Читаем Добротолюбие. Выпуск от 23 декабря

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать наставления о деятельной жизни Евагрия, монаха, седьмую главу, где говорится о тех самых восьми помыслах. Эта глава является очень значимым вкладом аввы Евагрия в копилку аскетической святоотеческой мудрости. Уже несколько бесед мы подробно разбираем те помыслы, те страсти, которые максимально опасны для людей. Сегодня поговорим о печали и гневе. Пятый абзац говорит о печали:

Печаль иногда случается по причине лишения того, что желательно, иногда же сопровождает гнев. По причине лишения того, что желательно, она так случается: помыслы некоторые наперед приходят и приводят душе на память дом, родных и прежний образ жизни. Когда увидят, что она не противоречит, а последует за ними и мысленно разливается в удовольствиях тех, тогда уже, схватив ее, погружает в печаль, и ради того, что нет предметов, и ради того, что и быть им невозможно, по уставу ведомой жизни. И бедная душа, чем увлеченнее разливалась в первых помыслах, тем более поражается и сокрушается вторыми.

Печаль – это лишение того, что хочется получить, говорит авва Евагрий. Ключевое слово здесь «хочется», то есть человеку очень-очень хочется, а этого нет, и он печалится. Или он имел это, ему очень-очень это нравилось – и это вдруг исчезло, потерялось, больше этого нет. Еще раз повторю: ключевое слово здесь «хочется». То есть это свое похотение, свое желание, не воля Божья, не согласование своей воли с волей Божьей, а именно собственное похотение, своя «хотелка», своя воля в первую очередь. То есть природа печали опять-таки предполагает, что у человека нет доверия к Богу. «Я хочу, мне нужно, мне это очень-очень нравится…» И, как правило, когда Бог встречается с таким состоянием человека, которому очень-очень чего-то хочется, Он отнимает то, что человеку очень хочется. Либо Он так и не дает получить то, что ему хочется, либо просто это забирает.

Получается, что любое страстное желание обладать чем-либо априори Богу неугодно, поэтому часто Бог это забирает. Это и рождает в человеке печаль, он теряет то, что для него казалось значимым, то, что для него было очень важно. Но сама потеря этого, во-первых, есть потеря чего-то неполезного, а во-вторых, по сути, это сокрушение идола. Ведь человек, который страстно чего-то хочет, свое желание превращает в культ. Он любит эту вещь или любит этот образ, он любит этого человека страстно и служит ему. Сама страстность и предполагает, что человек нетрезв, что он не распоряжается свободно некой вещью в этом мире или неким человеком в этом мире, что на самом деле человек лишен этой свободы, он пристрастился, для него это исполняемое (или ожидаемое исполнения) желание является смыслом, целью бытия, источником радости, для него это является всем. В сущности, он возлюбил это всем своим сердцем, всем своим помышлением, он страстно этого хочет. Но понятно, что это есть прямое нарушение заповеди; в сущности – это именно выстраивание идола, кумира, и Бог это забирает, чтобы избавить нас от идолопоклонства, чтобы избавить нас от тех связей, которые в конце концов могут погубить нашу душу. То, что наша зависимость от этого идола проявляется в печали, знак того, что Бог поступил правильно, когда отнял у нас это. То есть если нечто, будучи отнятым от нас, приводит нас к печали, это говорит о том, что Бог сделал правильно.

Конечно, здесь не надо путать, скажем, печаль и смерть близкого человека. Смерть близкого человека – это не печаль. Смерть близкого человека – это горе, это совсем другое состояние души, и оно не является страстным, человек переживает подлинное горе. Но это горе может ввергнуть человека в печаль. Поначалу это просто горе, которое захватывает  всего человека, просто вбирает, всасывает в себя всего человека. И это горе приобретает для переживающего человека просто вселенский масштаб. И никто не посмеет никогда осудить человека, переживающего это горе. Но потом само это горе естественным образом стирается, иногда человек возвращается к нормальной жизни, периодически вспоминая своего умершего дорогого человека, но в целом ведя обыденный образ жизни. Но у некоторых на этой почве даже развивается печаль или депрессия, когда человек вернуться к нормальной жизни так и не может.

Даже многие известные великие люди переживали эту депрессию, эту печаль, так и не сумев из нее выкарабкаться. Это известные люди, которые умирали от тоски, которые сходили с ума или кончали жизнь самоубийством. Все это ясно показывает, что при таком раскладе человек лишается своего кумира, своего идола не напрасно, это последняя попытка Бога остановить человека на неправильном пути.

