Секуляризация религиозных символов

На вопросы телезрителей отвечает протоиерей Александр Рябков, клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах. Передача из Санкт-Петербурга.

- Добрый вечер, дорогие телезрители! В эфире телеканала «Союз» программа «Беседы с батюшкой», ведущий - диакон Михаил Кудрявцев. Сегодня у нас в гостях клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков. Здравствуйте, батюшка. 

- Добрый вечер.

- Прошу Вас, благословите наших телезрителей для на начало беседы.

- Дорогие братья и сестры, Божие вам благословение, с Праздником! Всех благ, помощи вам Божией и в этот вечер, и во все последующие дни. Да прибывает с вами Господь, Богородица и Святитель Николай Чудотворец, память которого сегодня мы благочестно совершаем.

- Спаси Господи, батюшка. Дорогие друзья, наша сегодняшняя тема прямо не относится к сегодняшнему Празднику, но мы все-таки поговорим и о Святителе Николае.
Наша тема: «Секуляризация религиозных символов». Батюшка, поясните, пожалуйста, почему мы сегодня выбрали именно эту тему?

- Разумеется, секуляризация может пониматься нами широко: может быть, с одной стороны, – это обмирщение религиозных символов, то есть снизведение их с духовной высоты до нашего посюстороннего, земного, обиходного понимания и употребления. Чтобы было понятно, о чем идет речь, скажем о всем нам известном рекламном, или трендовом, образе Санта-Клауса. Это и есть один из примеров снизведения «религиозного символа» - Святителя Николая - до уровня «торговой марки». 
С другой стороны, отрешаясь от такого западного проявления секуляризации, мы можем поговорить сегодня о своём примере обмирщения, или низведения, религиозных символов, или даже образов святых, и таких, как образ Святителя Николая, до мирского, обиходного, несколько даже плотского понимания. Здесь встречается такое отношение к святым, как к неким «специалистам». Как например: приходим мы в поликлинику, где есть кабинет терапевта, хирурга, есть тот, кто занимается «ухо-горло-носом», и вот так же у нас есть святые, которые занимаются разными вопросами. Это один из примеров, может быть, даже самый безобидный. 
Есть и другие символы: освященная верба, освященные яйца или куличи. В отрыве от церковности они становятся некими «магическими объектами». И проблема здесь в том, что человек, останавливаясь на этом символе, дальше отрывая его от духовности, совокупной общей церковности, от духовности церковной, останавливается в своём развитии, и эти «магические нотки», которые он вводит в свою жизнь по отношению к этим символам, – это, разумеется, ставит ступор на его духовном росте.

- Батюшка, в период ожидания Праздника Рождества хочется поговорить и о нем. Ведь он тоже часто становится каким-то «маркетинговым ходом». И у нас в торговых центрах сейчас можно везде видеть «вертепы», но это «вертепы», в которых нет Спасителя. Это классическая композиция, в которой отсутствует только один элемент – Спаситель. Что это, как Вы думаете?

- К сожалению, я как эксперт тут выступить не могу – очень редко бываю в торговых центрах. Для меня это очень печальная новость, что такой религиозный символ, как вертеп, вдруг превращается в какую-то хижину, во что-то, напоминающее уютный домик. Вместе с тем я бы сказал, что я часто встречаю иконы, которые люди привозят из Иерусалима, называемые «Святое семейство». Вообще, понятие «Святого семейства» для православной традиции несколько не то что неприемлемое, а необычное. Изображение на иконе вроде бы греческого письма, где Богородица нежно склонила голову к довольно не старому Иосифу. Такие иконы стали у нас часто появляться. Люди это воспринимают, но у меня, как несколько, может быть, знакомого с иконописью, с церковной традицией, это вызывает отторжение. «Сакра фамилия», то есть «Святое семейство» у нас понимается несколько по-другому. А здесь некая семейная идиллия Иосифа и Марии. Это очень коробит, конечно, но вместе с тем мы видим, что это к нам пришло не с торгового центра, а из паломнических поездок в Святую Землю. Вот об этом мы можем поговорить, мы можем констатировать факт, что секуляризация проникла не только в торговые центры, что нас даже не очень-то касается, а в нашу церковную жизнь, в наши церковные лавки. Встречаются такие иконы, которые находятся в отрыве от восточной христианской церковной традиции. 

- Батюшка, скажите, пожалуйста, как Вы относитесь к украшениям в форме креста, которые сейчас очень распространены, почему это происходит? Символ, который у христиан ассоциируется с Воскресением, а у не христиан со смертью, теперь входит в разряд украшений.

