Беседы с батюшкой. Российский Красный Крест. Протоиерей Сергий Вогулкин

– Сегодня у нас в гостях протоиерей Сергий Вогулкин, доктор медицинских наук, профессор. Мы посвятим беседу Российскому Красному Кресту. Какие юбилейные даты связаны с этой организацией?

– В этом году большая дата – 15 мая мы будем отмечать 155-летие со дня основания Российского Красного Креста. И 145 лет прошло со дня основания Красного Креста на Урале.

История Красного Креста и история православия, по сути, долгое время были связаны...

– Как светская организация связана с Русской Православной Церковью?

– Изначально за рубежом Красный Крест создавался как светская организация для помощи раненым, больным во время различных войн. С этой целью был создан Международный комитет Красного Креста. Но когда что-то приходит в Россию, все получается немножко не так.

Если заглянуть в историю, в 1854 году великая княгиня Елена Павловна и Николай Иванович Пирогов, наш замечательный хирург, организовали Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия. Сестры милосердия проявили себя на полях сражений, помогая раненым. В 1867 году император Александр II утвердил устав «Общества попечения о раненых и больных воинах». Казалось бы, точная калька того, что было сделано за рубежом. Но у нас в России все получилось немножко не так. У нас каждые десять лет случались голодные годы, было много бедных, больных туберкулезом. Чего только не случалось. И как только появилось это Общество (которое в 1879 году было переименовано в Российское общество Красного Креста), оно подключилось не только к попечению о воинах, но к спасению голодающих, нищих, бедных, сирот и так далее. По сути, два этих направления работы Красного Креста и работа Православной Церкви практически полностью совпали.

Более того, в организации Красного Креста на первых порах принимали участие иерархи Православной Церкви. И в Санкт-Петербурге, и в Москве, и на Урале именно иерархи (епископы, архиепископы, митрополиты) стояли у истоков этого движения, всячески его поддерживая. Потому что они прекрасно понимали, что направления работы Красного Креста и Православной Церкви связаны, просто неотделимы друг от друга. Хотя Красный Крест действительно был светской организацией, но отделить его от православия было просто невозможно. Церковь поддерживала Красный Крест, собирала и одежду, и материальную помощь. Все переплеталось.

– Вы сказали, что 145 лет исполнилось со дня создания Красного Креста на Урале. Какие проблемы решали здесь? Неужели здесь не хватало социального служения Церкви?

– Голодные годы были и на Урале, причем страшные голодные годы. И одних только усилий Православной Церкви не хватало. Поэтому здесь были созданы и земские попечительские советы, и Общество Красного Креста, и горнозаводские попечительские советы. Обстановка была действительно тяжелая, очень много голодающих было на Урале в эти годы. Сельское хозяйство здесь всегда было не очень развито, давало мало продукции. Поэтому такая помощь была просто необходима.

– Общины сестер милосердия Красного Креста и общины, не входящие в него, участвовали в русско-японской войне и Первой мировой. У них были какие-то отличия?

– Да, отличия были. Изначально православные общины сестер милосердия стояли четко только на духовных позициях. Вообще движение Красного Креста за рубежом носило больше протестантский характер, не православный. Но когда началась война, потребовалось огромное количество сестер милосердия, врачей, санитаров, поэтому в общины Красного Креста принимали людей независимо от их веры, основной акцент делался на профессионализм. Главным было – научить ухаживать, научить лечить, а духовная сторона отошла несколько на второй план.

Марфо-Мариинская обитель Елизаветы Федоровны в какой-то мере была своеобразным протестом против бездуховного содержания при оказании помощи. Марфо-Мариинская обитель, православные общины сестер милосердия (Александрийская, «Утоли моя печали», Крестовоздвиженская, Елизаветинская) четко стояли на духовных позициях. Отличие было именно в духовном плане.

Если мы говорим о русско-японской войне, Первой мировой войне, то Красный Крест сыграл огромное значение. Красный Крест объединял всю помощь, которая оказывалась армии. Все сосредотачивалось под эгидой Красного Креста. Приведу в пример цифры. Русско-японская война: 143 организации, 20 санитарных поездов. И так далее. Но Красный Крест проявил себя больше на войне, на фронте, а в тылу оставались семьи тех, кто ушел воевать, семьи погибших, сироты, которые тоже нуждались в помощи, не могли сами освоить земельные участки. И здесь огромное значение имела Православная Церковь. Вот такое взаимодействие Красного Креста и Церкви было постоянным.

