Читаем Добротолюбие. Выпуск от 29 января

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Слово 26» преподобного аввы Исайи. Как уже говорилось, мы читаем двенадцатый абзац этого «Слова».

Опять сказал: от того в таких трудах находимся мы от врагов наших, что не познали надлежащим образом грехов своих и плача не испытали с разумом, ибо если бы открылся в нас плач, то он обнаружил бы пред нами грехи наши. Когда же дано будет нам увидеть грехи свои во истине, тогда стыдиться имеем мы даже воззреть на лицо предстоящих, или даже жен бесстыжих, потому что они честнее нас, ибо они с такой дерзостью делают грехи свои потому, что не знают Бога, наши же сердца слагаются с грехами, тогда как мы – верные.

В прошлый раз мы говорили о промысле Божьем, который устраивает жизнь человека таким образом, чтобы был положен правильный фундамент в основание всей его жизни. Об этом здесь пишет и авва Исайя. О том, что промысл Божий позволяет нам быть в трудностях и скорбях от врагов наших, от тех, кто разрушает нашу духовную жизнь. Хоть это духовные враги, хоть телесные, то есть те, кто приносит нам разные язвы. По мысли аввы Исайи, в этом есть действие промысла Божьего.

Прежде чем рассмотреть собственно это «Слово», заметим, что то, о чем здесь пишет авва Исайя, отражает коренной отличительный принцип западной духовной традиции (прежде всего, конечно, протестантской) и восточной духовной традиции. Еще раз подчеркну, Запад  – это в первую очередь протестантская традиция, то, что изначально было католической традицией, случайным и временным, а постепенно становилось более важным и значимым и в конце концов нашло отражение в протестантизме. Особенно в протестантизме современного покроя, тех разных церковных деноминациях, которые образовались в XIX и XX веках. Но мы в общем смысле будем говорить – западная духовная традиция. В западной духовной традиции уверовал – радуйся, потому что ты спасен. Через веру на тебя изливаются источники воды живой, очищения, прощения, милости Божьей, любви. Радуйся, ты спасен!

В восточной духовной традиции уверовал – плачь, потому что ты можешь погибнуть. Не отрицается, что, уверовав, ты обретаешь спасение. Конечно. Но, пережив спасение, плачь, потому что ты можешь его потерять. Это фундаментальнейшее, коренное отличие западной духовной традиции (я подчеркиваю: не церковной, а именно духовной традиции отношения к спасению человека) и восточной традиции. Потерять можно то, что ты имеешь. Поэтому мы плачем, ибо можем это потерять.

По западной традиции – плакать нечего, надо радоваться, потому что потерять этого мы уже не можем. Но в этом-то и вся соль и весь смысл, что  упомянутые здесь и сатана, и Адам уже имели это все. Имели и потеряли. Адам был в раю, Адам общался с Богом, но потерял это. Сатана ходил среди огнистых камней, он был вершиной и лучшим. Однако потерял все это. И человек может, даже уверовав, потерять то, что он приобрел, уверовав. Отсюда именно страх, что мы можем потерять обретенное спасение, является основанием восточной духовной традиции.

Западная же рациональная традиция, конечно же, на первый взгляд кажется очень простой и понятной. Хотя в этой западной рациональной традиции вообще не понимается и не находит правильного, адекватного отражения собственно природа зла, природа греха или природа смерти как таковой. Сначала не замечаются слова о том, что бесы веруют и трепещут, что есть вера, которая не спасает. Она не в каких-то писаниях людей засвидетельствована, в самом слове Божьем, что есть существа, которые веруют и не спасаются. А потом, будучи вынуждена как-то это дело заметить, эта традиция вынуждена предположить, что на самом-то деле, очевидно, речь идет о том, что и они когда-нибудь спасутся, потому что все когда-нибудь спасутся, все будет замечательно, лишь бы только узнали, уверовали, что Бог есть.

Но ведь после смерти все уверуют, что Бог есть. Пусть не после этой, земной смерти, но после воскресения из мертвых все узнают, что Бог есть, все будут веровать в Него. Значит, все спасутся. Конечно, это некий логический казус, который западная духовная традиция старается либо как-нибудь избегнуть, не рассуждая, либо рассуждает таким образом: да (кивают они головой), со временем все спасутся. Потому что по существу своему эта традиция не понимает природы греха, не понимает трагедии свободы, вообще фундамента, онтологической реальности свободы духовного существа. Она не понимает, что такое зло по своему существу.