- Мы, конечно, никому ничего не можем запретить использовать те или иные религиозные символы так или иначе, как они их используют. Мы здесь не должны горевать об отсутствии какой-то церковной инквизиции. Но ситуация такая прослеживается, мы видим разные символы: есть и образы советской символики, кто-то использует политические символики в отрыве от содержания, потому что это, может быть, красиво выполнено в виде дизайна или что-то еще...  Что мы можем по этому поводу сделать? Мы только можем сказать: «Да, есть срез общества, есть отдельные люди, которые по-разному относятся к этому, даже невдумчиво и равнодушно к каким-либо символам». 
Печально даже другое, возвращаясь к нашей церковной тематике, что нам говорить о внешних символах, ведь часто люди приносят для освящения как бы «кресты», то есть уже приносят освящать украшения в виде креста, чтобы освятить и носить его как Крест. Здесь уже нам, священникам, приходится объяснять, что может не быть на кресте самого изображения распятия, но он должен, во всяком случае, олицетворять эту символику Распятия, Жертвы за нас, Жертвы Вселенской. Когда же это лепесточки, цветочки, пересечение параллельных линий, то, конечно же, хоть это и напоминает крест, но это уже не Крест. Мы должны это церковным людям донести, когда мы видим, что к церковным людям приходит это размывание понятий, снизведение символов до уровня украшения и до уровня семейной идиллии, как у иконы «Святого семейства», то здесь мы должны людей останавливать. «Внешние», когда уж они к нам придут, тогда мы их наставим, значит, они пришли с вопросом за ответом. Когда же мы видим у своих, у братьев и сестёр во Христе, видим у наших знакомых христиан это низведение церковной символики к потребительскому уровню, то мы должны их остановить, подсказать, но не в плане назидания, не в плане какого-то нравоучения, а в плане, может быть, даже совместного диалога, размышления. Всегда, когда мы хотим кому-нибудь что-нибудь донести или в ком-то что-то изменить, то стараемся это вести в виде диалога, а не в виде поучения, обличения, наставления. Это касается даже и священника. Успех проповеди священника, его разговора даже и с «внешними» всегда зиждется на том, что он ведет диалог на равных с людьми, а не на том, что он поучает сверху, с какого-то пьедестала – вот здесь залог, особенно в современном нашем мире, где авторитеты очень шаткие. Когда священник ставит себя не то что запанибрата с кем-то, а ведет на равных диалог, ни над кем не возвышаясь, тогда и получается результат, до человека доходит то, что мы хотим донести.

- Батюшка, но если говорить о потребительском характере нынешнего века, я, например, столкнулся с тем, что есть ароматизаторы для автомобилей – иконы. То есть висит икона Богородицы, источающая запах, но это ведь расходный материал, который нужно периодически менять для автомобиля. Ведь есть люди, которые выпускают это, и, соответственно, может ли церковная общественность как-то влиять на такие производственные моменты?

- Если церковная общественность полностью игнорирует такие вещи, то есть таких вещей не будет, например, в церковных лавках, если мы скажем своё «нет» своим неприятием этого и отсутствием в нашем употреблении, тогда это увидит общество. Когда же мы будем пытаться только какими-то насильственными методами или взывать каким-то законам, это будет не совсем не то что красиво, а эстетично. Даже эстетично, почему бы и нет, даже у патриарха Фотия было такое изречение: «Истина познается красотой». Красота нашего поступка, нашего противления, нашего непринятия и неприятия может повлиять на общество. Но ни в коем случае, как мне кажется, не запрещения, не административные меры - это во многом будет даже отталкивающим фактором. 

- Батюшка, к вопросу о жестких запретительных мерах наш телезритель по имени Игорь спрашивает: «Была ли инквизиция в России? Расскажите, пожалуйста, как навязывалось христианство Руси?»

