Преображение (Одесса). М.В. Толстой. Книга "История русской Церкви"

Беседа с протоиереем Димитрием Предеиным. 

– В эту неделю Церковь чтит память всех русских святых. Сегодня мы поговорим с вами о книге «Рассказы из истории Русской Церкви» Михаила Владимировича Толстого. Эту книгу по праву можно назвать историей русской святости. Расскажите об авторе.

– Михаил Владимирович Толстой – личность незаурядная и, думаю, несправедливо забытая. Мало кто сейчас о нем вспоминает, а ведь это был в свое время очень известный духовный писатель, историк, общественный деятель, который внес свой вклад в духовное просвещение Церкви, общества в XIX столетии. Он происходил из графского рода Толстых и был двоюродным братом обер-прокурора Святейшего Синода Дмитрия Андреевича Толстого. Не знаю, насколько тесно Михаил Владимирович поддерживал отношения с братом, но, судя по отзывам современников, был гораздо более воцерковленным, благочестивым человеком, нежели брат его, который, занимая высокую должность в Церкви, не имел настолько положительной и однозначной репутации. Было у него много противников, много несогласных с его образом жизни. Что касается Михаила Владимировича, то он высоких должностей не занимал, но при этом нашел свою нишу, нашел именно свой путь, – путь служения Богу.  Время его жизни (он родился в 1812 году, а скончался в 1896-м) охватило разные эпохи в истории страны XIX века. Но на протяжении всей жизни Михаил Владимирович Толстой оставался ревностным благочестивым православным человеком. И не случайно он и ближайшие члены его семьи похоронены в Троице-Сергиевой лавре.

– Существует ли какая-нибудь история написания книги?

– Да, известно нечто любопытное. Дело в том, что Михаил Владимирович по образованию был медиком. Он окончил медицинский факультет Московского Императорского университета, получил докторскую степень, но очень быстро разочаровался в своем призвании и занялся благотворительностью. Он вступил в благотворительное общество содействия духовному просвещению людей, которые в этом нуждались. Конечно, он мог бы просто отчислять какой-то процент от своих доходов, потому что был графом, состоятельным человеком (у него были и поместья, и крепостные), но он пошел по более благородному и более интеллектуальному пути.

Михаил Владимирович решил трудиться во благо людей, которым оказывал помощь. Он начал писать книги, которые расходились большими тиражами, а вырученные средства жертвовал в фонд нуждающимся. Книг у Михаила Владимировича Толстого было несколько. Самые известные из них – это «Жизнь и чудеса святого Николая Чудотворца, архиепископа Мирликийского», «Патерик Свято-Троицкой Сергиевой лавры» и «Рассказы по истории Русской Церкви». Эти книги много раз переиздавались и при его жизни, и после его смерти. Я думаю, что он сделал двойное доброе дело: принес пользу как просветитель посредством того, что систематизировал полезные сведения, издал книги и вместе с тем пожертвовал на благотворительность средства, которые на этом заработал.

– «Рассказы по истории Русской Церкви»: в чем отличие этой книги от других книг, посвященных этой теме?

– Отличие довольно большое. Когда я приобрел эту книгу еще в 1992 году, мне сразу бросилась в глаза совсем иная подача материала. Мне известны многие книги по истории Русской Церкви таких именитых авторов, как митрополит Макарий (Булгаков), профессор Е.Е. Голубинский или, например, Антон Карташев. Это фундаментальные, мощные историки Русской Церкви. Но им принадлежат именно научные труды, буквально исследовательского плана, они делали научные открытия. Материал заново систематизировался, предлагались новые концепции взгляда на историю Русской Церкви. В книге Михаила Владимировича цели ставились изначально другие.

