Родное слово (Новосибирск). Таинство Покаяния

– Это очень хороший вопрос. Мы иногда думаем, что покаяние заключается только в том, чтобы себя укорять. Иногда мы даже окружающих просим назвать наши ошибки; и сами перечисляем свои ошибки. Но покаяние – это несколько другое.

Самоедством, допустим, занимался Иуда. Он же раскаялся, когда увидел, что предал кровь Неповинного. Но он не обратился ко Христу; вместо Бога он обратился к людям. А люди как раз его заклевали, затравили, сказав: «Что нам до того, что ты что-то о себе понял? Ты свое дело сделал – иди, ты нам больше не нужен». А Богу мы нужны всегда, и Бог нас любит, какими бы мы ни были.

Нам нужно в наших ближних стараться отделять ошибку, которую они совершают, от того образа Божия, который они носят. И в себе нужно научиться его различать, потому что мы тоже являемся носителями образа Божия. Грехи затмевают, очерняют этот образ Божий, но к кому мы придем, как не к Богу? Когда мы приходим к Богу, Бог нас освобождает от этой тяжести, от этой грязи, и тогда мы уходим от самоедства, а приходим к покаянию, любви, понимая, что Бог нас любит, какие бы ошибки мы ни совершили. Тяжесть этих ошибок Он уже принял на Себя – Он уже взошел на Крест и тяжесть этих ошибок искупил. И Он ожидает нашего исправления. Поэтому на исповеди мы не только просим прощения в сделанных ошибках, но просим помощи Божией в исправлении нашей жизни. Главной движущей силой здесь является Божия любовь и наша любовь к Богу.

– Некоторые люди, приходя на исповедь, приносят записочки, на которых перечислены грехи, передают их священнику, священник читает, затем рвет бумажку и отпускает грехи. Допустимо ли это? Если да, то при каких условиях?

– Это некоторая форма. Я думаю, что формы могут быть практически любыми, другое дело – какое содержание мы вкладываем в эти формы. Если мы записали это на бумажку для памяти или для анализа, то ничего плохого в этом нет. А если мы считаем, что когда священник разрывает бумажку с рукописанием наших грехов, то в этот момент происходит что-то сакральное, – это совсем не так. Что-то сакральное, мистическое произошло уже две тысячи лет тому назад, когда Господь в Гефсиманском саду до кровавого пота молился, когда Господь взошел на Крест и на Кресте искупил наши грехи. И сейчас это происходит: когда священник читает молитву, невидимым образом Божественная благодать освобождает человека от тяжести, власти греха.

Если записанное на бумагу слово нам помогает, это хорошо. Но если мы, наоборот, уклоняемся в какой-то формализм, то это мешает. Если даже у человека какие-то проблемы с памятью, основные свои ошибки мы всегда помним – они нас беспокоят. Если мы вдруг о них забыли и на исповеди останавливаемся и говорим: «Батюшка, подождите, я что-то очень важное забыл», при этом не помним, что это важное, – тогда какое же это важное? Значит, это уже какая-то обыденность.

Как раз именно домашняя часть подготовки к исповеди должна нам помочь из этой обыденности выскочить. И тут, наверное, нужно каждый раз искать какие-то новые для себя формы. Может быть, нужно почитать жития святых, или Евангелие, или творения святых отцов, то есть найти какой-то новый ракурс, который поможет нам не привычным взглядом, а по-новому взглянуть на свою жизнь. Как мы обычно исповедуемся? «После последней исповеди я съел два неправильных пирожка, три неправильных печенья и четыре раза осудил соседку тетю Машу». Нет; все-таки должен быть какой-то другой, не статистический подход к грехам; должно быть какое-то чувство.

– В чем смысл общей исповеди? И может ли она заменить индивидуальную исповедь?

– С общей исповедью вообще очень сложно. Исповедь никогда не может быть общая, она всегда индивидуальна. Но в некоторых обстоятельствах нашей жизни (даже в советское время) мы взяли опыт святого праведного Иоанна Кронштадтского. Когда он принимал исповедь, он был один, а к нему приходили сотни и тысячи людей. У него не было физической возможности выслушать каждого человека, поэтому он обращался к людям с пламенными проповедями, ухитряясь каждому человеку, который стоял среди толпы, чувствуя себя какой-то песчинкой, принести чувство раскаяния, чтобы каждый почувствовал свой грех, свою ошибку. И даже одна общая разрешительная молитва, которую он читал для всех, в душе каждого человека производила благотворное действие.