- Вопрос очень интересный в контексте наступающего года, посвященному князю Владимиру, нашему крестителю, равноапостольному просветителю Руси. О навязывании Игорь задает вопрос предвзято, в тоне, который, наверно, обусловлен какой-то его идеологией или мировоззрением, в котором он живет. Крещение Руси не такое простое событие. Не то что светские источники - советские книги о Крещении Руси говорят о трех крещениях. О крещении Фотия и сегодня современные историки считают, что были крещены в этом походе Аскольд и Дир – русские князья, и у нас с этим связан, по всей видимости, праздник Покрова Божьей Матери, когда наши предки славяне вместе с варягами пришли к Царьграду, и сумели его взять. Но из этой катастрофы, которая их постигла, они сумели вынести пользу – принять крещение. И тогда патриарх Фокий в «Окружном послании» сообщил всему миру и западным христианам, и уже крещенной тогда Болгарии, что Русь Крещена. Это был 864 год – больше 100 лет до официального Крещения Руси. Первый епископ был послан на Русь, в Киев. Языческая реакция тогда уничтожила, по всей видимости, эту малую общину христиан, в Киев пришел Олег, но христианство, считают археологи, осталось, и мы знаем, что князь Владимир столкнулся с христианством в не очень красивом поступке, когда были принесены в жертву первые русские мученики. Что касается второго крещения – крещения святой Ольги, которое дало еще один новый виток христианизации, мы никаких репрессий от язычников здесь пока не видим, наоборот, были языческие репрессии, которые потушили первую волну христианства. Вторая волна христианства тоже была. Святослав не принимал христианства, как мы знаем. Потом уже было официальное третье Крещение Руси князем Владимиром. Здесь Игорь вспоминает, наверно, языческую антихристианскую реакцию известных волхвов, которые, между прочим, не просто проповедовали против христианства, а убивали женщин на севере Руси, считая, что «они в своем чреве хлеб прячут» – вот настолько этих язычников было затуманено сознание. Но язычники ли они были, эти волхвы? Изучение того допроса, который над ними был учинен, показало, что эти люди были даже далеко не язычниками, а дуалистами, то есть, по сути дела, манихеями в русском его изводе. Не надо этому удивляться, и манихейство, и дуализм, хоть это, может быть, и III-IV век, потом до VIII века павликиане в Армении, в X веке богомилы, альбигойцы во Франции, то есть, дуализм – это ересь манихейства. Даже не имея Интернета, не имея телевизора, она была настолько всеобща, что даже появилась на севере Руси, на стыке финно-угорских племен и славянских племен, поэтому это уже были не язычники, это уже была реакция не язычников против христианства, а русских манихеев, как бы это ни удивительно звучало. Якобы «навязывание» Руси христианства – это, конечно же, очень тщедушная попытка очернить этот славный период, цивилизаторский выбор Руси, который пришел не одномоментно на Русь. Вместе с тем историки не отметают версию, что даже Рюрик пришел на Русь уже крещеным, проведя крещение в Скандинавии, поэтому Крещение Руси при Владимире – это было уже завершение христианизации Руси, которое началось за 100 лет до официального Крещения. 
Была ли инквизиция, если вернуться к этому вопросу? Можно, опять же, постараться подвести под это многие вещи. Христианский царь противостоял ересям не только на Руси - мы знаем, это было и в Европе. Христианский царь, король, император всегда считал своим долгом защищать христианство от ересей. Опять же, мы возвращаемся к манихейству. Это было и в Болгарии, когда царь Борис и царь Симеон противостояли именно этой ереси, которая влияла на потенциал страны, державы, в том числе, политически. Она влияла на потенциал, на защиту границ и внутренней целостности Руси, когда была ересь стригольников, ересь жидовствующих, как написано в книгах по истории – все это влияло на Русь, на ее стойкость. Это были внутренние «микробы», я говорю не о людях, ни в коем случае, а о ереси. Это было внутреннее тление, разложение, которое, конечно же, повлияло бы на нашу историю очень серьезно. Что касается репрессий, мы знаем, что Русская Церковь вела большой спор внутри себя, спор «нестяжателей», «заволжских старцев», Нила Сорского и его учеников, Иосифа Волоцкого и его последователей. Правда, это был не совсем спор. Вместе с тем Нил Сорский и его ученики говорили и настаивали на широкой антисектантской проповеди. Но вместе с тем нельзя считать, что «заволжские старцы» были против того, чтобы применялись какие-либо меры административного вмешательства к еретикам, они говорили, что монахам заниматься этим не надо. Царь, его наместники и даже святители, как считали «заволжские старцы» в их ответе монахам, должны заниматься этим, но не монахи. Поэтому здесь тоже очень серьезный нюанс, нельзя о нем забывать. Разумеется, наверно, тогда выбора у Руси не было, мы не должны переносить не то что традиции, а реалии древности на сегодняшний мир. Сегодня мы уже живем не в Православном царстве, и сегодня нет Православных царств, мы сегодня на равных. Византийская империя, Восточная Римская империя, Болгарское царство, Сербское королевство или Армянское царство, или Русское царство – это были Православные христианские царства. Они ничем не отличались в своей защите веры и внутренней стойкости державы от царей и королей Западной Европы. Это не то чтобы традиции, это реалии того времени, и говорить о том, что надо было поступать по-другому, очень наивно. Сегодня мы должны поступать по-другому, - я об этом сегодня как раз и сказал, - мы должны вести диалог с обществом, потому что мы живем сегодня в какой-то мере так же, как жили раньше древние христиане. 

- Спасибо, батюшка. Мы сегодня говорим о религиозных символах вообще. И если говорить о язычестве, ведь то, что мы сейчас видим: родноверие, неоязычество – это ведь имеет мало отношения к язычеству того времени. Не секуляризация ли это того самого язычества? 

