Читаем Добротолюбие. «Одно из бесовских прельщений». Священник Константин Корепанов

Что же делать, если все-таки эти хульные помыслы приключились с нами, если мы уже обратно пленку не отмотаем? Преподобный Варсонофий Великий предлагает три элемента борьбы с хульными помыслами.

Первое, может быть, самое важное, самое значимое, — это не отчаиваться. Это с тобой случилось, стряслось, эти помыслы ворвались к тебе и врываются каждый раз, но они именно врываются. Бог попускает им врываться, Бог ошибок не делает, а наказывает Он только тех сыновей, которых принимает. Поэтому Ему есть за что меня наказывать, есть за что меня обличать, я буду терпеть обличение моего Бога. Раз Бог меня обличает, есть надежда. Это самое важное.

Если я испытываю какое-то действие Промысла или благодати Божьей как некоторое наказание, сознаю его как некоторое наказание и сознаю, что действительно Бог попустил, чтобы со мной это произошло, то отчаиваться не надо. Раз меня наказывают, есть надежда.

Второе, что он говорит: пробудись от прелести пленения, – и прежде всего угаси гнев и раздражительность, зная, что они приводят человека к пагубному хулению на Бога; приобрети же смирение, опаляющее демонов, послушание, открывающее Сыну Божию вход в человека, веру, спасающую человека, надежду непосрамляющую, любовь, не допускающую человека отпасть от Бога.

Мы говорили в прошлый раз, что от раздражения нужно отвергнуться раз и навсегда. Но этого мало, потому что свято место пусто не бывает. Если ты только отверг раздражение, то рано или поздно все равно к нему вернешься. Человеческая душа изменчива, надо вместо вырванного сорняка насадить достойное дерево благодати.

Мало отвергнуть раздражение, надо сознательно избрать смирение, не по порыву, не по чувству, а сознательно выбирать и действовать путем смирения. Внутри у нас этого нет пока. Но Бог, видя наш труд, когда мы принуждаем себя к смирению, и видя наше желание смириться, смягчится и хульные помыслы от нас отгонит.

Но начинать нужно именно с того, что ты перестаешь бояться этих хульных помыслов, ты научаешься с ними потихоньку бороться. Они приходят и начинают тебе внушать всякую мерзость, гнусность и гадость про Бога. А ты сокрушаешься и говоришь: «А кто ты такой, чтобы судить о Боге? Кто ты такой, чтобы судить о людях? Кто ты такой, чтобы принимать решение за Бога и вообще разуметь, что лучше, а что хуже? Кто ты такой, чтобы знать, что такое добро и что такое зло, чтобы Богу указывать, как хорошо, как правильно, как мудро?» Это осаживание себя твердо и нелицеприятно. А действительно, кто ты такой?

Ведь большинство всех наших ропотов против Бога исходит из интенций того, что мы будто бы имеем право что-то указывать Богу, требовать от Бога, решать, что хорошо, а что плохо со стороны Бога. Это не просто заблуждение (хотя это заблуждение), но именно установка неправильная, это уже возношение – мы делаем себя равными Богу, будто мы у Него консультанты или советники и вообще мудрее, лучше, честнее, правильнее, больше знаем, чем Бог.

Мы мыслим, мы допускаем это. Эти мысли выливаются в чувства, слова и поступки. Для того чтобы осадить нас, поставить на место, Бог отдает нас на растерзание хульным помыслам. Для того чтобы избавиться от них, умолить Бога избавить нас от этого истязания, надо смирить себя; стало быть, научиться задавать вопрос: «А кто ты такой?»

После этого вопроса ты можешь научиться говорить: «Что ты с Богом споришь? Что ты на Него все валишь? Ты сам виноват. Ты сделал этот поступок, ты сделал этот грех, это преступление, ты сказал это слово, подумал эту мысль. Ты сам виноват в том, что сделалось в твоей жизни. Бог ни в чем не виноват».

Понятно, что и это состояние, это действие человеческой души очень трудно дается современному человеку, потому что он привык во всем обвинять других людей и Бога. И это, в свою очередь, является причиной такого распространения людей, страдающих от хульных помыслов, потому что на самом деле мы не хотим ни за что отвечать, мы все время хотим выскользнуть из этой ответственности, обвинив кого-то другого.

Чтобы избавиться от хульных помыслов, надо научиться твердо, решительно, мужественно и очень неприятно для себя говорить: «Я сам виноват». Это действительно трудно, это почти невозможно для человека, страдающего от хульных помыслов. Но это путь обратно, это путь к смирению. Без сознательного смирения раздражение не победить, без сознательного, мужественного, твердого смирения человеку от хульных помыслов не избавиться.

