Плод веры. Александр Гезалов. Часть 2

Александр Гезалов, помощник по социальным вопросам наместника Донского монастыря епископа Бронницкого Парамона, рассказывает о социализации детей-сирот, пользе социальных сетей для благотворительной деятельности и проблеме возвратов детей из приемных семей в детские дома.

– Вы очень много времени, внимания уделяете социальной адаптации детей-сирот. Один из интересных проектов, который Вы инициировали, – это создание видеофильмов об успешных выпускниках детских домов. Первый фильм, который Вы сделали, посвящен уполномоченному по правам ребенка во Владимирской области. Расскажите, почему именно о нем и в чем его успешность (хотя по должности уже понятно, что это состоявшийся человек)?

– Да, действительно, мы делаем такой проект совместно с режиссером Алексеем Шамраевым, мы сняли шесть фильмов. Это фильмы о том, какой путь проходят выпускники детских домов, прежде чем состояться. В основном истории успешности. Конечно, на мой взгляд, нужно снимать и истории неуспешности, но это всегда не мотивирует. Человек смотрит: да, он там спился, опустился, пропал и так далее.

О Геннадии Леонардовиче фильм был снят с прицелом на то, чтобы показать, как детство влияет на ребенка. Потому что сложности были у Геннадия Леонардовича, он пережил непростое детство: был в Доме ребенка города Александрова, его вместе с братом сдали родители – я причем видел выписку, когда их сдавали, и написано, что два брата сданы. И вот прошло сорок с лишним лет, и он сейчас уполномоченный, а его брат работает в музее Рериха, научный сотрудник.

Я считаю, что этот путь воспитанников детских домов очень часто не виден, потому что они живут в рамках своих пространств, и живут, так скажем, теми приспособлениями, теми возможностями, которые предоставляет государство. А они достаточно скудные, за забором увидеть свою будущую жизнь сложно, и построить стратегическое планирование, стратегические ключи в жизни достаточно непросто и домашнему ребенку. Поэтому в этом фильме раскрывается вся полнота сложности уполномоченного Владимирской области в рамках системы, по тому, как он проходил эти новые родовые пути, потому что, по сути, ты перерождаешься, когда выходишь из детского дома и вокруг все новое: люди новые, обстановка, обстоятельства. И как он стал многодетным отцом (у него четверо детей) и сейчас работает на благо детства во Владимирской области. На мой взгляд, он один из лучших уполномоченных в Российской Федерации.

Я считаю, что это очень полезно, в том числе и сотрудникам детских домов, потому что они должны видеть и отвечать за качество выпускника детского дома: кто выходит из детского дома, как он подготовился к жизни, что его ждет в будущем. Хотя бы спрогнозировать через те приспособления, которые сегодня есть: и комиксы, и книжки, участие успешных выпускников детских домов – Геннадий Леонардович посещает детские дома, школы-интернаты, общается с детьми. На мой взгляд, это очень положительный пример.

– Если коротко сформулировать: в чем его секрет? Ведь он из числа тех единиц, кто становится успешным.

– Да, наверное, секрет в том, что он не остановился, когда вышел из детского дома: многие замирают, как мухи в янтаре, хотят жить при детском доме долго, не делают самостоятельных шагов. Часто выпускники, окончив колледж, продолжают еще учиться – они имеют на это государственное право, два раза отучиться. Но Геннадий получил и высшее образование, и работал в разных структурах, то есть он развивался, и это очень важно, потому что если нет развития и саморазвития, то это не приводит к такому хеппи-энду, который сегодня у Геннадия есть. Хеппи-энд – это он и успешный, и многодетный отец, и уполномоченный, и так далее.

Секрет – это большая пахота, работа, с чем достаточно сложно сегодня в самих детских домах, потому что там дети не работают, а просто проживают. Поэтому, я считаю, секрет его работы в качестве уполномоченного в том числе и в том, что он весь этот путь сам переработал, перелопатил, переосознал, переосмыслил. Да, было сложно: он мне говорил, например, что из девяти воспитанников Махринского детского дома в исправительные учреждения они, эти девять человек, съездили 27 раз: по три на каждого, три «ходки». Одна девочка вообще погибла, хотя и была мамой, и двое детей у нее родилось, но из-за того, что начала употреблять алкоголь, ее просто зарезали. Поэтому судьбы очень непростые у выпускников детских домов. Нельзя сказать, что все идут по плохой дороге, главное, чтобы дорога была такая, по которой можно было идти. Соответственно, это наша задача, тех, кто с ними работает.