- Конечно, я сказал уже о том, что даже языческая, так называемая «реакция» уже не была языческой реакцией, антихристианской, это уже было влияние и веяние нового времени. И манихейство, и дуализм, а в Западной Церкви альбигойцы – это уже предшественники, в какой-то мере уже даже реформации, предшественники уже даже стригольников в Новгороде, те же самые волхвы. Это явления одного порядка, и, разумеется, мы видим, что тогда уже язычество не имело под собой основы - славянское язычество не оставило каких-то памятников, письменных артефактов, и археологи тоже мало что говорят, всё это реконструкция, предположение, не более того. Но мы видим, что раньше даже взрослые люди любили играть в индейцев, например, у костра сидеть в нарядах, в перьях. И сегодня есть люди, которые подражают каким-то литературным героям, Толкину, например, есть люди, которые устраивают исторические реконструкции: наполеоновские войны, сражения на Бородинском поле, реконструкции Первой мировой или Второй мировой войны. Язычество и термины, которые Вы сейчас назвали, – из того же самого порядка, это некая игра, которая для кого-то становится и реальной жизнью, реальной структурой. Те, кто посвящают этому жизнь, подобны филателистам или коллекционерам каких-то открыток, значков, так и здесь: люди нашли себя вот в таком досуге. 

- Спасибо, батюшка! Может ли секуляризация привести к такому виду христианства, в котором забудут о Христе?

- Это будет уже называться не христианство. Там, где нет Христа, – это не христианство, как бы это ни называлось, да и скорее это уже называться христианством не будет. Когда мы говорим о потребительской цивилизации Запада, когда мы говорим о чем-то, то мы склонны говорить в тонах черно-белых: Восток-Запад, православие - неправославие. Я просто думаю, что всегда надо читать Евангелие -  там на многие вопросы найдем ответы. «Не бойся, малое стадо», - вот и весь ответ нам. И Христос, когда говорит нам о том, что «Не имеет места, где голову преклонить» - это говорит о том, что так или иначе, во все времена в империях христианских, в секулярных государствах, в светских атеистических всегда будет та тенденция выталкивания Христа их своей жизни. Я не говорю в процентах для большинства или для меньшинства, но противление Христу будет, или будет попытка принизить Его. Ведь искушение Христа в пустыне диаволом: «Поклонись мне и получи Царство, сотвори претворение камней в хлеба, прыгни с крыла храма и не разбейся» - это вещи одного и того же порядка, это попытка снизвести Истину до грязи. 

- Батюшка, почему-то один вопрос является особенно у нас популярным, он был задан и вчера в программе, и сегодня через группу ВКонтакте, телезрители звонят и спрашивают о новых документах, паспортах, чипах, и обо всех страхах, которые вокруг этого витают. Пожалуйста, в двух словах, батюшка…

- В двух словах скажу только об одном, что страх документов присутствовал даже в Российской Православной Империи. Это уже такая секта «странников» или «бегунов», которые ради того, чтобы просто не брать паспорта или чтобы их нигде не учли. Это мне очень напоминает детскую шутливую сказку про «Козлика, который всех посчитал». Этот страх тоже несколько наивный. И если мы вообще читаем жития Святых, если мы считаем, что христианство не перестает быть не принимаемым, если даже не гонимым, то не принимаемым другими, то не надо пытаться себя защитить от этого, как-то спрятаться от гонений. Если уж эти гонения когда-то будут потенциально, то мы от них не спрячемся, и брать надо пример со святых мучеников - они от них не прятались. Климент Александрийский предупреждал: «Искать гонений не надо». Но вместе с тем попытаться от них спрятаться, я думаю, это уже довольно наивная попытка. Но идет ли здесь общая речь о каких-то гонениях или о чем-то к этому предрасположенном? Конечно же, нет. Это все-таки несколько такой наивный и повторяющийся, как я уже сказал, страх, детский, скорее всего.

- Спасибо, батюшка. Но если говорить о масштабах проблемы секуляризации, как Вы считаете, что нас ждет?

- Во-первых, если мы ощущаем, думаем, размышляем о том, что мы под властью нашего Господа, то на всё Воля Божья. Это самый простой ответ на каждый день нашей жизни. Я даже не то что слушателям, зрителям, я себе всегда говорю, что надо верить Господу и жить, как говорит нам Нагорная проповедь, сегодняшним днем. И заботиться только о том, чтобы сегодня, в этот день постараться никому не досаждать, постараться прожить этот день сегодня христианином, по-христиански, а не заниматься курсом валют, чипами, паспортами, политической обстановкой. Заниматься нужно духовностью. Больше и больше внедрять духовность в свою жизнь. Что такое духовность, какие плоды духовности? Мир, покой, радость о Христе Иисусе Господе нашем. Почему мы не имеем ни мира, ни покоя, ни радости? Потому что мы занимаемся паспортами, чипами, курсами валют, политикой, геополитикой, и чем угодно, только не читаем Евангелие, только не молимся. Молитва – это дыхание христианина! «Непрестанно молитесь», - говорит нам апостол Павел. А мы в ступор встаем перед этим: «Как? Ну, правило-то я прочитал, а непрестанно – уж увольте!». Вот о чем надо размышлять, искать ответы: почему мне многие слова из Писания не понятны, почему многое из Евангелия я не принимаю, почему многое из того, что я прочитал в Евангелие или услышал в храме не находит во мне отклика? Потому что многое, слишком многое в нас откликается ненужного. И в связи с этим я вспомню слова преподобного Паисия Величковского: «Чем больше мы заботимся о себе, тем меньше о нас заботится Бог». Золотые слова! И дальше он дополняет: «Чем больше мы суетимся, тем больше от нас отдаляется Господь». Чем больше же мы собираем себя, собираем в себе мир, покой через доверие к Богу, тем больше приходит к нам радости и уверенности по отношению к Богу – вот в этом и есть радость. 

