Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 30 августа

Мы продолжаем читать слово о трезвении преподобного Исихия. Абзац 52:

Его-то, братия мои, будем проходить всеусердно. Но, чистою во Христе Иисусе мыслью паря в видениях его, будем поддерживать и зрение своих прегрешений и прежней жизни, чтобы, памятью грехов своих будучи сокрушаемы и смиряемы, имели мы в мысленной брани неотступную помощь Иисуса Христа, Бога нашего. Ибо коль скоро за гордость, или тщеславие, или самолюбие, лишимся мы помощи Иисусовой, то лишимся вместе с тем и чистоты сердечной, посредством которой дает познать Себя человеку Бог, так как по обетованию (Мф. 5, 8), первая есть причина второго (чистота сердца Боговидения).

«Его-то, братия мои, будем проходить всеусердно», то есть путь трезвения, подвиг трезвения, эту самую умную трезвенническую брань, о которой в прошлые разы мы уже говорили. Именно трезвение приводит к тому, что ум очищается, сердце делается мирным, поэтому человек начинает видеть Бога или получать те или иные откровения о себе или мире. То есть так или иначе он вступает в некую область откровений Божьих, очищая сердце или очищая ум. Все это приводит к этому естественным образом.

Чтобы эти откровения, как свидетельствует здесь преподобный Исихий, не послужили для человека сетью или преткновением, нужно помнить свои грехи и осознавать свою немощь, чтобы никогда не превознестись теми откровениями, с которыми человеку удалось встретиться, которые ему удалось получить по воле и милости Божьей. Чтобы никогда не приписать себе чудо этих откровений.

На самом деле испорченность человека в том и состоит, что он отравлен гордостью и самомнением и мнит себя лучше других, а Бога считает своим должником. Это как бы свидетельство и корень испорченности. Так, Адам обвинил Бога в том, что он согрешил: Бог должен был дать другую жену, не допустить врага, не допустить змея, сделать то-то и то-то. Бог не сделал, значит, Он виноват. Это каждый по себе знает и каждый слышал из уст других людей подобные слова.

Люди думают, что это трезвое рассуждение, что это правда, истина. Часто можно слышать рассуждения о том, что во всем виноват Бог, Он не спасает, Он не милует, люди болеют, дети погибают, там катастрофа, тут авария, тут еще что-то произошло, люди не могут спастись, грех сильнее, зло сильнее, во всем этом виноват Бог. Но люди, думающие так, нетрезвые, это люди, которые просто опьянены многочисленными принятыми помыслами, люди, которые опьянены собственным самомнением и собственной гордостью, хотя им кажется, что они справедливые и требуют у Бога отчет.

Эта изначальная испорченность человека приводит к тому, что какую милость ты ему ни окажи, какое благодеяние для него ни сделай, какое откровение ему ни покажи, какую встречу с Богом ни организуй, он будет считать, что он этого достоин. Как же иначе? «Кому еще Бог откроется, как не мне? Если Он открыл мне Себя, этим Он подтвердил, что я хорош. Кому еще давать милости, как не мне? Давая милости, Бог свидетельствует, что я хорош, что я праведен, честен. У меня есть – у тебя нет, значит, я хороший, а ты плохой. Я видел – ты не видел, я хороший, а ты плохой. Я умею молиться – ты не умеешь, я хороший, а ты плохой». Всегда и во всем грешный, не исцелившийся, не преобразившийся человек все приписывает себе, а не действию милости Божьей.

Поэтому, имея те или иные дары (дар непрестанной молитвы или просто дар ежедневного молитвенного правила, дар понимания слова Божьего, дар чтения духовной литературы, дар умиленного молитвенного ежедневного стояния в храме, дар понимания службы или самой потребности в храмовой службе, можно без конца эти дары перечислять), человек все это приписывает себе. Не Богу милующему, а самому себе. Это неизбежно, это органично для падшего человека, все так делают, все через это проходят, никто от этого не избавлен.

Для того чтобы этот процесс если не избегнуть совсем, то хотя бы остановить, замедлить, необходимо человеку всегда помнить, кто он такой есть. Вот эта память о том, кто я такой есть, и будет напоминанием самому себе о своих грехах, это память о совершенных преступлениях и сознание собственной немощи. Постоянная рефлексия, кто я такой, помогает человеку, может быть, не сразу достаточно легко, но в целом достаточно спокойно понимать, сознавать, чувствовать и исповедовать, что все, что с ним происходит, есть просто милость Божья. Его только грехи, но Бог помиловал его, Бог спас его, Бог дал ему это или дал ему то просто потому, что Он щедр, а не потому, что человек сам что-то достойное для этого сделал.