– Не так давно Геннадий Леонардович стал героем сюжета Первого канала, и сюжет был достаточно критичный. Насколько я понимаю, он пытался помочь ребенку и огласил медицинский диагноз. Чем закончилась эта история и, чуть поподробнее, – в чем она состояла?

– Геннадий Леонардович получил обращение со стороны главного врача Дома ребенка по поводу девочки Жасмин: она находилась в учреждении и на нее сбегались как мухи на мед многие усыновительницы, но, когда узнавали диагноз – диагноз предварительно они не знали, – они, естественно, отказывались, не брали ее. Было принято решение, что, если это болевая точка, при которой родители не хотят ребенка взять в семью, значит, нужно было об этом сообщить. Потому что большинство людей не знают о диагнозах детей, которые находятся в федеральном банке данных – у нас на сегодняшний день это порядка семидесяти тысяч детей. Соответственно, человек должен примериться к тому, кого он намерен взять.

Я считаю, что диагноз минимально должен быть озвучен, и это, прежде всего, связано с тем, что человек должен знать свои ресурсы. Потому что она красивая, она маленькая, такая куколка, и вдруг – раз: узнают, что у нее сложное заболевание. Семья, которая взяла ее, говорит: мы увидели – да, заболевание такое, но мы готовы ее взять. И поэтому история закончилась хеппи-эндом, девочка обрела семью, но нашлись люди, которым нужно зачем-то в этом поковыряться. Причем эти люди не работают в общественных структурах, вообще к этому никакого отношения не имеют. У нас сегодня такая ситуация, что нужно создать истерию на пустом месте, – и эта истерия на пустом месте привела к тому, что когда прокуратура обратилась к Законодательному собранию Владимирской области с тем, чтобы снять Геннадия Леонардовича, лишить его полномочий, то все Законодательное собрание, в полном составе, его поддержало. И он выбрался на следующий срок. Я считаю, что это тоже показатель доверия, уважения к его работе, а люди, которые это сделали, которые написали в прокуратуру, – я не понимаю вообще мотива. Ребенок ушел в семью, оказался в любящей семье.

В чем сложность? Вот мы диагноз сообщили, и потом люди будут встречать этого ребенка на улице и говорить: у него такой диагноз. Но дети, которым три-четыре года, очень быстро меняются, через два-три года вы не узнаете этого ребенка. Соответственно, до четырех лет диагноз обязательно нужно сообщать, чтобы человек не боялся, чтобы готов был взять его в семью. Поэтому огромное спасибо Геннадию, и благодаря этому будет пересмотрен банк данных детей-сирот, в том числе в части диагностирования, сообщения, что есть, чего нет. Министерство образования уже ведет в этом направлении работу.

– Насколько я знаю, есть инициатива, которую Вы поддерживаете, – это вплоть до того, чтобы передать этот банк данных и операторами сделать общественные организации. Почему в данном случае общественные организации будут более эффективны, чем государство?

– Я считаю, что часть работы по поддержке семей и приемных семей надо забрать у опеки и передать общественным объединениям, где совсем другое отношение и к детству, и к материнству – не менторское, а качественно другое. В том числе банк данных, он находится в ведении региональных или федеральных банков, соответственно, задача – чтобы быть максимально близкими к тем, кто хочет взять ребенка в семью. Государство очень далеко: вот оно, государство, а вот конкретный человек и конкретный ребенок, которые должны сочетаваться и стать конкретной семьей. Поэтому у общественных объединений гораздо ближе ресурсы и структуры к этому приемному родителю, и желания больше, именно гражданского, общественного желания больше, чтобы устроить этого ребенка в эту семью.

Там есть ресурсы и подготовки приемных родителей, например есть такой замечательный центр «Про-мама», куда всем нужно идти учиться в школу приемных родителей, где проходит супервизия приемного родителя, ребенка, и уже специалист говорит, готов ли этот ребенок стать сыном или дочерью этого родителя. Не просто сам родитель увидел по посылу красивого ребенка – взял, а потом вернул: у нас порядка семи тысяч возвратов в год. Почему? Потому что на эмоциональном порыве побежали, взяли, вернули. И вот здесь как раз нужна работа общественных объединений, в том числе в части подготовки, сопровождения и поддержки приемных семей, – потому что государство поддерживает очень плохо. Я считаю, что в этом смысле НКО более эффективны.