Да, это история Русской Церкви, которая охватывает период от Крещения Руси до начала Синодального периода. Но открываешь книгу – и сразу понимаешь, что в ней говорится не столько о процессах, которые происходили в Церкви, в государстве, сколько о людях, о святых людях, которые жили в это время. Книга буквально соткана из житий святых, которые так скомбинированы друг с другом, что образуют собой реальное полотно – вся история Церкви в житиях конкретных святых людей. Это очень необычное повествование. Я думаю, эта книга не очень подходит для того, чтобы учиться по ней в семинарии или академии. А вот для того, чтобы изучать именно историю русской святости, она идеально подходит. Эту книгу можно поставить рядом со «Святыми Древней Руси» Георгия Федотова. Это действительно своего рода памятник благочестия автора, с одной стороны, а с другой – огромный познавательный материал.

Можно пойти по другому пути – взять какой-нибудь академический труд и оттуда брать отдельные упоминания о святых, но это будет довольно трудно. Можно читать «Четьи-Минеи», весь свод «Житий святых», охватывающий 12 месяцев годового круга, но и в нем повествуется ведь не только о русских святых. Большинство, о ком пишет, скажем, Димитрий Ростовский, – святые Древней Церкви. А в «Рассказах…» Толстого говорится именно об истории нашей Церкви, о тех святых, которые в ней просияли каждый своим подвигом. Михаил Владимирович постарался показать их именно включенными в жизнь Церкви, в их взаимодействии с другими святыми и несвятыми людьми.

– В предисловии к книге указано, что она написана церковно и для воспитания церковности. Что это значит?

– Так и есть. Да, видно, что книгу писал именно воцерковленный православный человек. Ясно, что атеист не мог такую книгу написать,  как и, скажем, формально православный. Потому что стимулом для написания этой книги была именно вера, именно христианское благочестие, желание приобщить к знаниям о наших святых наибольшее число людей, чтобы они понимали, какая у нас богатая  история, насколько мощная традиция святости именно в нашей Церкви. Подход у автора, конечно, другой, но цели в чем-то схожи с целями, скажем, того же Георгия Федотова. Но здесь иная концепция. Георгий Федотов прослеживал именно черты, какие-то отличия святости других народов, то есть рассматривал их как историк. Это историософия, осмысление истории святости.

Михаил Владимирович ставит, может быть, цели более скромные – просто изложение этого подвига, но вместе с тем объем книги больше; и больше число святых.  Видно, что он старался всех святых упомянуть, никого по возможности не упустить. Мне очень нравится сам стиль его изложения, без каких-то лишних мудрований. Автор пишет о святых как о реальных живых людях, у которых были свои задачи; может быть, свои амбиции на каком-то этапе. Если мы говорим, скажем, о святых князьях, то ясно, что это были люди при власти, занимающие высокое положение. Они достигали своих политических целей, но при этом все же делали что-то весьма полезное для Церкви. За это их Церковь причислила к лику святых.

– Книга Михаила Толстого и «Минеи»: почему такое сравнение особенное?

– Наверное, это нечто среднее между первым и вторым. Ясно, что и летопись преподобного Нестора, и «Четьи-Минеи» – именно сугубо, религиозно осмысленные исторические труды. Но у Нестора летопись – это труд по хронологии. Можно сказать, это именно летопись, описание лет, как они проходили, что именно важного происходило для народа, для страны, для государства. Если мы возьмем «Четьи-Минеи», то там просто жития святых, расположенные в определенном порядке. В «Рассказах по истории Русской Церкви» не совсем то и не совсем другое. Да, здесь жития святых, но они изложены именно в хронологическом порядке, поэтому получается своего рода синтез. Но, думаю, это имело право на существование. Во всяком случае, судя по тиражам, по  популярности книги в народе, она превзошла любую из классических. Что ни говори, но история Русской Церкви того же Макария (Булгакова), Голубинского или Карташева интересна тем, кто ее изучает именно, скажем, в каком-то учебном заведении (семинарии, академии): историкам по профессии или людям широкой эрудиции, которые хотят углубиться в историю Русской Церкви, узнать, что же там происходило. Но таких людей сравнительно немного. Больше просто благочестивых православных людей, которые хотели бы лучше знать жития святых и вместе с тем историю Церкви, связанную с этими житиями святых. Я считаю, что это идеальное пособие просто для саморазвития, для расширения своего кругозора. Поэтому охват аудитории у Толстого оказался таким широким, а значит, он делал дело весьма полезное в целом для нашей Церкви.