В советское время по множеству исповедующихся и по маленькой численности священнослужителей не было другой возможности, кроме как постараться произнести такую же проповедь перед кающимся и напомнить, какие бывают грехи. Отчасти на исповеди происходило и обучение духовной жизни, когда священники обращали внимание на ошибки, которые мы совершаем. Некоторые священники говорили о правилах, способах, некоторых методиках избавления от этих ошибок. Эти проповеди помогали нам осознать и обобщить то, что с нами происходит.

Но сейчас ситуация в корне изменилась, священнослужителей стало на порядок больше, поэтому нам нужно стремиться к тому, чтобы не просто услышать перечисление грехов, но в этот момент и постараться разбудить свою совесть. Мы уже говорили о том, что есть домашнее время, когда мы должны обязательно будить свою совесть, чтобы она постоянно исполняла свою функцию – подсказывала нам, как не должно, не нужно поступать, болела и помогала нам избегать греха. Придя в церковь, мы должны постараться в присутствии священника в немногих, кратких словах сказать существо дела, может быть, спросить у священника совета и услышать от него несколько слов о том, как избегать греха и на что нам следует обратить внимание.

Конечно, нельзя сказать, что мы, священнослужители, все уже опытные и любому человеку можем дать правильный совет. Это далеко не так. Например, в Греческой Церкви даже не все священнослужители имеют право исповедовать, но только уже опытные, старые. Молодые священники, еще не имеющие опыта общения с людьми, совершают другие таинства: причащают, венчают, крестят, совершают литургию, еще что-то.

В Русской Православной Церкви тоже не все священнослужители совершают таинство Исповеди. Пример можно взять от образцовой обители – Свято-Троицкой Сергиевой лавры, где в число духовников входят далеко не все монашествующие, имеющие священный сан. Конечно, в «аварийных» обстоятельствах при каких-то чрезвычайных условиях любой из них может принять нашу исповедь и попросить Бога о прощении наших грехов. В Троице-Сергиевой лавре существует даже некоторая специализация: один монах принимает исповедь у военнослужащих, другой монах принимает исповедь, скажем, у молоденьких барышень, третий – у интеллигенции, четвертый – у крестьян. И вам даже могут посоветовать, к кому обратиться, учитывая  ваши обстоятельства жизни. Поэтому нам в наших обстоятельствах нужно стремиться к тому, чтобы у нас был духовник.

– А духовник отличается от священника, который принимает исповедь?

– Принципиального отличия здесь нет; наверное, разница только в частоте общения. Это как участковый врач: пусть он плохонький врач, но он знает обстоятельства вашей жизни и не станет по пустякам прописывать антибиотики, а может, просто посоветует чашку чая с малиной или медом исходя из вашего состояния – и вам пойдет это на пользу. А самый короткий путь на кладбище – найти семь светил, семь профессоров, академиков, каждый из которых предложит новый способ излечения, и, перепробовав все семь, вы окажетесь на кладбище быстрее, чем могли бы.

Если мы будем вот так бегать от священника к священнику, искать более мудрого, более опытного, то можем получить взаимоисключающие советы. И ничего удивительного в этом нет, потому что на гору ведут разные дороги, с разных сторон. Главное – встав на выбранную дорогу, продолжать выбранный путь, а не бегать у основания горы с дороги на дорогу, потому что в этой беготне, суете мы можем помереть, так и не добравшись до вершин. Поэтому лучше, если священник будет постоянным, будет знать нас, обстоятельства нашей жизни и будет молиться о нас и давать нам советы, которые нам не навредят.

– Грехи, отпущенные священником, не воспомянутся на Страшном суде или все-таки придется и там отвечать?