- Батюшка, Вы удивительно правильно говорите, но все-таки нельзя отказаться от размышлений о том, где же искать друзей? Запад, который, как кажется, уже пережил христианство, или Восток, который еще не христианизирован?

- Мы с Вами перешли уже в геополитику. Когда мы переходим с Вами в геополитику, мы начинаем говорить о друзьях, тогда мы начинаем говорить о правоверии, о догматах, о еретиках, ересях и правоверных и о православных. В этом случае я снова приведу цитату Святого Исаака Сирина, он предупреждает: «Как льва рычащего, избегай разговоров о вере». Это говорит нам монах, преподобный, а монашество – самые рьяные борцы за правоверие. Я приведу сейчас слова Александра Шмемана: «Мы живем в век космического празднословия». Но если это «космическое празднословие», то, значит, и праздность в нас, пустота, если перевести это на русский язык, тоже «космическая». Как она просто не разрывает нас, действительно голова просто идет кругом от этого «космического празднословия», которое мы видим и на экранах телевизоров, и читаем в газетах, и ищем в Интернете все новые и новые новости, чтобы умножить в себе не то что вакуум, а эту, разрывающую наше сознание, пустоту. Друзья у нас – это наши святые. И вот как раз мы говорим сегодня о святом Николае Чудотворце, и начали с этого беседу. Святые – это не специалисты по нашим недугам, проблемам, скорбям, нестроениям. Святые – это голос Бога к нам, через них Господь говорит: «Вот, примите, посмотрите, вот он – Человек!». А читаем ли мы жития святых, и для чего мы должны читать жития святых? Чтобы видеть, что это абсолютно иная, другая жизнь. Ведь часто с какими просьбами мы подходим к святому, к Господу?  Здесь я тоже вспоминаю слова, может быть, несколько резкие слова преподобного Исаака Сирина, я хочу, чтобы их правильно поняли, он говорит: «Если подчиненный царя просит у него навоза, то он оскорбляет царя». Также, если мы просим у Бога земного, то мы оскорбляем Царя Небесного. Я понимаю, что святой преувеличивает, несколько утрирует, заостряет, но вслушаемся в эти слова, подумаем, что он до нас хочет донести, что он желает, чтобы мы поняли.  Поэтому святые – это пример. Мы начинаем размышлять, почему святой прожил всю жизнь в дупле дерева? Почему святой прожил, стоя на каменном столпе где-нибудь в пустыне Сирии под дождем и зноем? Почему святой прожил всю жизнь в вологодских лесах в какой-то избушке? Как же, ведь там не было телевизора, там не было развлечений, там не было танцев, там не было дискотеки или чего-то еще – как можно жить без всего этого? А для них жить можно было только так! Я не говорю о том, что нам нужно уйти в какие-то леса, но это исключительные фигуры истории не только Церкви, но и истории человечества, эти люди показали, насколько они любили не только тишину внешнюю, а тишину внутри своей души, только в этой тишине своей души можно встретить Бога. Насколько они оберегали эту тишину, насколько они считали важной эту тишину и насколько они понимали, что только в этой тишине родится радость встречи со Христом Иисусом Господом нашим. И когда мы празднуем память какого-то святого, то надо подумать не о том «что бы мне сегодня у него попросить?», а подумать или попросить у него: «Помоги мне, святый отче, понять твой подвиг, понять что ты искал!». А мы это как-то легко решаем: «А, он хотел просто угодить Богу, чтобы потом после смерти в Рай попасть. Ведь мы потому и называем их угодниками». Да не поэтому мы называем его угодником! Да, его жизнь была угодна Богу, но он не пытался удивить Бога своим подвигом, как сегодня у нас есть такие люди, которые удивляют общество тем, что или ходят в какой-то необычной одежде, или какие-то необычные на себя серьги вешают, или что-то еще. Не Бога он хотел удивить своим необычным подвигом: в дупле ли он жил, на камне ли он спал или жил на снегу или на голой земле. Он через это пытался все посюстороннее, все проходящее, неглубокое, тленное в себе затушить, чтобы всё это шумное, тленное, проходящее не мешало слышать Его голос – голос Бога. Не потому, что он хотел удивить: «Господи, смотри, сколько я тут претерпел! Уж наверно после смерти Ты меня к Себе возьмешь». Не для этого, разумеется, а чтобы еще больше и больше здесь, уже сейчас, в этой жизни почувствовать Его присутствие, Его прикосновение к своей душе. Вот это – поиск. А мы читаем житие и думаем: «Что же мне хоть немножко, да такое удивительное тоже совершить? Как бы мне попоститься? Я вот тоже могу на хлебе и воде день, два, три… потом как-то тоскливо». Так потому что это было не для того, чтобы найти Бога, Царствие Божие внутри себя, а для того, чтобы себе поставить плюсик: «Вот, я тоже немножко, но попостился».  А потом как раз из этой гордыни и в яму падение. Не для Бога это, не к Богу мы шли, а по кругу, к самому себе. 

