Сейчас идет речь о дистанционном образовании. Если мы доведем эту ситуацию до абсурда, то наших детей будут учить роботы. У робота будет протокол, в соответствии с которым он будет давать ребенку знания. Попробуйте с роботом поспорить, сказать ему: «Вы плохо учите моего ребенка! У вас плохо получается!» Он Вам скажет: «Да, конечно. Да, конечно».

– Дистанционное образование – отдельная очень интересная тема, но сегодня наше время, к сожалению, подходит к концу. Я прошу Вас подвести итог нашей программы и что-нибудь пожелать нашим телезрителям.

– Мне хотелось бы, чтобы наша система образования была на высоком уровне, поскольку наше общество и мы, родители и дети, тратим очень много сил и энергии на образование. Я хочу, чтобы наша школа учила детей добру и вере. Главный шаг (самый простой, кроме молитвы и поста), который мы можем для этого сделать, – уважительное отношение к учителям.

Я призываю на вас, дорогие телезрители, Божие благословение. Желаю вам блага и долголетия на земле.

– Спасибо Вам большое, отец Андрей, за то, что были сегодня с нами. Мы затронули очень важную тему. Завтра начинается новая учебная неделя. Божьего благословения всем, кто отправляется в школу, ведет в школу детей и идет туда преподавать.

– С Богом!

Ведущий Александр Черепенин

Записали Елена Кузоро и Светлана Волкова