Например, по решению Синода в русско-японскую войну представителям Красного Креста официально разрешалось в храмах собирать подаяния на Красный Крест. Плюс к этому проводились кружечные сборы, духовные концерты. То есть в поддержке семей воинов, ушедших на фронт, Православная Церковь сыграла огромную роль. Поэтому еще раз говорю, отделить эти два направления друг от друга очень трудно, хотя одно – вроде бы светское, а другое – православное. Но в России все было настолько переплетено, что общий эффект был намного выше, чем результат каждой организации в отдельности.

– Революция, гражданская война в двадцатые годы XX века проходили под эгидой борьбы власти с Русской Православной Церковью, с православием. Что происходило в этот период времени с Красным Крестом? Ведь Вы говорите, что нельзя разделить их служение...

– Нельзя разделить и в гонениях. В 1918 году власть большевиков лишает Православную Церковь земель; начинается откровенный грабеж, изымаются церковные ценности, закрываются и разрушаются храмы. И не столько, может быть, священники, сколько сами прихожане все это защищали, потому что чувствовали, что гибнет самое ценное, что есть в душе человека. В ходе всех этих изъятий произошло 1 414 кровавых инцидентов: люди, которые защищали эти ценности и не давали возможности большевикам откровенно грабить церкви, погибали, были расстреляны.

У Красного Креста в 1918 году забирают всю собственность. Общины сестер милосердия имели свои больницы, свой транспорт, свои медицинские средства, запасы продуктов. Все это отбирается. Красный Крест – вообще-то самостоятельная организация, от государства она не зависела. Российский Красный Крест пытался сказать, что сам будет решать свои задачи, независимо от того, какая власть. Ничего подобного –  арестовывается все руководство Красного Креста и организуется так называемый Пролетарский Красный Крест. С этого времени начинаются гонения и на Православную Церковь, и на Красный Крест.

Мы знаем, что в Православной Церкви много священнослужителей расстреливали, распинали. В 1918 году первая советская Конституция лишила церковнослужителей прав. Что значит лишение прав? Это значит, что священнослужители не имели права на работу, а все члены семьи священнослужителя тоже были лишенцами. Если тебя увольняют, то выселяют из квартиры. Иди, ты никому не нужен, ты лишенец. В результате огромное количество священнослужителей и тех, кто был при храмах, оставались ни с чем, нищими.

А ведь в семьях священнослужителей всегда было много детей. Но все они оказались лишенцами: не имели прав на какие-то пособия, на какую-то государственную помощь. Единственное право, которое у них было, – работать где-нибудь на лесозаготовках, в Сибири, добывать полезные ископаемые. И начался голод среди лишенцев. Количество лишенцев было огромным. Я сейчас говорю только об одной группе, в которую входили монахи, священнослужители, их семьи, но были еще и другие группы лишенцев... Двадцатые годы были, конечно, тяжелейшими для Православной Церкви.

На востоке и юге страны, где было Белое движение, восстанавливались и Православная Церковь, и Красный Крест. Ведь надо было помогать раненым, больным, независимо от того, красные они или белые, – для Красного Креста это не принципиальный вопрос, оказывали помощь и тем, и другим. Но когда в 1920 году в Крым пришла Красная Армия, начался так называемый «ялтинский кошмар», когда уничтожение Красного Креста приняло колоссальные масштабы. Ливадийский госпиталь был уничтожен полностью: все раненые, больные и семнадцать сестер милосердия. В Алупке был полностью уничтожен санаторий, в котором находились белые солдаты и офицеры, вместе с медицинским персоналом.

Но ведь Красный Крест был не только российским, там были американцы, англичане, представители других наций. Уничтожали всех подряд. Это была настоящая погоня, отслеживание и убийство. Российский Красный Крест полностью должен был быть уничтожен. Как и Православная Церковь должна была быть полностью уничтожена, закончить свое существование. Восемь тысяч восемьсот медицинских работников было расстреляно! Я посмотрел списки: врачи, сестры милосердия, санитарки, служащие госпиталя – всех под одну гребенку. Страшное было время! Удар наносился синхронно и по Красному Кресту, и по Православной Церкви.

