Читаем Добротолюбие. Выпуск от 7 октября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления о подвижничестве» Евагрия, монаха. Обратимся сегодня к 28-му абзацу:

Не всегда возможно исполнять обычные правила, но надо обращать внимание на обстоятельства и возможное в них стараться исполнять по силам. Не не ведают этого закона благовременности и самые демоны. Почему всегда вражески относясь к нам, они возможное препятствуют нам делать, а к невозможному принуждают. Так больных отклоняют они от того, чтоб благодарить Бога за прилучившияся скорбности и великодушно терпеть услуживающих им, а слабосильных располагают к строжайшему воздержанию и обремененных (летами, трудом) совершать псалмопение стоя.

В этом слове авва Евагрий как бы косвенно возносит похвалу дару рассуждения, похвалу дару рассудительности. Хотя он здесь пишет только о молитвенном правиле, но это применимо ко всем областям духовной жизни человека. Человек всегда должен быть рассудительным, иначе ничего у него не получится. Для начала разберем ситуацию с правилом.

Человек больной, как здесь говорит Евагрий, молиться не может. Возможно, это раковый больной, у него сильная физическая боль; или у человека голова так болит, что он не может вообще ни одного слова сказать. Конечно, это человека не просто расстраивает, он начинает раздражаться, он сердится, он теряет мир. Но самое печальное, что он приходит на исповедь и говорит, что он не мог соблюсти молитвенное правило. Если он объективно не мог, то греха в этом нет. Но человек считает, что он должен исполнить молитвенное правило во что бы то ни стало, он должен обязательно его исполнить, это же закон жизни. Если он не исполнит его, то ему будет очень плохо, его Бог накажет, поэтому он хочет всячески это правило исполнить.

Или, например, тоже больной человек понуждает себя молиться стоя. Он не может стоять, у него больные ноги, он держится за стул, согнувшись в три погибели, но упорно делает то, что должен делать. От этого он еще больше повреждается, его тело крутит боль, он не может сосредоточиться на молитве, он на самом деле просто вычитывает положенные слова. Ему очень одиноко, ему очень больно, но он считает, что  должен это делать – исполнять молитвенное правило, что, разумеется, тоже не так.

Например, Пимен Многоболезненный много лет, практически всю жизнь, молился лежа просто потому, что встать  не мог, такая у него была болезнь. И при этом он святой, и святость он стяжал именно лежа на смертном одре. Но молился он, разумеется, не так, что читал многочисленные правила, а совсем другим образом. И значительное место в этом молитвенном правиле занимало именно благодарение Богу за то, что он в монастыре, за то, что он больной, за то, что у него такие прекрасные братья, которые за ним ухаживают.

В житии Пимена Многоболезненного описан такой эпизод. Братья молились, чтобы он исцелился от этой болезни, потому что ухаживать за ним было крайне тяжело по причине смрада, от него исходящего. И они молились,чтобы Бог его исцелил. И игумен молился, и святые отцы Киево-Печерского монастыря молились. Но явился ангел игумену и сказал: «Я не могу исцелить его, потому что его молитва о том, чтобы болеть, сильнее вашей». Лежащий человек молится, и его молитва сильнее, пламеннее, чем молитва святых отцов, стоя или на коленях молящихся за Пимена Многоболезненного.

Это все нужно понимать, нужно рассуждать, надо искать ту меру, которая мне сейчас доступна. Если я лежу в силу болезни (в больницу меня положили, или ногу я сломал, или еще что-то), я могу молиться лежа. Если я могу молиться сидя – буду молиться сидя. Но на самом деле важно не то, в каком положении наше тело во время молитвы, а важно именно то, чтобы молитва продолжала оставаться молитвой, чтобы она не стала вычитыванием, чтобы она не была пустозвонством, чтобы молитва именно созидала человека, а для этого она должна быть внимательной, сосредоточенной. Как говорит Феофан Затворник, мы должны думать не о положении наших ног, не о положении нашего тела, мы должны думать о том, чтобы всегда пребывать с Богом.