– Можно ли выделить в книге линию истории русской святости?

– Это магистральная линия. Ясно, что Михаил Владимирович не мог говорить только о святых и только об их житиях, потому что здесь пришлось бы заниматься какой-то эквилибристикой, чтобы, например, из жития преподобного Сергия вывести, скажем, события его эпохи: Куликовскую битву, какие-то земельные реформы и прочее. Ясно, что к чему-то святой имел отношение, к чему-то вообще практически не имел. Нужно было говорить о князьях, которые жили в то время. Были и святые князья, но других было все-таки всегда больше, чем святых,  тем не менее автор сумел показать, что в некоторые периоды истории Русской Церкви (во всяком случае, в тяжелые) святых появлялось больше: и мучеников, и исповедников, и страстотерпцев. Так что вот в этом плане его повествование компромиссное. Оно достигает и цели связанности исторического повествования. То есть никакая из областей жизни полностью не пропущена. Упоминаются и войны, которые происходили, и междоусобицы, и реформы, и внутренняя какая-то борьба, скажем, между тем же Нилом Сорским и Иосифом Волоцким. Но при этом все-таки ясно, что мейнстрим, красная линия – это история русской святости.

– Есть пословица: Русь крещена, но не просвещена. Можно ли отнести ее к первым десятилетиям после Крещения Руси?

– Да, безусловно. Думаю, и к столетиям тоже. Если смотреть поверхностно на первые двести лет истории нашей Церкви, то кажется, что все было хорошо: безболезненно насаждалось христианство, не было кровопролития, как в других европейских странах, когда они принимали христианство. У нас было более мирно, спокойно, но это не означает, что христианство сразу вошло в плоть и кровь нашего народа. К сожалению, зачастую было двоеверие, особенно где-то в глубинке, в сельской местности. Вроде бы покрестились, но вместе с тем сохранились какие-то языческие обычаи: праздник Ивана Купалы, Масленица, кулачные бои и многое другое.

– Что никак не связывается с христианством.

– Да, это проблемно совместить с христианским исповеданием. Церковь с этим боролась на протяжении длительного времени, буквально веков. Где-то борьба была более успешна, где-то менее. Граф Толстой пишет по этому поводу, что одной из причин, почему нас постигло такое страшное несчастье, как монгольское иго, были именно грехи народа, грехи суеверия, неумирающего язычества, которые жили в довольно широких народных слоях. Это говорит о том, что люди не смогли до конца отказаться от своего греховного, порочного, темного, языческого прошлого, сохраняя в жизни, в том числе и в своем сознании довольно заметную  языческую часть. Это требовало очищения. К сожалению, очищение было огнем.

– Как он вообще оценивает киевский период?

– Я считаю, оценка объективная, поэтому неоднозначная. Да, он говорит о том, что было очень много хорошего, доброго и прекрасного (идя по персоналиям). То есть он указывает, какие были выдающиеся личности в это время: и князь Владимир, и Ярослав Мудрый, и князья-страстотерпцы Борис и Глеб. Было много разных святых в это время, были святые монахи, подвижники, святители, в том числе и греческие. Он говорит, нам повезло, что среди первых митрополитов, которых присылали на Русь из Константинополя, было много настоящих подвижников. Это были люди, которые приезжали не зарабатывать, не обогащаться, а именно служить просвещению новой огромной страны. Все это имело место.