Понятно, что она не видит окончания Нагорной проповеди (окончание седьмой главы Евангелия от Матфея), где сказано: «Не все, говорящие мне: “Господи! Господи!”, спасутся, а только те, кто творит волю Божью. И многие скажут в тот день: “Не Твоим ли, Господи, именем мы бесов изгоняли? Не Твоим ли именем мы многие чудеса творили?” А им сказано будет: “Отойдите от Меня, проклятые, в огонь вечный, Я никогда не знал вас”». Но эти слова просто не видятся. Не замечается, что можно не только веровать, можно чудеса творить, можно пророчествовать, можно знамения творить и погибнуть, ведь все эти чудеса творятся по вере в Иисуса Христа. И именно именем Христовым творятся чудеса. Но люди, делавшие это, могут погибнуть, как ясно говорит отрывок из седьмой главы Евангелия от Матфея.

Люди западной духовной традиции не воспринимают заповеди блаженств. Они просто не понимают вообще, о чем идет речь: что такое «блаженны кроткие», или «нищие духом», или «плачущие», или «чистые сердцем». О чем это вообще? Они пытаются, конечно, как-то это объяснить, это невозможно не заметить. Они понимают, что эти слова есть в Евангелии и надо их как-то истолковать. Но они толкуют их именно просто в плоском этическом плане или социально-этическом плане. Но именно то, что в этих словах есть причина, почему именно эти люди наследуют Царствие Божье, не понимается в западной традиции. Они просто как бы пролетают над бездной этого евангельского свидетельства.

Понятно, что они не понимают тотальности самоотвержения и креста, который требуется от всех последователей, идущих за Иисусом Христом. И уж совсем очень много не понимают в апостольских посланиях, в апостольских чтениях, где сказано об изменении ума, где сказано о ветхом человеке, которого надо из себя изгонять, который может остаться, а может и победить нового человека. Или о том, что говорится о стяжании Святого Духа.

Там, в западной традиции, очень все просто: ты согрешил – тебя наказали. В смысле, что до прихода в мир Иисуса Христа Адам согрешил – и все человечество было наказано. Люди были наказаны, терпели это наказание. Христос пришел, и Бог их всех простил.

Конечно, это очень упрощенная схема, но именно так, по существу, в обыденном сознании преломляется мысль о спасении человека. Бог нас простил во Христе. Уверовав во Христа, мы входим в это прощение, а стало быть, Бог нас простил и все нам прощено. Нельзя сказать, что это совсем неправда. Просто это не вся евангельская правда о том, что сделал Христос. Но и этому действительно находится место и в восточном богословии. Просто оно не сводится именно к этому моменту. Но оно в нем есть. А особенно в современных ультрапротестантских традициях примерно так все просто: раз я верую, я прощен; аллилуйя! Что бы я ни сделал, мне все равно все прощено. Даже каяться в этом не надо. Мне автоматически все прощено, потому что я уверовал, я христианин, я верую во Христа. Все прощено. Если я в этой вере пребуду, то, собственно говоря, и все: ничего со мной не случится, бояться нечего, трепетать нечего; ну и делать по-христиански вообще-то ничего и не надо. Просто радоваться и петь гимны о том, что все замечательно, все хорошо. Даже если я с кем-то поругался, с кем-то поссорился, и это не имеет значения. Лучше, конечно, примириться, но опять-таки не в стратегическом плане, а в практическом. То есть раз мы собираемся в одну общину, раз мы вместе живем, то лучше жить в мире, лучше жить, когда все друг друга любят, когда все друг другу помогают и вместе устраивают пикники, субботники, праздники или еще какие-то мероприятия. Это лучше, чем когда все поврозь. А вообще-то на мое спасение это никак не повлияет. Пока я верую во Христа, ничто не может повлиять на мое спасение. Такая вот западная традиция.