И именно это состояние, память о своих прегрешениях, память о своей беде, о прежней жизни и сознание своей немощи приводят к тому, что имя Божье, призываемое нами, призывается, оно действует, обретает силу прогонительную, страшную для обступающих нас демонов, для борьбы с теми самыми прилогами, о которых в прошлый раз мы много говорили. Если нет этой памяти о своих грехах, то сердце перестает быть сокрушенным; если нет памяти о своей прежней жизни, сердце становится несмиренным, если нет сознания своей немощи, мы начинаем уже не просить сострадания и милости, а требовать непременного вмешательства Бога в нашу жизнь.

Есть разница: мы подходим и просим милостыни; и совсем другое, когда  подходим и говорим: «Что смотришь? Видишь, мне плохо? Дай денег!» Это разные вещи, и совершенно разную реакцию вызывают два этих разных действия.

Когда человек просит, сознавая, что никто ничего ему не должен, он взывает: «Мне очень плохо, я надеюсь, что ты меня не отринешь, хотя имеешь на это право». Это приводит к тому, что рука другого человека делается щедрой, повинную голову меч не сечет. А когда человек приходит и требует как бы своего и по закону, то это рождает ожесточение, и рука человека сжимается. Любой по опыту это знает, хотя опыта смиренной просьбы и сокрушенной просьбы в нашей жизни становится все меньше и меньше.

Так вот, если мы незаметно для себя забыли о своих грехах, забыли, кто мы такие, то мы мгновенно, если мы трезвые и трезвимся, начинаем ощущать и чувствовать, что молитва иссякла. Слова мы еще произносим, мы твердим их: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», но ни сокрушения, ни чувства, ни трепета мы уже не чувствуем. Мы просто твердим эти слова как некую мантру, как заговор, чтобы Бог пришел и помог, а сердце ожесточается все больше и больше. Мы ропщем, злимся, почему Он не помогает, почему не вмешивается (сколько можно ждать, сколько можно терпеть?), и все твердим и твердим что-то, даже не понимая, что это уже не молитва, это ропот, погубивший целый народ в пустыне.

Для того чтобы наша молитва не превратилась в ропот, нужно постоянно помнить о своих грехах, сокрушаться и сознавать, что мы ничего не достойны, ни на что не годны, рабы неключимые  есть и просто надеемся на милость Его и к этой милости взываем. Вот эта молитва всегда будет принята, услышана и всегда будет действенна, чтобы отогнать осаждающие нас прилоги.

Интересно эту мысль развивает преподобный Исихий в 63-м абзаце:

Поелику сокровище смиренномудрия высокотворно и Богу любезно, имеет силу истреблять всякое зло в нас и все Богу ненавистное; то сего ради не удобно стяжается. Удобно, может быть, найдешь ты в ином человеке частные некие деяния многих добродетелей, но, поискав в нем благоухание смирения, едва ли найдешь его. Потому много потребно радения и усилий, чтобы стяжать сие сокровище. Писание и дьявола называет нечистым за то, что с самого начала отверг он это благое сокровище смиренномудрия и возлюбил гордость. За это одно везде в Писании называется он нечистым духом. Ибо какую телесную нечистоту могло бы учинить существо совершенно невещественное, бесплотное и не членосоставное, чтобы ради этого называться нечистым? Явно, что за гордость и назван он нечистым и из чистого и светлого Ангела прозван скверным…

Вот такая интересная мысль. Преподобный Исихий говорит о том, что сатана нечист; и нечист именно потому, что горд, у него нет смирения. Получается, нечистота нечистого и человека всякого именно в его гордыне, в том, что он не смирился. Если мы почитаем Иоанна Лествичника, то поймем, как это правильно. Любой грех, в который мы впадаем, и есть обличение нашего самомнения, нашей гордыни. Никто никогда бы не упал, никто бы никогда не согрешил, если бы не был гордым. Любой грех, любое падение предваряются гордыней и самомнением. Поэтому вся наша нечистота, в чем бы она ни проявлялась (в теле, плоти, в чувствах, мыслях), и есть производная гордыни.

Если бы мы совершенно смирились, то были бы совершенно чисты; никакой нечистоты бы в нас не было. Какая может быть нечистота у ангела, причем у такого совершенного ангела, каким был Денница до своего падения? Не было никакой нечистоты. Кроме того, что он возомнил; у него было мнение, он был горд.

Действительно, что нас больше всего из подвигов отличает от сатаны, как не смирение? Он ничего не ест, ничего не пьет, он совершенно не спит, он не имеет никакого тела, которое бы разжигалось похотью, он не имеет ничего телесного. И, достигая какой-то телесной чистоты, мы ничего не достигаем, мы только в борьбе за смирение достигаем свободы от его прилогов, от его силы, ненависти и зла. И Христос нам говорит именно об этом: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Это очень важное замечание, потому что именно смирение является фундаментом жизни, ответом на призыв Христа, главной добродетелью и основой любви.