- Батюшка, к вопросу о житиях: если мы читаем жизнеописания святых XX или XIX века, то видим достаточно реалистичную картину, а если мы почитаем жития более древние, то там очень много таких моментов, которые кажутся совершенно «волшебными», так сказать, выходящие за рамки стиля Евангелия, ведь Господь не совершал таких феерических чудес, какие мы иногда видим в житиях.

- Язык агиографии нужно просто принять и увидеть в этих «необычностях» символы. «Из ран потекло молоко» - это символ. Здесь, конечно, просто надо быть готовым к этому, и понимать, что речь идет о символе. Молоко – это то, чем питается ребенок. Мы помним слова Тертуллиана: «Кровь мучеников – семя христианства». Получается, что молодая христианская Церковь питалась от этих подвигов мучеников, страдальцев. С этой символикой надо согласиться, здесь ничего страшного нет, но даже среди этих символов прорываются такие яркие, реалистичные, удивляющие вещи. Кажется, это из жития Святого Власия Севастийского: «Его ведут на казнь за Христа и он идет и видит, что какая-то женщина-вдова плачет и рыдает. «О чем ты плачешь?», - спрашивает он ее. «У меня пропал поросенок», - отвечает она, плачет…», -  для нее это проблема. А он идет спокойно на смерть. Он помолился, и волк принес ей этого поросенка. Святой идет на смерть и молится о том, чтобы у этой вдовы нашлась ее животинка! Дальше может течь молоко, кровь, он может не гореть – это уже не важно. Мы увидели то, что надо было увидеть, во-первых, любовь, его стойкость. 
Но когда мы порежем пальчик: 
- Никто меня не трогай! 
- Тут надо помочь.
- Да я не могу, у меня тут пальчик порезан, мозоль на ноге натер, а ты тут мне со своими делами! 

Святой на казнь шел и думал, как помочь этой вдовушке – вот о чем нас учат жития святых! В том числе и житие святого Николая Чудотворца. Да, он несколько другой, нежели те, о ком мы говорили, он не спал ни в дупле дерева, ни на камне, ни на столпе. Разумеется, он был аскет, но не он для себя взял подвиг, а Господь поставил его. Это мы часто для себя выбираем: «Я хочу сегодня такой подвиг попробовать, а завтра такой, а с третьего дня этот». Это наша гордыня. Мы неправильно читаем житие. Если мы даже начинаем читать, то мы ищем: «А что бы мне попробовать, может, я тоже могу чем-то Бога удивить». Он ведь пришел в Иерусалим молиться о том, по сути дела, какой путь ему избрать. Мы часто просто не принимаем сегодняшнего своего бытия здесь и сейчас, говоря: «Я мечтаю о другом». Но, как говорили святые: «Где тебя Бог воткнул - там и расти». «Да нет, я вот о другом мечтаю, сочиняю там что-то, фантазирую, хочу другого…». Так же и святому, по сути дела, - жизнь так пошла, что поставила его служить в толще этой городской суеты: отстаивать справедливость, помогать обездоленным, заботиться о людях. Это был не его выбор, его выбор был только один – согласие с волей Божией. Это то, чего нам не хватает. Вот в чем пример святых – это согласие с волей Божией и поиск Бога. Не то чтобы святые не ошибались, но они искали Бога, искали попытки открыть Царствие Божие внутри себя. 

- Батюшка, простите, прерву Вас, у нас первый звонок, раба Божия Ольга из Подмосковья: «Здравствуйте батюшка, здравствуйте ведущий. Митрополит Иоанн Снычев говорил: «Я всем прощаю, но обиды помню». Как понимать эти слова?»