В западной традиции непонятно, почему падают совершенные, почему пали ангелы и духовные, и совершенные, почему пал Адам и совершенный, и правильный, почему вообще падают праведники. Сюжет, совершенно неинтересный западной духовной традиции, на Востоке нашел отражение. Про него меньше говорят, но он очень хорошо известен, более всего из писаний святых отцов. Но образцов очень немало, когда совершенные люди, находясь на вершине добродетели, падали в самую бездну порока, нечистоты, в какие-то омерзительнейшие состояния или, просто уподобляясь сатане, становились подобными ему или просто бесам. Эти случаи тоже известны. И о том, как не упасть, о том, как сохранить себя в вере, добродетели, праведности,  Восток постоянно говорит, потому что знает, что то, что мы получили, можно потерять, то, что мы имеем, можно не сохранить, потому что внимательно читает Евангелие. Например, в притче о талантах человеку дан талант;  он его сохранил, но погиб; девы пришли к жениху, которого любят, сохранив для него свое девство, и не пускаются на брачный пир; люди, которые в притче о Страшном суде верят во Христа, но не имеют милосердия и добрых дел, не входят в рай. Таких случаев очень-очень много.

Восточная духовная традиция как раз и поднимает вопрос об онтологической сущности греха, онтологической сущности смерти и зла. Почему это возможно и что такое грех по существу своему в мире совершенном, в мире, сотворенном совершенным Богом? Именно ответ на этот вопрос и приводит к тому, что является в определенном смысле квинтэссенцией всей восточной духовной традиции: смирение и послушание. Еще раз подчеркну: именно ответ на вопрос, что такое грех и почему возможен грех совершенных существ в совершенном мире, и приводит к приоритету смирения и послушания.

Смирение и послушание не есть для восточной традиции нравственные категории, какими они станут потом, после того, как размышления о спасении человека будут построены в основном на схемах, списанных с католических учебников, в сущности неплохих: что плохого в том, чтобы учить человека быть хорошим? Просто это очень плоские схемы, недостаточно полные, а потому не спасающие. На основании этих схем можно сделать хорошего человека. На основании какого-нибудь учебника по этике или этических рассуждений, скажем, Спинозы или Сенеки можно воспитать хорошего человека. Никто с этим не спорит. На этом основании его только спасти нельзя. В том-то и дело, что воспитание хорошего человека не является ни целью Христа, ни целью Церкви. Целью и Христа, и Церкви является спасение человека, а не превращение его из плохого в хорошего.

А это было упущено на определенном этапе развития церковной практики и церковной мысли. Было забыто то, что составляет суть восточной духовной традиции: что смирение и послушание – не нравственные категории, а духовные категории, и даже по существу своему онтологические категории. Потому что и смирение, и послушание – это свойства Божьи. Именно подражая этим свойствам, ставя их в основание своей духовной практики (как говорят сейчас – духовной жизни), и можно единственным способом спастись от греха. Единственным потому, что просто другого не существует по определению, потому что не может существовать никакого другого основания, которое могло бы спасти.

Собственно, грех и есть отказ от смирения и послушания. Где нет смирения, уже есть грех. Где нет послушания, грех уже реально себя проявляет. Поэтому смирение и послушание являются фундаментом, на котором созидается спасение человека, возрождение человека.

 На Западе, скажем, в средневековой традиции, тоже говорилось и о смирении, и о послушании, да и сейчас говорится и на Западе, и на Востоке. Об этом говорится много. О послушании чаще, чем о смирении, хотя все равно не так часто, как, может быть, и надо было. Но даже все это говорится именно как бы из организационных соображений. То есть человека, который смиряется и который слушается, легче организовать на какой-нибудь проект, на какое-нибудь действие; организовать, завлечь, привлечь, увлечь, вовлечь и заставить делать его то, что надо: ты не думай своей головой, тебе сказали – иди и делай. Нечего думать, за тебя все давно продумано и решено.

Это действует и в религиозных практиках, и в сектантских практиках. Это действует в очень искаженном виде, почти в неузнаваемо изменившемся виде вообще во всей современной цивилизации, потому что эпоха потребления именно и делает таких смиренно-послушных пожирателей рекламы, которые просто должны «хавать» и делать то, что велит им реклама или еще какие-то тренды, идеи. Они не должны их обдумывать, не должны в них сомневаться. Они должны им верить и должны слепо исполнять то, что им велят авторы и отцы, творцы современных технологий, даже не задумываясь. Это тоже, собственно говоря, превращение человека в такой как бы квазисмиренный, квазипослушный механизм. А все-то началось именно из когда-то похвальной, казалось бы, формы, родившейся на Западе, что смирение и послушание – это то, что помогает выстроить очень четкую, очень монолитную схему подчинения, управления народами.

