Читаем Добротолюбие. Выпуск от 22 апреля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника из I тома «Добротолюбия» – «К тем, которые думают оправдаться делами». И обращаемся к 75-му абзацу:

Когда ум, укрепившись в Господе, отвлекает душу от долговременного худого навыка, тогда сердце, как палачами, бывает казнимо умом и страстью, влекущими его туда и сюда.

Вот как бывает: ум вроде бы стремится к добру, ум побуждает сердце верить, прощать, любить, быть целомудренным, воздержанным, кротким, а сердце привыкло жить по-другому и любит совсем другое. Око души, ум, есть кормило, пытающееся управлять мятежным сердцем, привыкшим совсем к другому. Если сердце вкусило страсть, то оно упрямится, потому что жаждет сладостного удовольствия, жаждет наслаждения, а ум влечет его по пути Христову, по пути отсечения своей воли, по пути следования за Христом, по воле Христа, ибо благодать есть воля Христа. То есть ум уже благодатный, он озарился благодатью, он возлюбил путь Христа, он устремляет человека за Христом, но сердце, возлюбившее самоугодие, самолюбие, свои хотения, этого не хочет. Оно, как команда корабля, бунтует и плыть туда, куда велит капитан, не хочет. С точки зрения морских историй каждый знает, чем заканчивается ситуация, когда команда не хочет плыть туда, куда пытается вести корабль капитан. Вот нечто подобное и происходит: с одной стороны, капитан кричит, что надо плыть туда, а команда говорит: «Нет, мы туда не поплывем, потому что там трудно, страшно, опасно; мы хотим остаться здесь, в неге удовольствия». И понятно, что для человека это большое страдание, скорбь, он разрывается и не знает, что делать, потому что ему  хочется быть и христианином, идти за Христом (уже хочется) и хочется жить в удовольствии, получать наслаждения, потому что он привык их получать. Вот это состояние и описал апостол Павел, говоря о ветхом и новом человеке.

Что же делать человеку? Главная причина в том, что сердце объято страстью, то есть оно любит наслаждения, которые выбрало по собственной воле. Для того чтобы изменить это состояние, надо возненавидеть сладость страсти, то есть возненавидеть не саму страсть (мы ее легко ненавидим), а возненавидеть то наслаждение, к которому эта страсть нас приобщает.

Скажем, вино. Что его ненавидеть? Какой смысл? Или винопитие, или даже пьянство само по себе. Виновато ведь не вино и не то, что я его пью. Я пью для того, чтобы переживать вновь и вновь некое состояние, некое утешение, удовольствие, я пытаюсь неким образом получить что-то приятное для себя. Вот это является корнем страсти. Если мы возненавидим приятность, даваемую этой страстью, то страсть умрет, потому что это нам будет неприятно. С одной стороны.

А с другой стороны, необходимо возлюбить волю Бога. Именно возлюбить. Не просто прочитать ее в тексте Священного Писания, а возлюбить ее. Что значит возлюбить? Прикоснуться к сладости, вкусить сладость, заключенную в заповеди Божьей. Пока этого не произойдет, сделать что-то очень трудно. И все скорби, злоключения человека так или иначе связаны с тем, чтобы человека к этому опыту приобщить.

То есть, с одной стороны, человек должен возненавидеть сладость страсти, а с другой стороны, должен возлюбить сладость, заключенную в заповеди. Тогда у него есть все возможности и основания исцелиться от этой страсти и от мучительства этой страсти избавиться.

Как это сделать? Как возненавидеть сладость страсти? Как возлюбить сладость заповеди? С одной стороны, так обычно говорится, можно добиться этого принуждением себя к добру. То есть Царство Небесное нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11,12). Так говорит Священное Писание, то есть по-русски: Царство Небесное силой берется, и употребляющие усилия достигают его. Вот это принуждение себя к деланию дел, противных страсти, и является тем механизмом, тем методом, который помогает от страсти исцелиться.

Отчасти это так, и опыты такие в Церкви отчасти известны. Например, самый мне известный опыт – это случай, когда некий человек, очень грубый и жестокий, пришел в монастырь, понимая, что за его злобу и жестокость ждать милости ему не приходится, но действительно искренне желающий исцелиться. И он спрашивает у игумена: «Что мне делать?» Игумен дает ему послушание, ставит его привратником с тем условием, что он должен каждому входящему в монастырь и каждому выходящему из монастыря человеку кланяться в ноги и просить у него прощения.