Но вместе с тем одной из главных негативных сторон было удельное раздробление, раздробленность Руси. Он считает, что это была просто мина замедленного действия. Это пошло от Ярослава Мудрого: с одной стороны, он хотел добра, чтобы все его сыновья были при деле, чтобы каждый правил своим княжеством, уделом. Но со временем получилось так, что между ними начались междоусобицы, братоубийственная война, проливались реки крови русской. Православные люди друг друга убивали просто потому, что у кого-то были амбиции, у кого-то – политические проекты, у кого-то – старые обиды; и это было бесконечно.

Поэтому вторая причина, объясняющая, почему нас постигло монголо-татарское иго, – это как раз то, что не было единства, не было хороших отношений, а была междоусобная рознь между князьями. Мы знаем, что это было, но часто не знаем подробностей. А он иногда вникает в подробности. И когда читаешь, как все происходило, думаешь: наверное, наши предки заслужили то, чтобы татары огнем и мечом поставили всех в равные условия, примирили под своей железной властью.

– Как святость проявлялась в этот период? Посвящаются целые главы Киево-Печерскому монастырю. Почему этот монастырь играет такую важную роль в истории Русской Церкви?

– Ни с чем не сравнить роль Киево-Печерского монастыря в истории русской святости. Это можно рассматривать в разных плоскостях. Во-первых, нужно отметить, что это был крупнейший миссионерский центр. Он всегда был многолюдный, многочисленный, там было много святых монахов-подвижников. Это был центр, где собирались люди, желающие послужить Господу Иисусу Христу. Оттуда их направляли на различные послушания в другие княжества, в том числе и на послушание епископского служения – большинство нашего епископата на протяжении многих столетий происходило именно из пострижеников Киево-Печерской лавры.

– Да, более ста епископов.

– Это была школа святости, школа духовности, школа христианского богословия. Это тоже увеличивает значение Киево-Печерского монастыря. Со временем там постригались многие князья (начиная с Николы Святоши и далее). Из них потом и происходили многие епископы, архиепископы, митрополиты. Это были люди образованные, они по своему интеллектуальному развитию превосходили большинство людей, поэтому именно из них происходили будущие архипастыри.

В этой книге две главы посвящены Киево-Печерскому монастырю. Первая глава описывает основание монастыря, историю жизни Антония и Феодосия, а вторая – о самых выдающихся пострижениках Киево-Печерского монастыря, которых было много и о которых было что написать.

– Как нашествие монголо-татар повлияло на историю нашей святости?

– Это очень неоднозначная страница, непростая для изучения. Помню, когда я еще учился в академии, архимандрит Макарий (Веретенников) говорил: есть такая точка зрения, что зверства их сильно преувеличены; что наряду с негативными сторонами были и позитивные. Такой новый взгляд на монгольское иго появился уже во второй половине XX века. Но и архимандрит Макарий, и граф Михаил Толстой стоят на традиционной точке зрения: монгольское иго принесло неисчислимые бедствия для нашего народа, нашего государства и для нашей Церкви в том числе.

Говорят о том, что монголо-татары были лояльны по отношению к религии, не навязывали свои языческие культы покоренным народам. Кстати сказать, когда они приняли ислам, тоже его не навязывали. Надо это признать, это правда, но их лояльность имела границы.

Например, такой простой факт, о котором пишет граф Толстой, – многие пожилые священники были убиты. Если они заходили в храм и хотели что-то отнять, а священник говорил: «Вот это забирайте, но если заберете единственную Чашу и единственный дискос, то без этого я не смогу служить», – его тут же убивали, если он был пожилой. А если был молодой, его забирали в рабство. Это было сплошь и рядом. Поэтому не нужно преувеличивать толерантность монголо-татар по отношению к покоренным народам и к нашим предкам в частности. Они были очень жестокими людьми.

Большую роль сыграло то, что мало какие города на Руси сдавались добровольно; почти любой более-менее значительный укрепленный город старался дать отпор, бился до последнего. Мы помним историю Козельска, который семь недель выдерживал осаду армии Батыя. Конечно, это выдающийся подвиг. Все остальные, как могли, тоже старались отбиваться от них. Кто-то спасся чудесным образом, как, например, Смоленск, Галич или Новгород, но многие пытались сражаться, насколько хватало сил и воинов.