– Давайте поясним: Вы сказали про супервизию не только родителей, но и ребенка?

– Обязательно.

– В чем это выражается и насколько это реализуемо?

– Это все реализуемо, и связано прежде всего с тем, что часто родители не знают трудностей ребенка. Например, у ребенка умерла мама, он страдает, переживает, он хочет… А вот что он хочет – мы не знаем. И приемные родители не знают. Задача специалиста – выявить эти болевые точки и подготовить индивидуальный план его взаимодействия с приемным родителем, поэтому ребенка обязательно нужно супервизировать, то есть понять его сложности, что у него сегодня с обучением, занимается ли он спортом, поддерживает ли он контакт с родственниками, какие у него взаимоотношения со сверстниками, какие взаимоотношения с воспитателями, и так далее. И все это создает полную картину, при которой мы можем сказать приемным родителям: вы знаете, трудности будут такие, такие и такие. А родитель часто не знает трудностей, бежит: ах, красивая куколка с бантиками – берет, а там трудностей – паровоз. Соответственно, задача специалиста – подготовить и ребенка, и родителя к тому, что будет сложно, трудно, нужно будет с этим вот так работать.

Будет трудно – приходите в центр «Про-мама» к Терновской, она вам поможет это исправить.

– Но центр существует только в Москве, а что делать в регионах, где существуют школы приемных родителей, но супервизией детей, конечно, никто не занимается?

– На самом деле Мария Феликсовна обучила 42 региона по этой теме. Возможно, нужно просто обратиться в центр «Про-мама» и получить оттуда программу по подготовке специалистов, которые могли бы заниматься супервизией ребенка. Это основное, потому что родители – состоявшиеся люди, у них уже какие-то свои фантазии, иллюзии, а ребенок – вот он, из семьи изъят, вот он сирота. Что с ним делать, как работать – это задача, конечно, специалиста.

– Я знаю, что Вы критикуете формы представления информации о детях в федеральной базе данных: в чем, на Ваш взгляд, должны произойти изменения?

– Для того чтобы о ребенке больше знать, нужно снимать качественные видеоанкеты. Мы не снимаем так: ребенок стоит у окна, смотрит в него – мама, приди. Мы должны о ребенке рассказать – это должен сделать психолог, сам ребенок должен что-то говорить, но не так: «Я люблю море, я люблю осень». Это ни о чем не говорит приемному родителю. Здесь важно, чтобы эта супервизия была обнаружена, в том числе, через эту анкету: мы смотрим и понимаем, что у мальчика сложность с обучением. Соответственно, задача – максимально раскрыть и таланты, и сложности, и возможности, которые нужны для того, чтобы поправить. Сегодня федеральный банк данных этого не представляет, есть фотография и достаточно стремное (извините за выражение), странное описание ребенка. Поэтому в это описание нужно вкладывать максимум информации, чтобы мы понимали, кто пойдет на него, кто возьмет, и почему он там, и что случилось.

– Давайте напомним нашим телезрителям, может быть, кто-то после этой программы захочет посмотреть этот банк данных и, возможно, взять в семью ребенка из детского дома: какие этапы проходит человек, который хочет стать приемным родителем?

 – Во-первых, у нас есть федеральный банк данных: http://www.usynovite.ru/. Человек, который задумался, должен пройти определенные процедуры – это нормально, потому что мы берем не щенка, не кошечку. А то недавно позвонила одна семья, говорят: «Саша, нам нужен срочно ребенок из детдома – молоко пропадает. Давай, где его взять?» Чтобы сейчас кто-то его привез.

Нет понимания, что есть определенные процедуры, связанные, прежде всего, с тем, что для того, чтобы передать ребенка в другую семью, нужно выполнить определенные законодательные акты. Какие? Нужно обязательно пройти медицинское обследование. Потом нужно получить справку о том, что человек не судим. Психоневрологические учреждения должны дать справку, наркология. Взять справку в БТИ о том, что жилье позволяет принять ребенка в семью. Представить справку о зарплате, хотя сегодня это и не является критерием: вся сумма дохода семьи является критерием. И получить разрешение от специалистов органов опеки о том, что вы можете стать приемным родителем. Но перед этим еще пройти школу приемных родителей. Но обычно, когда документы собирают, уже посещают школу приемных родителей, это до трех месяцев проходит, человек получает сертификат о том, что он стал приемным родителем, и когда заключение дается, вся сумма документов и то, что он прошел школу приемных родителей, являются основанием того, что ребенка можно брать.

