Читаем Добротолюбие. «Борьба с гордостью». Часть 2. Священник Константин Корепанов

309-й абзац:

Если сподобился ты дарования, не высокомудрствуй; ибо не имеешь у себя ни одного совершенства, «егоже неси приял» от Бога (1Кор. 4, 7); и если не будешь ходить по Его заповедям и воле, отнимет Он у тебя собственность Свою, и отдаст лучшему: и тогда будешь походить на человека, у которого отнимают перо, только что омоченное в чернила.

Мы в прошлый раз говорили о том, что современный человек, служащий другому человеку, не получает от этого пользы. В рамках современного церковного пространства это некое общее место. Более того, не получая пользы, он получает многочисленные нападки: искушения, мрачные состояния, депрессию, уныние, хульные помыслы, раздражение, порой убийственный гнев, хотя вроде занят святым делом, служит ближнему. И мы говорили, что, по слову преподобного Ефрема Сирина, это связано именно с тем, что человек превозносится над другими людьми, как правило, именно над тем, кому он служит. То есть его служение не есть то служение, которое созидает человека в смирении, приводит его к смирению, оно распаляет его гнев, раздражение и питает его гордость. Вот такая версия, такой глупый и смертельный выверт современного церковного сознания.

Еще раз повторю, что любой верующий человек, уверовав, понимает, что он должен служить. Он и начинает служить. Но это служение он проходит с гневом, раздражением, ропотом, потому что превозносится над теми, кому он служит. Это разрушает его, поскольку гордыня всегда разрушает человека, разрушает, естественно, того человека, которому он служит, потому что все пребывают в постоянном конфликте, в постоянном депрессивном осуждении другого. При этом то дело, которое, по мысли древних отцов, по мысли вообще христианской духовной жизни должно было привести к смирению, приводит только к разрушению души, к гордыне, потому что связано с превозношением человека над тем, кому он служит.

А почему это превозношение? Потому, что человек-христианин, осознав, что он стал христианином, что у него есть некое служение, воспринимает себя имеющим некое качество, отсутствующее у другого человека. На этом основании ему кажется объективным такое положение вещей: «У меня есть то, чего у тебя нет. И я должен тем, что у меня есть, служить тебе, хотя у тебя этого нет. Именно потому, что у тебя этого нет, а у меня это есть, я должен тебе служить. У меня есть две ноги, а у тебя нет ног. Я должен теперь из-за этого тебя таскать. Были бы у тебя две ноги, не должен был бы я тебя таскать. Где твои ноги? Потерял? Не знаешь? А мне теперь мучиться! Не сберег? А мне теперь время терять на тебя! У тебя нет рук? А у меня есть. Теперь я должен своими руками тебе помогать. Где справедливость? Ты свои руки неизвестно где потерял, а мне мои руки для меня самого нужны. Вот я и вынужден тебя терпеть! Вот ты можешь понимать Библию? Не можешь! А я могу. И что, я должен с тобой, дуботолком, возиться? Объяснять тебе прописные истины, отвечать на твои вопросы? Сам бы мог разобраться уже давно. Глупый? Кто виноват, что глупый? Сам виноват, что глупый! Тут не читал, тут не учил, тут не думал, тут водку пил, тут еще что-то. А я теперь возись с тобой!»

Совершенно любой некий талант (даже, может, громко сказано), некое преимущество мое над другим человеком я воспринимаю как досадную несправедливость Божьего Промысла в такой естественной бытовой ситуации. «У меня есть, у тебя нет, и я теперь делись! У меня есть соль, а у тебя нет. Я должен с тобой поделиться. Ну как мне не прочитать мораль, нотацию о том, почему у тебя нет соли? Вот был бы как я, была бы у тебя соль. А теперь и мне не хватит, и тебе не хватит. Должен делиться с тобой!»