Трудно сказать, кому было тяжелее в этой обстановке. Расстреливали и тех, и других. Лишены всех прав были и те, и эти. Единственное право, которое было у этих людей, – умереть. Насколько вместе они работали на благо России, настолько вместе и страдали в период этого террора, который был направлен, по сути, против всех. Тридцатые годы показали, что не имело никакого значения, кто ты. Даже если ты принял советскую власть и на нее работал или до этого был кулаком, уже раскулачен и свое отсидел. Если ты военный специалист, медик и участвовал в спасении раненых во время русско-японской, Первой мировой или Гражданской войн на стороне красных – это тоже не имело никакого значения. Вот такое было время.

– Очень страшно представить, что это были врачи, медсестры, которые спасали людей...

– Причем выдающиеся врачи, хирурги, офтальмологи, терапевты. Врачам все равно, кого лечить. Какая разница, за красных человек или за белых? Он больной, раненый, и его надо лечить. И вот за то, что лечили и тех и других, ставили к стенке...

– Иногда тяжело осознавать какие-то моменты, даже говорить об этом страшно.

– Память наша так устроена, что мы помним обычно хорошее. Но когда я читал все это, в том числе по Уральскому Красному Кресту (о чем мы будем говорить, наверное, в следующей передаче), я не спал ночами, это было невозможно. Такая тяжесть, такой кошмар...

А дальше был так называемый «Большой террор». Дело в том, что когда в 1936 году перед партийным съездом проводили перепись, оказалось, что 56,2 процента всего населения России – верующие. Это повергло руководство в недоумение: мол, как же так? Значит, мы плохо боролись? Надо исправлять ситуацию. И в 1937 году сначала декретом Сталина, потом приказом НКВД был разослан приказ, в котором четко говорилось о двух категориях людей: первая категория – те, кто подлежал расстрелу, вторая – от 8 до 10 лет ссылки. И давались конкретные цифры, сколько в какой области надо уничтожить людей. Понимаете, какое коварство!..

Естественно, цифру надо было набрать. Общая численность уничтоженных должна была составить 233 тысячи человек. Уничтожили около трехсот тысяч.

– Перевыполнили план.

– На Урале надо было уничтожить двадцать тысяч человек, уничтожили тридцать тысяч человек. Уничтожали бывших кулаков и всех, кого можно было даже хотя бы приблизительно отнести к «антисоветским элементам». Вот это и называлось «Большим террором». Отпущено на это было четыре месяца. За четыре месяца должно было быть уничтожено такое количество людей. Но потом продлили этот срок до года.

Потом, когда стало понятно, что терпение народа кончается (сколько можно расстреливать и отправлять в ссылки!), объявили, что во всем виновато НКВД. Не Сталин, не правительство, а НКВД. И началась чистка в НКВД: тройки, которые приговаривали людей к расстрелу, руководители НКВД тоже были расстреляны. И концы в воду. Но триста тысяч россиян было уничтожено...

Понятно, что Православная Церковь была практически полностью уничтожена. Оставалось четыре иерарха и, по разным сведениям, от 121 до 370 действующих храмов. И это из семидесяти восьми тысяч храмов и часовен, которые были до революции!..

Еще, может быть, пара-тройка дней – и можно было уничтожить Православную Церковь вообще. Но у руководства сработала мысль, что, во-первых, неудобно перед международным сообществом – все-таки время от времени хоть одного иерарха надо показать иностранцам. Во-вторых, если уничтожить всю верхушку, значит, православие ушло бы в подполье, а этого не хотели допустить. Только благодаря этому что-то осталось. Вот такие тяжелейшие удары перенесли и Красный Крест, и православие.

Интересное совпадение: после того как был полностью уничтожен Красный Крест, организуется Советский Красный Крест. И в этот же год организуется «Союз безбожников», который потом превратился в «Союз воинствующих безбожников». Потом появились «Юные безбожники». То есть все накручивалось, накручивалось, и фактически уничтожение шло по всем фронтам.

– Хронологически мы подошли к периоду Великой Отечественной войны. Ситуация как-то поменялась в тот момент? Что происходило с Красным Крестом?

– Одним из следствий «Большого террора» было то, что в 1938 году у Советского Красного Креста были отняты все лечебные учреждения: 6 111 лечебных учреждений перешли от Красного Креста в введение здравоохранения. В Красном Кресте, по сути, ничего не осталось.

Чем занимался Красный Крест? Готовил людей. «Готов к санитарной обороне СССР» – под этим лозунгом готовили санинструкторов, медсестер. Конечно, это пригодилось. Но все-таки в 1938 году Красный Крест был практически уничтожен и полностью лишен всего имущества. И это несмотря на то, что до этого ему что только не поручали: борьбу с бедностью, борьбу с тифом, борьбу с туберкулезом; то есть людей из Красного Креста бросали в любые места. И все-таки в 1938 году всю лечебную базу у Красного Креста отняли.