И третье, что советует преподобный Варсонофий такому человеку: благодарность Богу. Благодарность противна хуле, противна хульным помыслам, это противоположное действие хуле. Конечно, пока эта благодарность разумно, сознательно произносится. Не потому, что мы реально чувствуем эту благодарность, не потому, что сердце наше просто тает от этой благодарности, как это обычно бывает у нормального человека. У человека, мучимого хульными помыслами, такого не бывает, он не испытывает никакой благодарности. Но он понимает сознательно, что благодарность есть указатель пути назад и проторение дороги назад. Принуждая себя к благодарению, я таким образом ухожу из-под власти хульных помыслов.

Абзац 55-й:

Внимай себе; демоны хотят прельстить тебя к тому, что мало полезно, как то: спать сидя, или не класть изголовья, – что есть то же, что «мятва, и кимин и копр», и внушают «оставити вящшая закона» (Мф. 23, 23), т.е. чтобы угасить гнев, иссушить раздражительность и стяжать послушание во всем. Посевают же они в тебе сие для того, чтобы привести в изнеможение тело твое, от чего ты впадешь в недуг, и поневоле потребуешь мягкой постели и различных снедей; а лучше будь доволен одним изголовьем и упокоивайся на нем со страхом Божиим. Вложи в горшок твой приправу из мысленных снадобьев, каковы: смирение, послушание, вера, надежда, любовь, ибо имеющий их учреждает пир Небесному Царю Христу.

Вот такое неожиданное для подвижника, не выходящего из кельи, рассуждение. Много раз мы говорили о том, что действительно подвижники, настоящие подвижники в смысле воздержания от всего-всего, очень категорично высказываются против разных чрезмерных телесных ограничений и телесных подвигов.

В этом смысле подлинные подвижники прямо противоположны нам. Они, неся суровый подвиг воздержания, совершенно это воздержание не вменяют ни во что и всячески отговаривают людей воздержание нести. И, напротив, мы, практически ни от чего не отказываясь, больше мечтая о воздержании, чем реально воздерживаясь, очень сильно надеемся на те свои куцые усилия по воздержанию, по ограничению, всячески призываем к этому других, а сами-то не можем и частично это дело пошевелить, а главное, никаких плодов от этого не имеем.

Церковный человек, читающий Священное Писание, начитанный в Евангелии, в Апостоле, должен видеть, что именно это там и написано, что святые отцы, практически прошедшие этим путем, назвали это «идти царским путем», то есть избегать всяческой чрезмерности как в сторону воздержания, так и в сторону невоздержания; как в сторону борьбы со всеми утешениями, расслаблениями, радостями и удовольствиями, так и в сторону совершенного их разрешения; идти ровным путем, царским путем, не углубляясь ни влево, ни вправо, не увлекаясь ни тем, ни другим. Почему?

Во-первых, любая чрезмерность надмевает. То есть человек чрезмерный считает, что он делает что-то не так, как все, он особенный человек, он больше любит Бога, поэтому сделает больший подвиг. «Я больше буду молиться. Вот вы помолились час, а я еще пятнадцать минут сверху. Вы поститесь, кушаете только два раза в день, а я буду кушать один раз. Вы простояли в храме три часа, а я простою четыре». В любом случае человек делает что-то в плане подвига, что отличает его от других хоть как-то. Любая такая чрезмерность человека надмевает, она человека возносит, он начинает думать: «Я не такой, как все. Я больше, лучше, умнее, я больше подвижник, я больше люблю Бога».

В общежитии это подобно духовной катастрофе. Если человек, живущий уединенно, ни с кем особо не общающийся, а просто приходящий в храм, опустив глаза в землю, никого не видя, никого не слыша, ни с кем не разговаривая, несет у себя в келье, у себя в квартире какой-то особенный подвиг, это на какое-то время не так страшно. Если его подвиг правильный, хотя и действительно более чрезмерный, большей меры, чем у окружающих его людей, но пока он с ними не общается и подвиг его правильный, он думает, что все такие, как он, может быть, и лучше, но не хуже, чем он.

Как только он произнес свое первое слово в общении с этими людьми и начинает сознавать, что они молятся гораздо меньше, постятся гораздо меньше и вообще очень много болтают, не читают никакой духовной литературы, как только у него появилось сознание разницы собственного опыта с опытом окружающих его людей, наступает что-то, что меняет его духовную жизнь. Либо у него отнимается благодать к этому чрезмерному подвигу, чтобы он не погиб, либо прекращается его общение с теми людьми, которые являются для него соблазном, либо он сам должен снизить интонацию, тон своего духовного подвига и стать как все.

Это сложнее всего; наверно, доступно только совершенным. Но тем не менее говорят, бывает и такое: человек сам, добровольно, понимает разумом, что так жить нельзя, в общежитии он должен быть как все, не должен отличаться ничем, иначе тщеславие его окрадет либо гордость разрушит, когда он начнет мнить о себе, что он величайший подвижник нынешней эпохи и просто не сегодня, так завтра его возьмут на Небеса или, по крайней мере, он будет исцелять больных людей и воскрешать мертвых.