А на Востоке-то это всегда было не так. Это не элемент организации. Это был именно элемент духовной жизни, элемент фундамента, на котором созидается спасение. На Востоке смирение есть беспочвенность греха. То есть в смиренном сердце нет почвы для греха. Просто нет. Грех не может вырасти из смиренного сердца. Хоть что делайте. Со смиренным человеком (не с человеком, притворяющимся смиренным, не с человеком, всем покорным), именно с восточной точки зрения, можно делать все что угодно, только невозможно, чтобы в нем произрос грех. Это онтологически невозможно. Потому что смирение и есть состояние, при котором грех не произрастает. Смирение и есть уподобление Богу, потому что Бог смирен. По природе Своей смирен. По существу смирен. Это абсолютная степень смирения. Это и есть совершенная святость, именно потому в Нем нет никакого греха. Именно потому, что смирение есть совершенная любовь и совершенное благо. Именно потому, что это любовь, именно потому, что это совершенное благо, Бог есть совершенное смирение. В человеке, который стал совершенно смирен, свят и непорочен, нет греха. Не потому, что нет поводов ко греху, нет соблазнов, еще чего-то нет. Нет греха, потому что грех не может найти в нем места, он не находит в нем почвы, чтобы произрасти. Мы обычно так не думаем.

Мы не употребляем слово «смирение» к Богу. Бог могуществен, Бог велик. Но ровно в этой же степени величия и абсолютности Он смирен. Он и могуществен, и смирен одновременно. Такой же Сын Его – Христос. И такой же человек во Христе. Человек, в котором живет Бог. Поскольку в нем все отдано Богу, то он всецело смирен и всецело свят. Конечно, в жизни человеческой это состояние не может быть достижимо в абсолютности, но приближаться к крайней степени совершенного смирения человек все-таки может.

А послушание есть путь к смирению. Но послушание Богу. И только Богу. Не послушание вообще: кому-нибудь, когда-нибудь при каких угодно обстоятельствах. Нет. Послушание Богу. Если Бог велит слушаться этого человека, то я слушаюсь. Но не из-за того, что я боюсь этого человека, а потому, что так велит Бог. Если я исполняю то, что мне сказал начальник, я исполняю это не потому, что мне сказал начальник, а потому, что мне это сказал Бог. Именно это послушание созидает человека в смирении. Оно и приводит его к смирению, потому что именно всегда подчиняясь Богу и слушаясь Бога, подражая Богу, человек и уподобляется Богу, облекаясь в Бога. Он становится божественен, а потому становится смиренным. Этот путь послушания есть не только путь к смирению, это есть путь к обожению, путь к благодати Божьей.

Теперь, после таких несколько отвлеченных рассуждений вообще, вернемся к двенадцатому абзацу.

Опять сказал: от того в таких трудах находимся мы от врагов наших, что не познали надлежащим образом грехов своих и плача не испытали с разумом, ибо если бы открылся в нас плач, то он обнаружил бы пред нами грехи наши. Когда же дано будет нам увидеть грехи свои во истине, тогда стыдиться имеем мы даже воззреть на лицо предстоящих, или даже жен бесстыжих.

Познание греха – это, во-первых, познание того, что во мне от непокорности и сопротивления Богу, то есть что во мне находится такого, что не покоряется Богу, не слушается Бога и сопротивляется Ему. Если я сам весь такой, то вряд ли можно говорить о познании чего-то, потому что познавать нечего. А вот когда уже что-то во мне начинает исцеляться, что-то учится доверять Богу и слушаться Бога, но есть еще нечто, что не слушается, не покоряется и сопротивляется, – вот это и есть грех. И я должен знать, что во мне сопротивляется Богу, в каких проявлениях я не покоряюсь Богу. Потому что блуд (страшнейший, омерзительнейший грех) и ропот, к которому все привыкли, онтологически равны. Пьянство и зависть – между ними нет никакой разницы. Презрение к человеку или брезгливость в отношении к нему и жестокость совершенно одно и то же, потому что это все то во мне, что не отдано Богу. Об этом, например, в Книге Царств хорошо говорит Бог через пророка Самуила.

А во-вторых, это познание своей неспособности совершенно довериться Богу и слушаться Его.

Записала Инна Корепанова