Началась Великая Отечественная война. Красный Крест показал себя в эти годы очень хорошо. Было подготовлено 239 тысяч медицинских сестер, полмиллиона санинструкторов, 20 тысяч санитаров. Это колоссальные цифры! Было начато безвозмездное донорство.

В это же время Православная Церковь (то, что от нее осталось) стремилась всеми силами помочь в победе над врагом. За годы войны православными людьми было собрано 300 миллионов рублей. На пожертвования людей были созданы танковая колонна имени Дмитрия Донского и авиационная эскадрилья Александра Невского. Сколько собирали разных вещей, которые уходили на фронт! Православные приходы собирали все, что могли (валенки, тулупы, шапки), и все это отсылалось на фронт. Вот такой патриотический подъем. И опять Красный Крест и Православная Церковь работали вместе.

Еще один момент. Дело в том, что Международный Красный Крест постоянно предлагал нашему правительству провести ревизию, перепись советских пленных в немецких лагерях и установить с ними контакт. (В немецких лагерях были не только русские военнослужащие, но и англичане, французы, которые получали из дома письма, посылки.) Но российское правительство во главе со Сталиным так и не ответило на эти предложения. Подоплека была такая: чтобы солдаты боялись сдаваться в плен.

Везде в плену были ужасные условия: люди много работали, их плохо кормили. Но еще они были оторваны от своей Родины, от своих родных и близких. Ни одна весточка не доходила в лагеря к нашим военнопленным, потому что наше правительство отказывало Международному Красному Кресту в этом, ни одно предложение Красного Креста не было принято. Скольких жизней это стоило – не знаю... Весточка из дома имеет огромное психологическое значение. А если это посылка? Наверняка матери, жены готовы были что-то собрать и послать туда, но нельзя было, это было запрещено. Вот такой был режим.

Мы уже начали об этом забывать. Многие сейчас рассуждают, что, если бы не Сталин, мы бы не победили... Но ведь и о другой стороне тоже нельзя забывать. Это страшная страница нашей истории.

– Все неоднозначно.

– Вот это как раз однозначно и страшно. Такое количество уничтоженных людей!.. И все цифры – приблизительные. Невозможно сосчитать, сколько на самом деле погибло в лагерях, сколько было расстреляно. Точных цифр до сих пор нет. Ведь во время «Большого террора» не успевали хоронить. В храме во имя Серафима Саровского был организован крематорий, где сжигали трупы, а пепел закапывали в Донском монастыре, часть вывозили на колхозные поля в качестве удобрения, а часть просто выбрасывали на свалку...

– И все это происходило не где-то там, а здесь, у нас.

– Москва, храм во имя Серафима Саровского, переделанный под крематорий. После Гражданской войны во время гонений на Церковь в храмах были склады, зернохранилища, конюшни. Это в точности повторилось на оккупированных землях. В Западной Украине, Западной Белоруссии сохранялись храмы – немцы решили, что через священников они соберут народ, чтобы те молились за их победу. Потом вдруг оказалось, что храмы – рассадник патриотизма. И немцы стали закрывать храмы, превращать их в склады, конюшни, огневые точки, наблюдательные пункты.

– Что изменилось в послевоенные годы?

– В послевоенные годы Советский Красный Крест себя показал с положительной стороны, был награжден Орденом Ленина. Что касается православия, то в 1948 году вышло постановление, запрещающее открывать новые храмы. В 1949 году вышло постановление о запрещении крестных ходов. То есть все пошло дальше... Такова история.

– Наверное, полезно иногда вот так послушать и вспомнить все.

– Очень полезно. Причем полезно всем: и молодежи, и среднему поколению, и старшему поколению. Память у нас короткая, но такие вещи забывать нельзя. Это наша история. Будь она хорошая, славная (такой она и была всегда) или вот такая – все равно это наша история, и мы ничего не можем с этим поделать. Мы должны с этим жить. И современное наше бытие должно быть основано на нашей памяти, чтобы подобного никогда не повторилось.

– Спасибо Вам большое за эту беседу. Думаю, мы продолжим разговор о Красном Кресте...

– На Урале Красный Крест взаимодействовал с православием тоже очень тесно. Интереснейшие цифры, огромный материал! Просто надо все обдумать, обработать и к этому вопросу вернуться.

Ведущий Тимофей Обухов

Записала Нина Кирсанова