И это касается любой вещи. И все это потому, что мы искренне забываем, что все, совершенно все, даже соль в нашей солонке, – это дар Божий. Мы иногда это констатируем, иногда это говорим, мы можем это даже исповедовать. Но когда мы это говорим и об этом думаем, что то, что у меня есть, это дар Божий, мы воспринимаем слово «дар» как награду: «Мне же дали это за что-то! А тебе не дали! Значит, ты сам виноват».

Вот умеет человек молиться, он говорит: «Бог дал мне молитву, потому что я с детства никого не осуждал, слушался всегда маму, читал святителя Игнатия (Брянчанинова)… За мои труды Бог дал мне дар молитвы. Вот если бы ты трудился, как я, если бы ты жил, как я, то и у тебя был бы тот же самый дар. Ты так не жил, поэтому сам виноват. Почему я должен теперь с тобой делиться?»

Да, дар. Но в нашем современном христианском сознании слово «дар» всегда соотносится с нашей некоей заслугой. Это не вчера появилось, к сожалению, это давнишний недуг церковной жизни. Люди так искренне, очень давно, еще тысячи лет назад принимали эту концепцию, дар обусловлен какими-то их действиями.

Это глубоко искаженное понимание христианского учения и дела Христа, когда какие-либо благодатные дары обусловлены какими-то моими усердностями. «Я этот дар добыл мозолями своими на коленях, на руках, я клал поклоны и поэтому получил молитву». –  «А ты почему клал поклоны?» –  «Ну, мне хотелось! Я трудился». Но на самом деле возможность без устали класть поклоны – это дар. Ты его по какой причине получил? «Ну, я помню с детства, мне бабушка сказала никогда никого не судить, я и не судил». Но ведь и это тоже дар. Бабушки говорят это всем, но не все слушаются. Бог дал тебе возможность с детства прожить без суда, потом дал тебе желание молиться, потом дал тебе безустальность поклонов, потом научил тебя молитве для того, чтобы ты молился за всех тех, которые в этом нуждаются, когда тебе будет пятьдесят-шестьдесят лет, потому что сами они не могут этого сделать. Но они не могут и не могут, а тебе это дано Богом, ты стяжал это самое свойство, потому что Бог тебе его даровал, воспитывая, ограждая, научая тебя в конце концов для того, чтобы ты этим даром поделился с другими людьми. «А я-то думал, что я все это сам!» Так все так и думают!

«Я приобрел целомудрие, потому что никогда не смотрел какие-то развращающие картинки». Почему твои сверстники смотрели, а ты нет? Почему ты не такой, как все? Потому, что Бог тебя создал таким, Он дал тебе такой дар. Когда все бегали за девчонками, Он дал тебе в руки книгу и закрыл твои очи, чтобы ты не смотрел по сторонам, а вникал в книгу. Когда все твои сверстники курили сигареты, ты сидел за каким-нибудь музыкальным инструментом и увлекался игрой, исполнением Баха, Грига или Шопена. Тебе это нравилось, и тебе не хотелось курить, и ты не понимал, что это Бог делает тебя таким, чтобы потом, когда ты научишься, смог бы утешить и вдохновить заблудшего человека. Все, что есть у тебя, это Божий дар. Родители, которые тебя отдали в музыкальную школу или в секцию легкой атлетики, а не выгнали на улицу жить со своей компанией, – это тоже дар. И крыша над твоей головой, и тренер в твоей секции, и учитель, сказавший важные слова, и книга, которая оказалась в твоей библиотеке, или та книга, которую принес тебе товарищ из своей библиотеки, чтобы в нужное время ты эту нужную книгу прочитал… Это все было действие любви и Промысла Божьего. Если бы не Бог, не было бы у тебя этого.

Вот когда человек в такой парадигме видит свою судьбу, свой мир, то, что у него есть, он понимает: «Это ведь Бог сделал не для меня, такого хорошенького. Я ничем не лучше других. А чтобы я этим поделился».