Первые два года человек делал это с трудом, не умея ни согнуться, ни разогнуться, сжимая зубы, но побуждая себя делать то, что велит игумен. На третий год он уже искренне сокрушался о том, что действительно он грешный, и кланялся очень легко, искренне просил у всех прощения. А последние годы жизни (прожил он недолго, всего лет пять в этом монастыре) он ползал на коленях, просто с них уже не вставал, рыдал и днем и ночью молил каждого встречного о себе. Душа его смирилась совершенно, стала светлой, светоносной, мирной. Плоды таких усилий над собой, над своей волей привели к такому результату.

Когда человек принуждает себя к добру, да еще и за послушание, да еще сопровождаемый молитвами того, кто послушание это дал, то это действительно один из способов исцелиться от некоей страстной наклонности, принуждая себя к деланию того, что этой страстной наклонности противоположно.

Но этого, по существу, в большинстве случаев всегда мало. Главным же действием, которое помогает человеку именно в этом вопросе, то есть возненавидеть сладость страсти и возлюбить сладость заповеди, главным методом, главным инструментом будет именно молитва, ибо в молитве есть опыт общения с Богом. И именно при встрече с Богом, то есть в опыте богообщения, в опыте стояния перед Богом человек переживает, именно переживает (не познает это дискурсивно, не познает это разумом, а переживает) свое собственное состояние как невыносимо отвратительное. Видя себя в лучах Божественной благодати, человек начинает гнушаться собой, и все эти сласти, которые он любил, он через этот более или менее напряженный опыт молитвы начинает ненавидеть.

И в то же время именно через переживание втайне богообщения, во встрече с Богом человек начинает воспламеняться вожделением к тому, что велит Бог, вожделением к заповедям Божьим, начинает их желать, жаждать. И, сопровождая их исполнение молитвой, он в конце концов доходит до состояния, что испытывает от этого утешение, подъем. И он действительно начинает любить эти заповеди, не просто их исполнять скрепя сердце, а любить. Вот этому учит молитва. Но именно молитва, а не чтение того или иного молитвенного текста.

Восемьдесят пятый абзац:

Страсть, самоохотно возращенная в душе делом, после насильно восстает в любителе своем, хотя бы он того и не хотел.

Конечно, удобнее всего человеку в страсть не впадать. Если же он впал в эту страсть, избавиться от мучительства страсти ему становится очень трудно. Легче не впадать. Когда человек добровольно, всегда добровольно отдает себя в плен страсти, некой зависимости, то добровольно освободиться он не может.

Это как классическая история, притча во языцех, с холопом. В Древней Руси человек отдавал себя в рабство добровольно. Он шел и говорил: «Хочу быть твоим холопом». На это были свои причины, доведшие его до такого состояния: разорение, голод, гибель кормильца или еще что-нибудь. И человек говорил: «Я хочу быть твоим рабом». Он мог это сделать и действительно становился холопом, приобретал достаточно неплохие условия для существования; что бы там кто ни говорил, его кормили, одевали – он должен был работать, здесь ему было гарантировано безбедное существование…

И вот он шел, отдавал себя в эту зависимость холопскую. И совершенно было неважно, захочет ли он (или его дети) освободиться от этого холопства, это не имело значения. Отдаться в рабство могли по собственной воле, но освободиться от рабства уже не могли. Это зависело от воли хозяина, господина, но от воли самого человека уже ничего не зависело.

Подобным образом и страсть не может нас поработить: мы сами себя ей отдаем. Но  обратно вернуться в независимое состояние мы не можем.

Особенно это плохо, когда это происходит после крещения. В крещении мы освобождаемся от мучительства страсти, от зависимости от чего-либо, мы делаемся свободными. Когда после крещения мы возвращаемся снова к страсти, от которой было освободились, то отдаем себя снова в рабы греху, и освободиться уже будет очень сложно. Крещение делает это почти даром, а потом освободиться будет чрезвычайно трудно и сложно, придется употребить все усилия для того, чтобы все-таки отстоять, доказать свою свободу.