– На Страшном суде воспомянется все. Как нам открывает церковное предание, бесы для памяти тоже ведут записи в книгах и потом говорят: «У нас записано: этот человек грешил там-то, делал то-то, он нас слушался; значит, должен стать нашей добычей». Но когда человек исповедует свои грехи, эти записи изглаживаются из бесовских книг, то есть доказательства бесов исчезают. Более того, священник может получить определенную память и в таких случаях быть свидетелем. Как при исповеди мы читаем исповедальные молитвы и говорим: «Чадо, я являюсь свидетелем искренности твоего покаяния». Так и на Страшном суде священник может встать рядом с таким человеком и сказать: «Да, он грешил, но раскаялся, он попросил, Господи, у Тебя прощения и больше этот грех не совершал».

Поэтому святые отцы и говорят нам, что грех исповеданный, который мы больше не повторяем, повторно исповедовать не нужно. Даже тяжелый грех мы можем вспоминать для самоукорения, для самоисправления, но на исповеди этот грех, если мы его не повторяем, больше называть не нужно. А вот мелкие грехи, если они въедаются в нашу душу и превращаются в греховные привычки, нужно исповедовать чаще, чтобы справиться с ними и чтобы меньшее значение они имели в нашей жизни.

‒ Есть ли грехи, которые не прощаются ни на земле, ни на небе? Какие преступления к ним относятся?

‒ Как ни удивительно, таких грехов много, но все они объединяются одним словом – нераскаянные. Не прощается только тот грех, за который человек не просит прощения. Если не просит прощения, то невозможно и простить. Все остальные грехи, за которые человек просит прощения, прощаются. На кресте Христос пережил все эти грехи, пережил весь этот ужас, всю эту боль, поэтому только Он может простить.

Святые люди, возвышаясь в духовной жизни, больше чувствуют опасность и тяжесть греха; они даже самую малейшую ошибку чувствуют как смертельную. Поэтому покаяние у них растет. А на окружающих людей они смотрят уже сквозь призму своей святости: они видят в людях образ Божий и каждого пришедшего человека считают лучше себя. Поэтому у правильно духовно растущего человека покаяние растет: он чувствует большую ответственность, большую тяжесть возможных ошибок, поэтому приносит большее покаяние Богу.

В то же самое время человек, который ведет беспорядочную духовную жизнь и совершает много грехов, тяжести этих грехов не чувствует, потому что душа еле дышит, она уже под всеми этими тяжестями погребена. В данном случае можно сказать, что человек святой жизни отличается от грешника тем же, чем умный отличается от дурака. Если мы будем сравнивать себя с другими людьми, мы всегда сможем найти, кто хуже нас, но это не является оправданием нашей жизни.

Поэтому когда мы готовимся к исповеди, нам обязательно нужно почитать житие святых для того, чтобы увидеть, что есть очень большая разница между их и нашей жизнью. Ошибка – это не только конкретный проступок, который мы совершили в какой-то точке пространства. Разница между нашим укладом и укладом жизни святых людей – это тоже наше греховное состояние, и нам в этом тоже нужно раскаиваться, стремиться измениться и приблизиться к тому идеалу, который являет нам Христос.

‒ Бог скрывает результаты нашей добродетельной жизни. Почему?

‒ Потому что гордость у нас растет гораздо быстрее, чем любые добродетели. Мы не успеем подать копеечку и уже хвалим себя: «Какой я хороший». Мы сказали доброе, ласковое слово, человек еще не успел это почувствовать, а мы уже похвалили себя: «Какой я добрый, какой я хороший».

Поэтому когда мы еще только начинаем поститься, молиться, читать Евангелие (если  обращаем на это внимание), то гордость наша неимоверно растет – и нам уже, оказывается, и каяться не в чем. Когда мы не постились, не молились, не знали не то что законов, а даже десяти заповедей, нам было в чем каяться. Возможно, мы совершили какую-то ошибку при покаянии; может быть, совершили какое-то насилие над своей душой, поэтому душа закрылась и больше не показывает нам наших грехов. Проходит несколько лет, мы постимся, молимся, регулярно исповедуемся, причащаемся – что же плохого мы делаем?