Вернемся к тому же самому безногому. Возьмем самый плохой вариант: где-то когда-то он был пьяный, замерз и потерял свои ноги, ладно хоть жизнь спасли. Бог знал, что этого невозможно избежать, но Он тебя еще с детства приготовил к тому и берег твои ноги как самое ценное, потому что твоим ногам придется служить за двоих. И Он ограждал от малейшего перелома, от малейшего неудобства твои ноженьки, чтобы они смогли однажды послужить этому человеку, который хотя по глупости и потерял свои ноги, но когда он мучился и боролся за свою жизнь, он обрел веру и молился Богу в реанимации: «Господи, только бы жить, и я буду молиться Тебе!» И молился. А ты имеешь ноги, но не имеешь такой веры и такой молитвы. И Бог соединил вас вместе, чтобы твои ноги служили обоим, как и его молитва служит обоим, а может быть, и больше.

Нет ничего случайного в этом мире. И если у кого-то что-то есть, значит, кому-то это нужно и кому-то это пригодится. Да, человек может это использовать по своему рассуждению, усмотрению и потерять этот дар, погибнуть вместе с этим даром. Но христианство учит человека, чтобы он осознал, что у него есть нечто: ноги или руки, знание Библии или веселый характер, у него есть воля или физическая сила, доброе сердце или глубокая молитва – есть что-то, что дано ему Богом, чтобы он послужил этим даром именно тем, у кого этого нет. Для того и дано, чтобы послужил.

А если, как по евангельской притче, он будет бить их словами, делами, руками или укоризнами и помыкать своими братьями, над которыми он поставлен, то придет Господин дома сего и накажет его за то, что он так немилосердно относился к ближним, укоряя и помыкая ими, и так, по сути дела, украл, присвоил себе тот талант, который и дан был ему для того, чтобы он делился этим талантом, этим даром с другими людьми.

Непонимание этого приводит к тому, что человек, вроде бы служа другому человеку, вместо того чтобы смиряться, превозносится; вместо того чтобы углубляться в смирении, возрастает в гордыне.

Вот знает человек математику. Приходит к нему человек, который математику не знает, и говорит: «Помоги!» Как мы помогаем? С сознанием: «Я что-то могу, а ты ничего не можешь! Конечно, где тебе мочь? Целыми днями на улице болтаешься, на гитаре тренькаешь, ничего не можешь». Может, мы это скажем ему; может, и не скажем. Мы поможем решить ему задачу; может, даже поможем разобраться ему в математике, но сделаем это свысока: «Я могу, а ты, неуч, не умеешь!» И это служение приведет к нашей гордыне, а не к нашему смирению.

А если к нам приходит человек, которому надо решить задачу или разобраться в математике, мы помогаем ему, потому что мы же умеем, у нас есть инструмент, которым надо послужить этому человеку. И мы ему служим, понимая, что этого человека прислал к нам Бог, чтобы мы дали ему то, что прежде нам дано Богом, поделились тем, что прежде нам дано Богом, и Господь пришел просто взыскать Свои плоды.

Как в той притче о виноградаре, когда он посылает одного и другого со словами: «Дайте мне арендную плату! Я дал тебе сокровище, поделись этим с другим!» – «Да, конечно, Господи! Вот!» – со страхом и трепетом, боясь, чтобы только не оскорбить, не унизить того человека, который что-то не умеет в отличие от меня, никаким образом не дать ему понять, почувствовать свое униженное состояние, чтобы была только радость. «У меня есть, возьми! Да, умею! Да, помогу! Пусть тебе будет хорошо!» И тогда дар умножится, тогда будет лучше тебе и другому.

Но мы же не так делаем, потому что сознаем, что дары нам по праву принадлежат, потому что будто бы мы их заслужили.

313-й абзац:

Если видишь, что брат грешит, и на утро свидишься с ним, то не презирай его, признавая грешным в мысли своей: ибо не знаешь, что, может быть, когда ушел ты от него, сделал он, по падении своем, что-нибудь доброе, и умилостивил Господа воздыханиями и горькими слезами.