В результате – раз добровольно освободиться не получается, мы должны принудить себя к тому, чтобы вернуться в свободное состояние. То есть должны принуждать себя к тому, чтобы делать дело, противное той сладости, которая управляет нами, как было с этим привратником, о котором говорили. Или как Мария Египетская, которая вместо долголетних приятностей обрекла себя на полные неприятности, уйдя в пустыню.

Принуждение себя к обратным упражнениям, к обратным действиям необходимо, но само по себе сделать ничего не может. Оно необходимо, и чем дольше человек был отягощен страстью, тем больше от него требуется усилий по ее преодолению, принуждения, труда, терпения.

Но в любом случае для того, чтобы от страсти освободиться, нужна еще и благодать, потому что, отдав себя в зависимость от страсти после крещения, человек презрел благодать, он оказался неблагодарным по отношению к той благодати, в которой был восстановлен, по отношению к той благодати, которая ему была дана. Он не ценил тот дар, который ему был дан, он не ценил собственную свободу, не ценил благодать, данную Богом.

Поэтому трудности восстановления, трудности принуждения включают в себя и труд по осознанию своей неблагодарности, по тому, чтобы просить у Бога прощения за свою неблагодарность. И вот это осознание должно пройти до конца, до самой глубины человека. И если он получит свободу, если Бог его от этой страсти исцелит, больше он к этому легкомысленно относиться не будет.

Рассмотрим пример, когда человек после крещения еще не впал в страшные и долговременные страсти, но приобрел некую страстишку (скажем, стал все чаще и чаще выпивать, все больше и больше). Он осознает, что это плохо. И вот наступает Великий пост, он говорит: «Я больше пить не буду! Господи, помоги мне, исцели меня от пьянства!» Весь пост не пил; исцеление наступает. Приходит Пасха, он не пьет, ему не хочется; друзья зовут, а ему не хочется. Проходит день, другой, третий… Он говорит: «Я свободен! Так можно сто граммов-то и выпить… Или бокал пива. Что будет? Я уже освободился, ничего страшного». И, выпив этот бокал пива или сто граммов водки (или вина), он уже опять не может остановиться. Дальше больше и больше. К следующему посту он подходит более больной, чем к первому посту, и труда потребуется больше. И эффект не гарантирован никак, потому что он презрел дар, данный ему Богом.

Бог освободил его от мучительства страсти, а человек сам вновь добровольно отдал ей себя. А нужно по-настоящему смириться: что в данном случае алкоголь категорически запрещен. Потому что человек в силу разных психических и физических своих способностей не может управлять собой. Он должен выключить просто все спиртные напитки из своего рациона, опасаясь, как бы снова не вернуться на эту скользкую стезю. Если бы он это сделал…

Но для этого надо смириться и понять: «Я не такой, как все, я намного слабее и хуже очень многих людей; да, они пьют и не спиваются, а я пью и спиваюсь. Поэтому нужно быть осторожным, я не должен этого делать». Да, это неудобно, потому что в каждой компании даже верующих людей приходится говорить: «Нет, я не буду, мне нельзя! Это правда! Мне нельзя, потому что это для меня очень вредно!» И человек будет бороться за свою свободу, которую даровал ему Господь. Пока человек этого не поймет, не осознает, ему не освободиться от страсти, он будет падать все ниже и ниже.

Вот эти усилия, сопровождаемые благодатью (обе эти составляющие) необходимы. И для этого, конечно, необходимо и знание того, что человек должен с неизбежностью принести плоды покаяния, труды покаяния. Потому что впал-то он в эту страсть по собственной воле, по собственному нерадению и, как правило, по собственной гордыне, поэтому понесенные труды являются  не искуплением какого-то совершенного греха, они являются сокрушением души. Ибо в этих трудах душа смиряется и сокрушается, познает, насколько она беспомощна, насколько испорченная. И вот это смирение вводит ее в состояние нищеты духовной, и эта нищета духовная приобщает ее благодати. И человек, пока пребывает в этой духовной нищете, становится несокрушим.

Именно по этой причине страсть есть страдание человека, поэтому страсть всегда мучительна. Страсть – это всегда зависимость от удовольствия, которое влечет человека как наркотик, точно так же. И наркомания – страсть, и любая страсть – наркотик, потому что человек чувствует, ощущает зависимость от той сладости, которая заключена в той или иной страсти. Неважно, блуд это или осуждение. Человек делает это потому, что ему приятно.