Или, например, человек в силу, скажем, язвы не может вкушать определенную пищу и вынужден вкушать другую пищу, более изысканную. И вот человек говорит: «Я нарушил пост, потому что болею». Человек знает, что он болел и вчера, и третьего дня, он будет болеть долго, эта язва не излечится. И он исповедуется, считает себя грешником, но внутренне  уверен, что и на следующей неделе будет вести себя так же, потому что он не может употреблять ту постную пищу, которую все употребляют, у него после этого страшные желудочные боли, и он вынужден по-другому относиться к тому, что ест. Значит, либо он должен признать, что это грех и он грешит (и люди с охотностью это признают, пытаются с этим что-то сделать),  либо он должен признать, что в этом греха нет. Грех совсем в другом, вовсе не в том, что он из-за больного желудка не может соблюсти пост.

Человек всегда может придумать себе ту меру поста, которую он способен понести; и не столько в еде, сколько в служении людям, в заботе о людях. Он может в честь поста помолиться о человеке, его обижавшем когда-либо или обижающем сейчас. Особенно помолиться, сугубо помолиться. Это и будет его постом, это будет именно таким постом, о каком мы читаем в 58-й главе Книги пророка Исайи. Именно такой пост и избрал Бог.

Феофан Затворник говорит о том, что молитвенное правило вообще не так важно. Важно, чтобы человек всегда помнил о Боге и весь день проживал с Богом. Это для него и является подлинным, настоящим, действительным молитвенным правилом. И, по всей видимости, оно больше согласуется с тем, что требовал Христос от Своих учеников.

Ярче всего наша нерассудительность проявляет себя в истории преподобного Серафима Саровского. Как известно, преподобный Серафим Саровский дал сестрам Дивеевского монастыря особенное молитвенное правило, которое так и называется: правило Серафима Саровского, или Серафимово правило. Суть его в том, что с утра читается минимальное количество молитв (Символ веры, Трисвятое, «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся»). В течение дня человек должен призывать имя Господа Иисуса Христа, а во второй половине дня призывать имя Богородицы. Вот такое простейшее правило. Сам он молился не так, сам молился больше. Но сестрам, изнемогающим под тяжестью послушаний, живущим в очень скудных условиях и очень много физически трудящимся, он дает такое скромное правило. Мы все это знаем. Мы знаем, что это правило написано для монахинь, написано для особенных монахинь, для действительно достойных всяческой похвалы великих монахинь. Но мы считаем, что к нам это не относится.

Бывают случаи, когда мы в силу совершенного своего какого-то бессилия или загруженности читаем Серафимово правило. И внутренне мы считаем это грехом, мы даже говорим об этом на исповеди: «Вот я такой грешник, не смог помолиться полноценным правилом, помолился только Серафимовым». То есть в глубине души правило, предложенное преподобным Серафимом монахиням Дивеевского монастыря, мы считаем как бы ненастоящим, неполноценным правилом. То правило, которое у нас, полноценное, а вот это, сокращенное, неполноценное.

Мнение о том, что Серафимово правило ненастоящее, иногда обусловлено ревностью не по разуму. Но очень часто это действие наших собственных душевных страстей. Сама сердцевина этих наших душевных страстей в том, что мы движимы самомнением и гордыней. Именно самомнение и гордыня являются причиной того, что мы в заблуждении своем делаем не то, что нам велено Богом, не то, что нам подлинно полезно, а то, что мы решили правильным и полезным.

Например, человек выполнил молитвенное правило, прочитал вечерние молитвы, прочитал один канон, кафизму из Псалтири и еще главу из Евангелия и успокоился. А в другое время он не в силах это прочитать; скрипя зубами, согласился на правило Серафима Саровского, прочитал его едва-едва и скорбит внутренне от того, что он не исполнил полное правило, а исполнил сокращенное. Эта внутренняя скорбь говорит о том, что его отношения с Богом нечисты, он, как фарисей, хочет оправдаться правилом. На самом деле он читает его такое большое не потому, что у него потребность Богу помолиться, а потому, что он считает, что таким образом он умилостивит Бога. Рассудительность очень-очень нужная вещь.