- Это, конечно, трудно толковать. Может быть, это были слова покаяния и признания в том, что он человек, что не всегда до конца идеал, какой, как бы вам хотелось, воплощался бы в нем. Первое, что приходит на ум – это именно вот такое смиренное признание: «Я не хожу по водам, дорогие, я такой же, как и вы». В этом ключе мне почему-то вспомнилось: мы считаем, что надо все забыть, особенно о грехах, «я пришел на исповедь, я покаялся и я хочу уйти отсюда святым, а вот если мне не отпускают, значит, я плохо покаялся». Дорогие мои, да, память о своих прежних грехах – это вещь болезненная, но ее надо правильно применить. Когда Господь исцелил слепого, Он взял грязь и плюновением сделал помазание, и глаза исцелились. То есть даже то, по чему мы ходим, на что мы даже плюем, выбрасываем отходы. Так вот наши грехи – это наши «отходы», и они тоже могут быть горьким, но лекарством, чтобы мы не придумывали себе снова своего жития: «Один день не грешу, сегодня я покаялся, я могу уже кого-нибудь поучать». Наши старые, прошлые грехи могут учить смирению – это самое главное. Любой священник пытается донести, что такое смирение. Это не какая-то покорность, которая нами понимается очень превратно, смирение в умении жить в мире с Богом, с ближним и, как следствие, с самим собой. И наши грехи, в которых мы покаялись, которые мы не забыли – это именно «горькое лекарство», которое нам позволяет сохранить смирение, а значит, и радость. Радость бывает только тогда, когда нам Господь помогает, когда мы чувствуем Его присутствие. Когда слишком много меня, моего «я», тогда радости нет. Тогда радость бывает такой, как вспышка фейерверка, бенгальского огня, она горит ярко и прогорает – дымок, гарь, и больше ничего… Где же радость? А радость была, потому что это твое достижение, твой успех, твой прорыв куда-то, это только твое, не Божье. Когда Господь входит в нашу жизнь, когда мы смиряемся и позволяем Ему к нам прийти, тогда радость растекается по всей душе, тогда чувствуется покой, а не суета «как бы эту радость свою приумножить, как бы ее сохранить, как бы еще кто-то заметил, что я сегодня совершил!». Я вспоминаю строки Пушкина в этом плане: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю». Это тоже наше, то, что мы совершили, – не надо об этом забывать, помня об этом не для уныния, а для смирения. Ни в коем случае не надо унывать о том, что мы грешники. «Блажен не тот, кто видит ангелов, не тот, кто воскрешает мертвых, а тот, кто видит свои грехи», - говорил святой Исаак Сирин. Нет причины унывать, что мы грешники, что мы видим свои грехи. Хорошо, что мы их видим, плохо, если бы мы их не видели. Я вспоминаю слова подвижника X века армянского Григория Нарекаци: «Исступленное покаяние - такая же пагубная вещь, как и безумная безудержная греховность, потому что и то, и другое ведет к отчаянию». Во всем должна быть мера, правильно использовать надо всё, в том числе и память о своей греховности. 

- Спасибо, батюшка. Вы знаете, наши телезрители звонят и просят все-таки подробнее раскрыть термин секуляризации. 

- Секулярный мир и секуляризация, то есть обмирщение. Например, раньше в Италии распятия висели в суде, в прокуратуре, больнице, полицейском участке – настолько было общество пропитано христианством в их западной традиции. И вдруг принимается решение о том, что эти символы или кого-то оскорбляют, или мешают обществу быть более свободным, они его закрепощают, порабощают, надо его освободить, сделать его более светским. Вот что такое секуляризация на примерах. А для чего это делается, мы можем в этих выводах запутаться, опять же, докатиться до чипов и паспортов. Это тенденция, которая ни в коем случае не является сегодняшней. Да, мы можем вспомнить, конечно, «Закат Европы» Освальда Шпенглера, он об этом размышляет, что «потенциал западного общества иссякает». Но зачем нам эти философские тонкости? «Бог с дьяволом борется,  а поле битвы – душа человека» - говорил наш светский пророк Федор Достоевский. Этого объяснения нам вполне хватает.  Ни философии, ни историософии, ни гносеологии нам для понимания не нужно. 

- Батюшка, как пример: в советское время «красный угол» с иконами был заменен на угол другого характера. 