Встречая сопротивление, теряя своих воинов, конечно, враги озлоблялись, потому что получали ранения, несли потери. И за это они мстили жестоко. Поэтому это иго было для нас суровым испытанием, бичом. Как  пишет граф Толстой, было приостановлено духовное просвещение во всей нашей земле. О каком просвещении можно думать, если не можешь свободно передвигаться из своего города в другой, потому что везде баскаки, кордоны? Везде тебя могут остановить, да просто убить.

То есть времена были смутные, очень тяжелые, неспокойные. И это приостановило наше развитие буквально на два с половиной столетия. А в XII веке мы были впереди, в XI веке по цивилизации мы были выше любого европейского государства…

– Какая роль преподобного Сергия Радонежского и Свято-Троицкой Сергиевой обители в истории русской святости?

– Это тоже важная страница. Наверное, нельзя сравнивать с Киево-Печерским монастырем, но вклад преподобного Сергия лично и его монастыря в целом в историю русской святости очень большой. Просто нужно немного по-другому это осмыслить.

Когда мы говорим «Киево-Печерский патерик», мы понимаем, что там описаны жития святых, мощи которых (в подавляющем большинстве) находятся в монастыре. Они жили там всю жизнь (или большую часть), там упокоились, там же почивают мощами. «Троицкий патерик» – довольно объемная книга, и мы думаем: а что же за святые там описаны, если в самой Троице-Сергиевой лавре мощей святых не так уж много? Преподобный Сергий, преподобный Никон. Некоторых святых недавно причислили к лику святых, а из древних – немного. И выясняется, что эти более чем семьдесят святых – выходцы из Троице-Сергиева монастыря, ученики преподобного Сергия, которые основали свои собственные монастыри. Их было много, и некоторые из них стали очень даже значительными. Поэтому граф Михаил Толстой говорит, что преподобный Сергий – отец монашества средней Руси. Это совершенно справедливо.

– Как автор повествует о московском периоде Русской Церкви?

– Этот период уже менее насыщен яркими красками чудотворения, какие были, например, в прежние века. Но вместе с тем великие святые были и здесь: вспомним Нила Сорского, Нила Столобенского, Максима Грека. Эпоха изменилась, в целом уровень духовности в обществе несколько понизился. Такое «чудовище», как Иван Грозный, думаю, не мог бы появиться в XI, XII, XIII веке.

Тем не менее были значительные события. Он довольно подробно описывает Стоглавый собор. Были и святители, и преподобные в этот период. Это был период, который сыграл свою важную роль в становлении нашей церковности в целом, в развитии церковного сознания. Тем более что это период в значительной степени уже после освобождения от монголо-татарского ига.

– Почему эта книга душевно полезнее, чем просто историческое повествование каких-то академических авторов?

– Польза лежит на поверхности: вы открываете ее буквально на любой странице и читаете житие какого-то святого, которое включено в общее  повествование как фрагмент, описывающий особенности того периода, о котором он говорит в данном месте. Почитать о святых – всегда полезно. Если вы почитаете «Историю Русской Церкви» Голубинского, думаю, польза будет, но больше интеллектуальная. А для кого-то это, может, будет и соблазном, потому что у него гиперкритицизм: он говорит, что все было вовсе не так, как считается обычно, и с крещением Руси, и с Андреем Первозванным на Руси, и со многими другими вещами. Для ума человека, не до конца воцерковившегося, это может быть смущением.

Думаю, тем, кто интересуется историей Русской Церкви, лучше начинать с книги Толстого. А если человек уже воцерковился, хочет углубить свои познания, тогда можно читать специальные исследования таких маститых академиков, как Голубинский.

Записала Екатерина Береснёва