Кроме ревности не по разуму очень часто в нас появляется гордыня и мнение о себе. Нам кажется, будто Бог хочет от нас того-то и того-то. Но на самом деле Он хочет совсем другого. Он хочет сердце сокрушенное, Он хочет, чтобы мы смирились, Он хочет, чтобы мы молились. Но откуда нам взять дар рассудительности, чтобы совсем не заблудиться? Он так, с бухты-барахты, не появляется, это плод долгих аскетических усилий.

Чтобы действительно разобраться в этих сложностях и не только не ревновать не по разуму, но тем более не действовать по гордыне и самомнению, своеволию, важно использовать послушание. Послушание помогает нам все это преодолеть. Послушание ясно говорит, что я должен делать, куда должен пойти, как должен поступить в этой ситуации. И послушание в значительном числе случаев является универсальным инструментом, который помогает нам избавиться от самомнения, гордыни, избавиться от нерассудительности в наших поступках.

Но есть вещи и посложнее, и похуже. Человек, например, не читает Священное Писание или читает Священное Писание невнимательно. Он загорается ревностью, он загорается желанием совершить великий подвиг, он воспламеняется желанием к самоотречению. Ему представляется, что это и будет путь истинного христианства, потому что он творит жертву, он совершает подвиг и еще каким-то образом служит при этом людям. Подвиг есть? – Есть. Служение людям есть? – Есть. Отречение от себя есть? – Есть. Это очень напоминает христианство, поэтому человек и думает, что это и есть христианство.

Но в этом христианстве нет Христа. Человек совершает подвиг, совершает подвиг ради ближнего, совершает этот подвиг, забыв о себе, чтобы людям было хорошо. «Вот что надо делать!» – думает человек. Но где в этой цепочке Христос? Ведь это можно делать без всякого Христа. Так делали люди Китая в эпоху Конфуция или делают сейчас. Так поступают люди на войне, причем независимо от сторон. Солдаты Красной Армии, вполне себе партийные или комсомольцы, поступали точно так же; так поступали солдаты французской армии, пришедшие в Москву; так поступали солдаты американской армии, вступившие в войну в сорок четвертом году, когда высадились  в Нормандии. На самом деле к этому способны просто хорошие люди: забыть о себе, помогать ближнему и дотерпеть этот подвиг до конца. Но здесь нет Христа и нет веры. А где нет веры во Христа, там нет ничего. Поэтому на самом деле человек думает, что он христианин, что его служение действительно христианское, но он напрасно в это верит, он напрасно на это надеется, потому что на самом деле в его внутреннем самоопределении нет представления о том, что он действительно делает это ради Христа.

Адольф Гарнак назвал эту деятельность, это движение души нехристианским гуманизмом, потому что действительно видимость любви к человеку есть, есть ради этой любви подвиг и есть естественное в этом подвиге служение человеку. Просто нет Христа, и потому это гуманизм, но гуманизм не христианский, Бога в этом нет, веры в этом нет, человек оправдывается не верой, а тем делом, которое он делает.

Это явление возникло, очевидно, тогда, когда действенным стало явление секуляризации, когда человек стал расцерковляться. Расцерковление человека – это когда человек перестает видеть мир сквозь призму церковного бытия, сквозь храмовое пространство, храмовую общину, все храмовые действия. Человек теряет возможность так жить, он как бы выходит из Церкви – и у него получается просто христианство внецерковное.

Человеку представляется, что можно молиться Богу, делать добро вне храма, вне Церкви. Любой скажет: «Очевидно, можно». Оказывается, что Церковь как бы и не нужна. Есть Христос, я к Нему обращаюсь, я у Него прошу указать мне путь и иду служить людям, неся при этом подвиг. Вот так стала восприниматься христианская действительность, человек стал думать, что это и есть подлинное христианство. На самом деле он давно уже свои поступки не определяет сквозь церковное бытие, он становится перед Христом и Богом вообще.