Вот такое усыпление происходит в духовной жизни. Его можно диагностировать только по все увеличивающемуся осуждению окружающих. Если бы мы правильно росли духовно, мы видели бы в окружающих образ Божий. И даже если бы и замечали их ошибки, то испытывали бы сочувствие, потому что сами были или сейчас причастны к этим же ошибкам. А то, что мы не видим свои ошибки и грехи, переключает фокус нашего зрения на окружающих. Почему и как это могло произойти? Самым простым, даже бытовым способом.

Например, начинается Великий пост, а мы чувствуем свою немощь, нам тяжело поститься. В конце концов мы стучим кулаком по столу и говорим себе: «Ну неужели я не могу начать поститься? Кто я такой, что все время сдаюсь? Я буду поститься!» Мы ломаем себя, ломаем свою волю и в конце концов начинаем крепко поститься.

Или утром просыпаемся, становимся на молитву, но что-то нас отвлекает, расслабляет, мы куда-то бежим и потом себя целый день укоряем: «Да как же так! Я даже не помолился Богу». Потом мы включаем свою волю, говорим себе: «Я буду молиться!» – и встаем на пятнадцать минут раньше (и ложимся на пятнадцать минут позже).

Но дело в том, что «я» – последняя буква алфавита. И когда мы говорим: «Я буду поститься, я буду молиться, я буду подавать милостыню», ‒ растет наша гордыня, которая приводит к осуждению окружающих и в конце концов выталкивает нас из Церкви. Поэтому нужно применять самые простые способы и не говорить: «Я буду поститься», а говорить: «Господи, благослови! Господи, помоги!» И когда наконец у нас получится встать на молитву или соблюсти пост, мы не скажем: «Я это сделал», а скажем: «Слава Богу, что Бог помог, Бог расположил обстоятельства моей жизни».

Если мы не выдергиваем греховный корень из своей жизни насильно, а просим об этом Бога и чувствуем Божию помощь и благодарность Богу, тогда происходит очень интересная вещь, которую святитель Иоанн Тобольский описал в своем сочинении «Илиотропион» («подсолнечник»). Когда солнце двигается по небу, подсолнечник тянется за солнцем, так и человек все время должен обращаться к Богу, все время взирать на Бога и чувствовать любящий взгляд Бога на себе.

Когда мы замечаем свою ошибку, видим греховный корень, нельзя его сразу выдергивать из своего сердца. Никто не любит насилие: мы сами этого не любим, и сердце наше этого не любит. Если мы таким образом насилуем свое сердце, оно закроется и больше не будет нам показывать греховных корней. Если бы этот корень был последним, было бы все хорошо, но он же первый, а не последний. Поэтому надо дать возможность солнцу засушить корень, чтобы легче было его вытащить.

Согласно творениям Игнатия (Брянчанинова) нужно сначала убедиться в своей бессильности в борьбе с грехом и всю надежду в борьбе с грехом возложить на Бога. (Пусть даже это будет самый маленький грех.) Тогда освобождение от этого греха, от этого греховного корня не вызовет рост гордости, а вызовет рост благодарности Богу за Его помощь, Его опеку, которую мы будем чувствовать в своей жизни. И тогда наше сердце не зажмется, а покажет нам следующий греховный корень, потом следующий. И так по пути в Царствие Небесное мы сможем освобождаться от своих греховных привычек с помощью Божией.

А если будем делать это только на гордости и тщеславии («Да разве я не могу? Сколько людей смогли, а почему я не могу? Я тоже буду! Я тоже хочу быть первым!»), желание такого первенства, может быть, и приведет к тому, что мы не будем курить, выпивать, изменять мужу или жене. Будем соблюдать посты, раздавать милостыню. Но если наше «я» будет на первом месте, значит, мы превратимся в какую-то, можно сказать, бесовскую функцию, потому что бесы подвижников искушали и укоряли именно так. Сатана говорил Антонию Великому: «Антоний, ведь я гораздо выше тебя: ты несколько минут спишь, а я совсем не сплю; ты употребляешь несколько крошек пищи или капель воды, а я совсем не ем, не пью. Чем мы отличаемся?» Антоний сказал: мы отличаемся только смирением и гордостью.

‒ Мы не заканчиваем разговор о таинстве Покаяния и продолжим его в следующей программе.

Ведущая Инесса Титова

Записали Елена Чурина и Ольга Румянцева