- Пример прекрасный. Вместо «крестин» были «звездины» какие-то. Я не думаю, что это было массово, мы с Вами этого не помним. Я, родившийся в последние годы советской эпохи, оканчивал школу, когда Советского Союза уже не стало, но все-таки что-то еще застал, но мы не помним каких-то уж серьезных проявлений красной большевистской секуляризации. Конечно, с одной стороны, демонстрации мы помним все, это было некое подобие Крестных ходов. Какие-то памятные места, захоронения, мумифицированные останки были в соцстранах везде, в некоторых странах продолжают быть мавзолеи, да и у нас он тоже пока присутствует. Это тоже некая игра на понижение, даже не игра на понижение, а присваивание христианских или общерелигиозных символов светским государством. Есть в культурологии такое понятие «светской религии». Светская религия была и во время Великой французской революции, были храмы, посвященные свободе, равенству и братству. Можно подвести такой итог, что секуляризация направлена на то, чтобы сделать, создать некую светскую религию. Понятно, что «religare» (от лат. «связывать») уже не будет как связь, это уже пустота. Но с «чем-то», видимо, предполагается связь. Для нас понятно, с каким духом предполагается эта связь. А для людей неверующих, хотя не знаю, есть ли люди неверующие вообще, потому что, мне кажется, каждый верит по-своему и в своё. Здесь не просто игра на понижение, конечно. И здесь люди, адепты секуляризации – пешки в этой игре, и пешки не в руках каких-то заговорщиков, каких-то людей, сидящих в кабинетах, а духов злобы поднебесных, с которыми у нас идет «невидимая брань», по слову апостола Павла. Никаких разговоров о мировой закулисе, о тех же паспортах и чипах мы вести не будем. Не надо все сводить до технологий, «невидимая брань» - нам известен этот термин и это словосочетание. 

- Спасибо, батюшка. Отец Александр, сейчас все больше проводится разнообразных церковных мероприятий, в которые привлекаются светские люди, светская общественность. Это является миссией или это все-таки понижение нашего церковного уровня до светского?  

- Я думаю, здесь подход должен быть дифференцированный, здесь нужно разводить одно от другого. С одной стороны, это может быть миссией, то есть исходить может именно из благого посыла о несении Слова Божьего в светские структуры, в светские институты, не обязательно власти, а образования, культуры, искусства. С другой стороны, в какой-то мере это искушение – играть самим на понижение, подстраиваться под нормы, под поведение, под лексику, под традиции, не то что даже светского общества, а под традиции той или иной структуры, группировки. Когда кого-то мы приводим, то мы становимся частью этого общества. С другой стороны, здесь все построено на полутонах, ведь апостол Павел говорил о том, что он «был всем для всех» - с варваром он варвар, с обрезанным он обрезанный, с язычником он язычник в плане культуры, слава Богу, образование ему в этом помогало, его открытость и его эрудированность. Когда мы ступаем на дорогу миссионерства, разумеется, мы задаем себе вопрос и, надеюсь, отвечаем на него сразу тем, что «я не апостол Павел» и по образованию, и по духовной крепости, и по духовной трезвости. Потому что апостол Павел себе ничего не присваивал, никаких достижений. А если нам где-то похлопали, поаплодировали, то думаем: «О, это мне». «Слава Богу, что Господь неключимого раба использовал», - скажем мы Богу.  Но всегда ли у нас хватает внутреннего такта в отношениях даже с Богом? А уж что говорить о внутреннем такте в отношении со светскими институтами. И здесь мы иногда пытаемся подстроиться, быть понятными. Здесь все на полутонах. Понятным быть надо, но это строится не на панибратстве, не на амикошонстве, а строится это, разумеется, на понимании того, что ты принес или пытаешься принести. Хотя и здесь уже, конечно «ты пытаешься принести». Когда мы говорим о смирении, то всегда, конечно, лукавый может нам ловушки везде поставить, поэтому, опять же, решать все проще – молитвой. Постоянная внутренняя молитва. Если мы куда-то приглашены, то Евангелие открываем, там сказано: «Не думайте о том, что вам говорить, Дух Святой вам даст что сказать». Только через молитву, через смиренную молитву Святому Духу о том, что «используй меня, пустого, бессодержательного, неключимого раба, ненужного Тебе раба в Твоей миссии». Тогда Господь, разумеется, эту молитву не оставит и поможет. Дух Святой, мы помним, «немощное врачует, оскудевающее восполняет». Вы хорошо это помните, у Вас недавно было рукоположение. Вот из этого надо исходить, помнить, что мы всегда немощные, всегда оскудевающие и всегда нуждаемся в том, чтобы Он нас сверху наполнял. Когда это будет, тогда и будет, что сказать.

- Спасибо большое, батюшка. Время наше истекло, прошу Вас, благословите наших телезрителей на прощание. 

- Дорогие братья и сестры, помощи вам Божией, праздничного настроения, которое сегодня связано не только» с праздником, но и с наступающим Рождеством Христовым, оно уже не за горами. Помощи вам Божией, света всем Вифлеемской звезды. С Богом! И всем Ангела-хранителя.

- Дорогие друзья, я напомню вам, что сегодня у нас в гостях был клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков. Ведущий - диакон Михаил Кудрявцев. Всего вам доброго, до новых встреч! 

Ведущий: диакон Михаил Кудрявцев.
Расшифровка: Анна Солодникова.