Если мы постимся, то ничто не мешает нам превозноситься: «Я не такой, как все». Если мы молимся: «Я не такой, как все». Если мы делаем добро, милостыню творим: «Я не такой, как все». Если мы девственники, целомудренны, все богатство свое раздали, но при этом по-прежнему считаем себя не таким, как все…

Эта мысль, что я не такой, как все, приводит к надмению, к тому, что человек имеет особое мнение о себе, превозносится. И главное, в чем проявляется эта надменность и превозношение, это в осуждении другого человека. Если я раздал все имущество и сужу богатых, я горд и сделал это из гордости. Если я день и ночь служу ближним, омывая им раны, но сужу тех, кто этого не делает, я делаю это из гордости и тщеславия. Если  я молюсь сутками и осуждаю тех, кто не молится, то делаю это из гордости. Если я живу совершенно уединенно, не прикасаясь к женщине, и любые похотливые вещи воспринимаю с ненавистью и отвращением, но сужу тех, кто слаб плотью, то я горд, я делаю это из тщеславия и гордости. И, как говорит  апостол Павел, нет мне в этом никакой пользы (Кор. 13, 3), все это приводит в фарисейству, к осуждению Христом и к конечной гибели.

Даже если я мертвых воскрешаю, бесов изгоняю, пророчествую и многие чудеса творю, но нет во мне смирения и производной от смирения любви, то я чужд благодати Божьей, чужд Христа. И как говорит об этом в Евангелии от Матфея Сам Христос: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный. Потому что не всякий, говорящий мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7, 21).

Поэтому борьба за смирение представляется самым важным, самым главным, основным, а  иногда и единственным деланием, помогающим нам всем действительно стать христианами. И поэтому мы должны учиться в первую очередь именно этому – кротости и смирению.

В этой борьбе за смирение мы должны проходить тот подвиг, который нам назначен, то дело, к которому мы призваны, будь то учительство, священство, врачество, чиновничество, работа в автосервисе, продавцом, грузчиком, служение солдата, полицейского или работа человека, который налаживает компьютерные системы… Все это нужные вещи в жизни, через все это можно научиться и должно научиться самому главному – смирению. Если нет смирения, то без этого нет ничего. А путь к смирению преподобный Исихий показывает двояким.

Только что мы читали 52-й абзац, там говорилось, что первое главное действие, помогающее человеку прийти в правильное устроение перед Богом, прийти к смирению – это помнить свои грехи и сознавать собственную нищету. Про это мы уже сказали.

В 64-м абзаце преподобный Исихий тоже повторяет, что для спасения необходимо «воспоминание согрешений – словом, делом и помышлением, и другое многое», что мы видим в себе нехорошего. А второй путь – это погружение в добродетель других людей.

По естеству мы склонны не видеть добродетели других людей, кроме тех людей, которые к нам хорошо относятся, этих мы готовы хвалить, добродетели их замечать. А ко всем остальным людям мы как раз относимся таким образом, что их добродетели  склонны не замечать, а то и просто дезавуировать, то есть всяческим образом как бы мысленно совлекать с человека одежду добродетели. Мы говорим: «Да вовсе это никакая не молитвенность, он на самом деле фарисей. Вовсе он никакой не милостивый, это он ради тщеславия делает. Вовсе он никакой не постник, он просто на диету сел». И всяческим образом этот подвиг, это качество человека, добродетельность человека мы по своей греховной природе, по своему высокомерию и гордыне склонны дезавуировать, развенчивать добродетели, находить причины, которые эти добродетели объясняют. Сравниваем себя с ними и так или иначе всегда лукавим.

Например: «Конечно, он постится, но работал бы он на той работе, где работаю я, посмотрел бы я на него». Мы как бы сказали, что его пост ничего не стоит, я бы мог так же, если бы работал там, где он работает. Я бы, конечно, был воздержанным и щедрым, но у меня пятеро детей, поэтому я не могу этого делать». Таким образом, мы его подвиг делаем ничтожным, он всего лишь бездетный, поэтому ему легко говорить, а себя при этом превозносим.

Разным образом это делается, каждый в сердце своем это найдет. И в опыте жизни. Нет ничего более тяжелого, трудного для гордого и тщеславного человека, чем созерцание в других людях качеств, которые у него отсутствуют.

Еще того хлеще, когда человек видит качества, которые в нем присутствуют, гораздо в более превосходной степени открывшиеся и явленные в других людях. Это невыносимо для нашей гордыни. Но именно по этому признаку, по этому показателю мы и можем познать, насколько мы горды. Поэтому надо смирять свою гордыню и учиться видеть красоту других людей. Если мы не можем это делать, сознавать, как мы горды, надменны, высокомерны, испорчены, то нужно просить Бога смирить наше сердце и научить нас радоваться успехам и хорошим качествам других людей.

Записала Инна Корепанова