Да, конечно, мы живем в мире, не в монастыре. Но тем не менее здесь речь идет о брате, о человеке, которого мы видим в храме, которого называем братом, потому что он тоже верит во Христа и тоже молится ему как-то, причащается, кается. Это слово касается не любого грешника этого мира, а именно человека, который вместе с нами, мы его знаем как брата, знаем, что он вместе с нами молится Богу, вместе с нами верит во Христа.

И вот мы стали свидетелем его падения, свидетелем какого-то его греха. Так вот, этот человек не должен быть презираем нами. Пусть мы стали свидетелями его падения, его духовной катастрофы, но это ничего не значит. Мы, наоборот, должны помолиться дома, чтобы Бог дал ему покаяние, а не отворачивать от него своего лица.

Но мы, хуже того, не только каким-то образом избегаем встречи с ним, мы ищем этой встречи только для того, чтобы укорить его словом, лицом, глазами: «Да, я помню, что ты вчера говорил! Я помню, что ты вчера делал! Я помню, я не забыл! Не стыдно тебе? Вот видишь, я это все помню. Как ты можешь смотреть людям в глаза? Как ты вообще можешь жить после этого? Как ты можешь называться моим братом после этого?»

Где-то мы, может, скажем так, где-то выражением лица покажем так, но мы обязательно дадим понять человеку, что он пал, пал страшно, низко, пал невозможным способом и дальнейшее мое братское к нему отношение невозможно. «Ты теперь человек какой? Падший! А я теперь кто? А я обыкновенный христианин. А ты падший, и тебе должно быть стыдно! Поэтому не обижайся, что я не подам тебе руки, что, когда ты молишься в храме, я отойду от тебя подальше. Ты же должен понимать!»

Кто-то со стороны скажет: «Слушай, ну это как-то немножко не по-христиански, ты палку перегибаешь». – «Как палку? Он делает вид, что ничего не произошло! Я должен делать вид, что он по-прежнему мой обыкновенный брат остается? Нет! Никакого попустительства, никакого спуску, никакого милосердия не дождетесь, потому что человек согрешил!»

Вот это наше желание обличить другого человека и поставить его вне возможности нормального общения с собой – определяет наше отношение к падению.

Вроде бы человек даже цепляется за какие-то евангельские слова. Например, если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его (Мф. 18, 15), вот я и обличаю. Во-первых, это наедине нужно делать и не свысока, а как брат учит брата. Наоборот, все Евангелие нам говорит категорически, что если кого-то вы хотите поучить, то не делайте этого свысока, что мы, сильные, должны носить на себе немощных (см. Рим. 15, 1), а если воспитываем кого-то, то только в духе кротости, наблюдая за собой, чтобы не быть и нам искушаемыми духом гордыни (см. Гал. 6, 1), даже если бы мы захотели обличить.

Но здесь, как и в предыдущих словах, преподобный Ефрем Сирин напоминает нам: как ты хочешь, чтобы с тобой поступали люди, так и ты поступай с ними. То есть если ты, ориентируясь на евангельские слова, хочешь тайком обличить человека за то, что он сделал вчера грех, ты можешь это сделать, наблюдая за собой. Но прежде чем ты переступишь порог и начнешь говорить,  спроси себя, как бы ты хотел, чтобы к тебе отнеслись в этом случае? Как бы ты хотел, чтобы с тобой поступили твои братья?

 Если ты честно можешь сказать: «Да, я хотел бы, чтобы меня обличили и укорили», –тогда иди. Но все равно делай это в духе кротости, наблюдая за собой.

Но если ты искренне скажешь себе: «Нет, я этого не хочу! Я хочу, чтобы меня покрыли», –покрой немощь своего брата, и Господь покроет немощи твои собственные и твои грехи.

Записала Инна Корепанова