Но Христос основал Церковь и в Церкви открывает Свои дары, в Церкви Он соединяется со Своим народом. Только в Церкви. Поэтому если человек вышел ко Христу вообще, к Богу вообще, то он постепенно теряет и Христа, и Бога – и остается только жертвенная любовь к ближнему. Вот, собственно говоря, тот мир, в котором мы сейчас живем. Хорошие люди в нем есть, их много в этом мире, их достаточно в Европе, их хватает и в России. И большая часть этих хороших людей убеждена, что главное – делать добро, и всякое добро требует, естественно, той или иной степени отречения, той или иной степени подвига. Вот человек и идет, ради ближнего берет на себя некие самоограничения, некий труд и несет этот подвиг. Ему кажется, что это и есть христианство. Но он забыл, что на самом деле это не христианство, потому что здесь нет веры во Христа. А веры во Христа нет, потому что человек не верит Его заповедям, ведь заповеди говорят о том, что спасение только в Церкви и человек живет только причащением Тела и Крови Иисуса Христа. Поэтому человек, потерявший церковное измерение, становится просто гуманистом, но при этом считает себя вполне верующим во Христа. И если человек лишен благодати рассуждения, то с этой историей ему, конечно, никак не разобраться.

Если бы человек внимательно читал апостольские послания, если бы он действительно молился так, как этому учат святые отцы, если бы он хотя бы послушался тех, кого должен слушаться, то, естественно, он бы смог разобраться в возникшей ситуации, понял, что что-то в ней не так. Но он не может этого делать, ни Апостол не читает, ни молиться не может, ни послушаться не хочет или говорит, что некого. Поэтому остановить процесс дальнейшего заблуждения человека почти не представляется возможным.

Но есть несколько принципов, которые помогают распознать наше собственное заблуждение, что мы на самом деле увлеклись этим самым нехристианским гуманизмом, что наши поступки больше не определяются верой во Христа. Гуманизм остался, любовь к человеку осталась, просто нет в этом Христа. Есть два признака, зная которые, человек при наличии доброй воли может разобраться в том, что с ним происходит.

Во-первых, если я делаю какому-то человеку добро, но при этом обижаю другого человека, я делаю грех, я поступаю против любви: одного-то я люблю, а другого не люблю. Значит, я на самом деле произвольно выбираю, кого любить, а кого не любить, я произвольно выбираю, кому нужна помощь, а кому не нужна. На самом деле я не люблю людей, я просто выбираю то, что мне нравится. Мне нравится заботиться об этих людях, и я о них забочусь, а вот эти люди мне не нравятся, и я о них не забочусь; наоборот, они нехорошие люди, их надо убрать из жизни. Если человек на самом деле делает ради служения ближнему зло какому-то другому человеку, если он людей осуждает, то он творит грех, ибо Бог и грех – вещи несовместимые, любовь и злоба, раздражение, осуждение – вещи несовместимые, и моя любовь, мое делание ложное. В них нет ни подлинной любви, ни подлинного Бога, нет веры, нет упования, нет смирения…

Таким образом, когда любовь к одним людям совершается за счет других людей, это с очевидностью не является любовью, это является произвольным моим действием, которое мне нравится. Я занимаюсь им по собственному желанию, я так хочу, я так вижу свое служение, я выбрал людей, которым мне приятно служить, потому что я считаю, что я к этому призван. На самом деле это заблуждение, потому что любовь есть любовь ко всем, не может быть так, что к этому человеку любовь есть, а к другому ее нет. Это называется лицеприятие.

Второй способ познания того, что мы делаем что-то не так, что мы в заблуждении, это когда мы внутренне очень ценим то дело, которое делаем, мы довольны собой, потому что делаем такое важное, значимое дело. Мы, например, можем хвалиться этим делом, можем говорить много об этом деле, рассказывать о нем, потому что это дело мое, я его выбрал, я его придумал, я его нашел, мне нравится это дело, это мое детище. При этом я не воспринимаю никакой критики за это дело, никакого непонимания того, что я делаю, потому что это дело мне дорого, оно мое, оно для меня значимо, это моя прелесть. Делая это дело, я не понимаю тех, кто занимается другим, не понимаю тех, кто находит в этом деле недостатки, и сужу тех, кто мешает мне заниматься моим делом. Когда наступает момент, что я осуждаю людей, встающих на пути моего дела, которое я делаю, очевидно, что я не со Христом, а попадаю под действие заповеди о том, что если мы судим, то будем осуждены.

Записала Инна Корепанова