Как выбирать ребенка: федеральная база данных сегодня представляет широкий спектр: девочки, мальчики. На мой взгляд, все же нужно довериться специалисту и пойти не в федеральную базу данных, а найти того оператора, который владеет нужной информацией. Например, в Москве это центр семейного устройства: сегодня, согласно 471-му постановлению, детских домов нет. Можно обратиться к Марии Феликсовне Терновской в центр семейного устройства, если это Москва, есть у них там центр «Про-мама», и, соответственно, с ними уже взаимодействовать, чтобы найти именно того ребенка, который именно в этой семье приживется. Реальные истории, когда мы насмотрелись, наревелись, эмоции застили вообще сознание, – и потому нужен специалист, чтобы сухо, извините, «не мокро» принять ребенка из детского дома в свою семью.

– Вы сказали, что семь тысяч детей возвращаются в детдома из приемных семей. В чем проблема – Вы только что сказали. Но как Вы относитесь к той ситуации, когда, в частности, в сельской местности приемные семьи зачастую обвиняют в том, что они наживаются на приемных детях? В Москве выплаты за каждого ребенка в приемной семье очень большие. И часто бывают такие случаи, когда, как мне рассказывали, родные дети учатся за границей, а приемные дети едва сводят концы с концами. Как не допустить такой ситуации, насколько это распространено, и типично это или исключительно индивидуальные случаи?

– Дело в том, что слово, наверное, нехорошее – наветы. По-разному люди берут ребенка из детского дома: у кого-то свой ребенок погиб, кто-то просто хочет помочь. Я считаю, что здесь нельзя так огульно обвинять родителей в том, что они взяли ребенка за деньги. Бывает по-всякому. Чаще всего, если берут за деньги, со временем возвращают, потому что деньги не являются мотивом. Мотив – «я хочу помочь». Поэтому если есть такая история, то со временем она все равно выйдет наружу, это видно невооруженным взглядом: нет любви, нет взаимодействия.

На мой взгляд, здесь очень важно, в том числе, сопровождение приемных семей со стороны и органов опеки, и общественных организаций. Если мы видим, что есть сложность, – подключиться, помочь, поправить. Часто ведь изъятие происходит из приемных семей (и вот эти семь тысяч) не просто потому, что вернули, а потому что бабушки не справляются. Есть такое понятие, как родственная опека, когда родственница, бабушка взяла ребенка из семьи своих детей, а ей потом стало 75, а ребенку – 14, и она начинает с ним не справляться, соответственно, она его возвращает.

По поводу денег. Мы сейчас живем в такое время, когда деньги являются основой: мы забираем деньги у детского дома для того, чтобы поддержать ребенка в семье. Надо учесть, что деньги на ребенка в детском доме тратятся гораздо большие – до двух миллионов в год уходит на ребенка в той же Москве. А средняя цена по России на содержание ребенка в детском доме порядка восьмисот тысяч рублей. Если посчитать, то можем сказать, что, с одной стороны, приемные родители экономят бюджет, а с другой стороны, берут на себя ту обязанность, которую на себя детский дом взять не может: ребенок находится в индивидуальном пространстве, есть братья и сестры. Если есть вопиющие случаи, то они часто выходят наружу, со временем это решается через прокуратуру, через надзорные органы.

Но хотелось бы, чтобы люди не осуждали. Не осуждать – это основное. Видишь – помоги, подскажи, пригласи специалиста, который может помочь. А просто осудить, потому что они взяли и за это получают деньги, – это совсем некорректно. Они взяли ребенка из детского дома, из сложной жизненной ситуации, и, скорее всего, это лучше, чем если бы он находился в закрытом пространстве. Не судите, и не судимы будете.

– Вы много делаете для социализации детей-сирот, и в частности Вы собирали через интернет средства на детский лагерь «Прокачка», как Вы его назвали. В чем специфика этого лагеря и кто были эти дети?