Возьмем самую нейтральную, самую яркую вещь – осуждение. Мы осуждаем не потому, что так устроен мир, а потому, что это приятно делать. Люди обычно не смотрят вглубь себя и не видят, насколько им приятно это делать. И вот человек посмотрел, узнал, подумал и понял: «Страсть – это плохо, это очень-очень плохо, я больше этого делать не буду. Нет, нет! Я больше этого делать не буду!» И не делает: все, рот на замок. И вот стоит ему замолчать – и он чувствует, как невыносимо тянет его осудить. Невыносимо!

Это не какая-то там похоть, наркомания, алкоголизм или еще что-то, имеющее физиологические корни. Нет, это никак не связано с физиологией, но ему невыносимо молчать, его разрывает желание судить настолько, что (как мне рассказывал один человек) он в кровь язык искусывает, только бы не сказать осуждения. Он не может справиться с этим, потому что невыносимо хочется что-то сказать. Его не радует ничто, вообще ничто: ни вкусная еда, ни вода, ни вино, ни семья. Он жить не может, для него все краски жизни померкли, вся жизнь стала серой, потому что он не может больше осуждать. «А вообще зачем жить? Ну зачем жить, если  нельзя осуждать? Это же скукотища страшная, поговорить не о чем! Что мне делать?» Вплоть до того, что мысли о самоубийстве приходят. Всего лишь человек захотел помолчать.

Это потому, что любая страсть содержит в себе это сладостное наслаждение, к которому мы привыкаем, оно вызывает нашу зависимость и действует на нас как наркотик. В каждой страсти заключено некоторое запретное удовольствие. Почему запретное? Почему удовольствие?

Некогда каждый человек, впервые вступивший по собственной воле на пусть страсти, как здесь говорит преподобный Марк Подвижник, делает то, что кажется ему и вредным, и неправильным, и нечестным, и плохим, идет против Бога или, по крайней мере, против совести. Но ему очень хочется это сделать. Потому что, делая то, что он делает (скажем, осуждает человека или выпивает вино), он хочет доставить себе приятность. Он знает, что так нельзя, но он не может отказать себе в удовольствии сделать приятное. Может, ему неприятно вино, или сигареты, или еще что-то, но ему приятно, чтобы его уважали. Ему приятно, чтобы его заметили, ему приятно показаться таким же, как все, ему приятно, чтобы девушки на него смотрели с любовью, а лучше с вожделением. Ему приятно, чтобы все увидели, что и он может произносить суждения, а не сидит как мышка серая, боясь сказать хоть слово. То есть хоть какая-то сладость в этом заключена, он хочет доставить себе приятность.

И он не находит при этом приятности в слове Божьем либо потому, что его не знает, либо знает, но никакой приятности в этом не видит. Потому что не исполняет сознательно и целенаправленно те слова, те заповеди,  которые написаны в слове Божьем, а стало быть, не дает реализоваться благодати, а потому и сладости от заповедей не испытывает.

Человек добровольно погружает себя в приятность по собственной воле, для угождения себе или другим людям. Это и приводит к невозможности вырваться из этого. Добровольно желая сделать что-то приятное для себя и делая то, что нельзя (и сделав это), он попадает в ловушку страсти. Теперь ему хочется делать это все чаще и чаще, и вырваться очень трудно.

А пытаясь вырваться, он на какое-то время (все зависит от количества лет, проведенных в страсти) теряет радость и наслаждение. Он привык получать наслаждение от этой страсти. И, потеряв это наслаждение, он не знает, для чего жить. И обретет эту радость наслаждения еще не скоро, только тогда, когда пройдет дурман опьяняющей его страсти.

Поэтому выход из страсти всегда проходит через уныние, через полосу безрадостности, когда ничего не радует, потому что ты привык получать радость от страсти. По-другому не бывает. Это путь, в котором удовольствия нет, радости почти нет. Поэтому для того, чтобы пройти от страсти через пустыню уныния, побуждающий мотив должен быть очень сильным: либо смертельная болезнь, смерть близких, страх перед чем-то, ужас (может быть, перед Богом или перед чем-то другим) или любовь к Богу.

Записала Инна Корепанова