Поэтому чрезмерность – это плохо. По этой причине все святые отцы с древнейших времен говорили, что человек должен попасть в общежитие и жить по уставу как все, потому что человека, пришедшего в Церковь, всегда тянет на подвиги; и подвиги эти чрезмерны. А эти чрезмерные подвиги пагубны для души. Поэтому лучше ему прийти в общежитие и там научиться взаимодействовать с братьями, любить, служить, смиряться, а главное – быть как все: кушать как все, молиться вместе со всеми, носить ту же самую одежду, спать так же, как спят все, ничем не отличаться от окружающих его людей. Чрезмерность в этом смысле плоха.

А во-вторых, любая телесная чрезмерность, на чем здесь акцентирует внимание преподобный Варсонофий Великий, подрывает человеческое здоровье и делает тело неспособным делать и то, что должен, и даже то, что бы хотел или мог делать раньше. То есть человеческое тело выключается из духовной жизни, потому что некогда была чрезмерность. И это вещь очень непраздная.

На самом деле такое бывает не только с недотепами. Величайшие из людей, святители, подвижники попадали в такую ситуацию. Например, со святителем Иоанном Златоустом произошла такая же беда. Он чрезмерно стал подвижничать, очень неразумно и подорвал свое здоровье настолько, что не смог нести никакого подвига вообще. Бывало, он почти не вылезал из ванны только потому, что не мог, это было единственное, что облегчало его физические страдания от той болезни, которая у него была. Он нуждался в этом всегда, почти постоянно. Не то что власяница, даже мягкая, очень хорошая, очень качественная одежда тяготила его страшно, потому что у него была болезнь, которую он заработал из-за чрезмерности своего кратковременного подвига.

Поэтому это бывает с кем угодно. Не подумайте, что это только люди, ничего не явившие. Действительно, таким образом можно оказаться неспособным совершать телесный подвиг совсем. Святителя Иоанна Златоуста отсутствие телесного подвига никак не повредило, не повлияло на него никак. Он был достаточно духовным человеком, достаточно любящим Бога, благодатным человеком, чтобы от этого даже не смущаться, не то чтобы его это разрушало, он даже этим не смущался: что дано, то дано.

Но если представить себе человека, который не столь ревностен, не столь любит Бога, как святитель Иоанн Златоуст, то постоянная зависимость от комфортного бытия, от комфортнейших одежд, комфортной постели, ванны кого хочешь расслабит. Это надо быть адамантом, как Златоуст, чтобы не прийти в расслабление от такой зависимости. А причина всего лишь в чрезмерности.

И здесь надо особо подчеркнуть, выписать себе, особенно молодым людям, которые горят, юноше, «обдумывающему житье», как ему строить свою подвижническую жизнь перед Богом. Надо понимать, что любая чрезмерность пагубна в первую очередь потому, что можно навсегда подорвать свое здоровье. И ничего с этим уже не сделаешь.

Есть разные случаи у святых. Например, преподобный Силуан Афонский хотел чрезмерного подвига. У него и так был подвиг, на мой взгляд, чрезмерный. Чрезмерность его подвига была включена в Промысл Божий и определена границей, волей Божьей. Пока он нес свой чрезмерный подвиг еженощного бдения, Бог поддерживал его.

Но ему захотелось большего, сделать еще больше, сверх своего чрезмерного подвига. И он ушел в Старый Русик, поднялся высоко в горы, хотя его отговаривали от этого, но он упорно хотел подвига. Там он не выжил, вернулся обратно. Но на всю свою жизнь он получил головные боли. На всю свою оставшуюся жизнью. 

Наверно, современные медицинские средства ему помогли бы с этим бороться, но это все-таки начало ХХ века, Афон, никаких средств тогда еще не было придумано или они были недоступны. Поэтому он мучился головными болями всегда. А причиной было именно то, что возжелал чрезмерного подвига. Поэтому, наверно, ничто так не ценно, как оградить вовремя человека от этого чрезмерного подвига.

Как опять-таки говорит в этом коротеньком слове преподобный Варсонофий Великий, ссылаясь на фрагмент обличительной речи Христа в отношении книжников и фарисеев, любой подвиг – это всего лишь мята и тмин, с которой дают десятину евреи. Да, это хорошо, это замечательно, но это не так важно. А самое важное – это борьба с гневом, раздражительностью и послушание.

Я подчеркиваю: послушание. И преподобный Варсонофий подчеркивает это и в 55-м, и в 56-м абзацах. Если нет послушания, нет вообще ничего. В 56-м абзаце он даже говорит, что именно послушание открывает Сыну Божьему вход в человека. Нет послушания – Христа в нас нет.

Послушание – дверь, через которую Христос входит внутрь наших душ. А чрезмерность всегда против послушания, особенно телесная чрезмерность любого подвига. Человека уговаривают, чтобы он осторожно с этим обращался, человеку не советуют это, а он упорно, всегда по своей воле, налагает на себя больший подвиг. Естественно, Христос не приходит внутрь его храмины, а тело у него разрушается.

Записала Инна Корепанова