– Недавно была трагедия на Сямозере, и я действительно очень сильно переживал и переживаю до сих пор, потому что ответственность за то, что мы делаем и как мы делаем с детьми, должна оставаться, и слово «безопасность» тоже. Поэтому мы брали детей из приемных семей, как раз тех, которых, возможно, завтра вернут обратно в детские дома, и видели эту сложность.

Лагерь проходил в Чувашии, и вообще мы провели порядка десяти лагерей, связанных и с адаптацией выпускников детских домов, и с социализацией, в том числе и поддержкой. Лагерь «Прокачка» – это интересный лагерь, связанный с тем, что мы берем детей, которые находятся в приемной семье, не справляющейся с воспитанием этого ребенка. Задача – провести супервизию ребенка в рамках территории лагеря, а потом пригласить еще и родителей и с ними провести такую же «прокачку». Мы прокачиваем те сложности, которые у ребенка есть, трудности, с которыми нужно работать. Мы видим их в динамике и в рамках лагеря пытаемся их скорректировать и создать индивидуальный план взаимодействия и поддержки не только специалистам, но и тем родителям, в семье которых ребенок находится. То есть те трудности, которые есть, выявить и сказать: вы должны усилить работу по занятости ребенка – спорт, культура, образование. Эта задача выявления сложностей в рамках этого лагеря реализовывалась, и можем сказать, что достаточно серьезные изменения в жизни семьи происходят, и дети опять хотят в лагерь – их там хорошо прокачали.

– Главное, чтобы они хотели в семьи?

– Если они окажутся в детском доме, то это будет уже другой лагерь.

– Возвращаясь к детским домам: Вы утверждаете необходимость введения целевых показателей деятельности детских домов. В одночасье они не исчезнут, и Вы говорите о том, что нужно максимально повышать эффективность работы сотрудников детских домов. В чем выражаются эти показатели?

– Первое, на мой взгляд: детский дом должен отвечать за выпускника, который выходит из стен детского дома, и отвечать за него в будущем. Сегодня такого критерия нет. Он был у нас, выбыл – и все. Нужно повышать профессионализм сотрудников учреждения, предлагать им разные инструменты, в том числе и, возвращаюсь, комиксы, чтобы они могли с этим инструментом поработать. И на выходе провести так называемый социальный тест – мы называем это «социальный ЕГЭ», – когда мы делаем не образовательный срез, а подготовку ребенка к самостоятельной жизни, так называемое БЗЖ – борьба за живучесть. Может ли он, если он окажется дома один, починить кран, заплатить за коммунальные платежи и так далее. Мы смотрим на его готовность к самостоятельной жизни и, соответственно, корректируем работу системы в подготовке ребенка, потому что если этой подготовки нет, то мы получим выпускника, который будет бороться не только с собой, но и со всеми. Задача – провести все эти работы еще в рамках самой системы.

– Когда Вы говорите о том, чтобы отслеживать судьбу выпускников детских домов, Вы часто приводите пример Якутии, в которой такая система налажена. В чем особенность этого опыта и что в других регионах можно воспринять?

– На сегодняшний день мы сделали такой же проект и в Подмосковье совместно с благотворительным фондом «Абсолют-Помощь»: мы создали динамическую карту каждого ребенка, где мы смотрим, что произошло с ним и что происходит в течение того времени, когда он вышел из детского дома. То есть: курит – не курит, пьет – не пьет, гуляет – не гуляет, учится – не учится и так далее. Это все достаточно просто сделать, нужно взаимодействовать с партнерами, которые будут эту информацию давать. Главное, чтобы ребенок не остался как бревно в глазу – мы должны его обязательно видеть, слышать его, встречаться с ним, обсуждать с ним его проблемы. Поэтому в Подмосковье мы создали ресурсный центр совместно с фондом «Абсолют-Помощь», который помогает выпускникам детских домов немножко встать на ноги, поддержать их, посмотреть на них, научить готовить, если этого не было сделано, поговорить с ними, потому что вакуум надо размыкать.

В Якутии создан проект на основе программы С1, когда вся информация о ребенке туда складывается и мы можем видеть динамику его жизни и то, где ему можно помочь, какой кластер необходимо поправить, чтобы мы видели, что с ребенком нужно работать или, наоборот, его нужно оставить, чтобы он самостоятельно шел дальше.

Ведущий Александр Гатилин
Записала Ксения Смирнова