Все мы – люди, у нас много «игрушек», у нас много дорогих нам вещей, дорогих состояний, дорогих людей. И, естественно, мы теряем что-то из этого множества и испытываем в той или иной степени печаль. Это состояние каждому человеку известно. Но эту печаль ни в коем случае нельзя ни хвалить, ни поощрять, ни культивировать. Она ничего хорошего не приносит, она, как говорит апостол Павел, приводит человека к смерти, она есть как бы врата смерти, через которые смерть и входит в человека.

Чтобы противостоять этому, нужно учиться мужеству и вере. Не оглядываться назад. Например, учиться у Авраама тому, чтобы, оставив все, следовать за Богом. Нас как бы и влекут этой стезей, этим путем. Бог поощряет нас к этому следованию как раз тем, что отнимает у нас любимые, дорогие нам вещи. Потеряв нечто, мы учимся, оставив все, идти за Богом.

Я знаю много случаев, когда Бог специально отнимал некие очень значимые вещи в жизни простых моих братьев, сестер, современников моих, и таким образом решалась их жизнь. Смерть любимой собаки или кота, пожар в квартире или потеря какой-то драгоценной вещи, конфликт с замечательным и дорогим человеком, разбитая машина, обгоревший дом и так далее, очень много разных эпизодов. Все это помогало человеку решиться сделать шаг, которого ждал от него Бог, все это влекло человека к Богу, помогало ему отряхнуть прах той привязанности, которой он привязывался к вещи, и идти туда, куда звал Бог.

Если человек следует за Богом,  он естественно не прилепляется ни к чему, он же странник по определению, он идет в свое небесное отечество, он идет за Богом и привязываться ни к чему в этом мире не должен. Если он привязывается, то ему уже не хочется идти. Он увидел красоту какой-то статичной вещи, остановился, засмотрелся, привязался, и импульс идти за Богом пропал. Если Бог видит, что человек всерьез опутывается связью с этой вещью или с этой традицией, с этим явлением в жизни, то Он забирает это у человека, призывает его снова следовать за Собой.

Печаль помогает нам понять, что потеря этой вещи была от Бога и что эта потеря нам действительно насущно необходима, она помогает нам прилепиться к Богу.

Конечно (и это неизбежно), иногда такой подход христианства к печали объективно граничит с равнодушием. Но на самом деле между печалью и равнодушием огромная и непроходимая, можно сказать, бездна, потому что печаль начинается тогда, когда человек что-то теряет, – и это плохо. Равнодушие всегда касается, во-первых, человека, а во-вторых, того, кто реально присутствует в моей жизни. Печаль начинается тогда, когда этого присутствующего человека нет, его просто нет, его забрали от меня, он переехал в другой город, или мы с ним поссорились, или он ушел к Богу… Это надо принять и не печалиться, не оглядываться назад, ибо Бог призвал его, Бог перевел его, Бог что-то сделал с ним, и это надо принять как данность – и все в конце концов встанет на свои места. Но к равнодушию это не имеет отношения.

Равнодушие касается тех людей, которые еще не потеряны, тех, которых Бог еще не забрал от нас. Получается, что равнодушие – здесь и сейчас, а печаль то, что рождается только после того, когда «здесь и сейчас» уже как раз и нет. Поэтому не надо путать печаль с равнодушием и бояться, будто беспечальность нашего жития как-то связана с житием равнодушным. Вовсе нет. Нужно с печалью бороться, нужно этому противостоять. Любая потеря вызывает у нас печаль. Надо наступать мужественно на собственные прихоти, на собственные привычки, на собственные мечты в отношении этой вещи, распинать все это, отрекаться от этого, иначе мы не сможем исполнить волю Божью, не сможем послужить Богу.

Шестой абзац говорит о гневе:

Гнев есть страсть самая быстрая. Она приходит в движение и воспламеняется против того, кто онеправдовал, или кажется онеправдовавшим. Он все более и более ожесточает душу, особенно во время молитвы похищает ум, представляя живо лицо опечалившее. Бывает, что он иногда, закоснев в душе и изменившись во вражду, причиняет тревоги ночью, терзание тела, ужасы смерти, нападение ядовитых гадов и зверей. Эти четыре явления, бывающие по образовании вражды, сопровождаются многими помыслами, как всякий наблюдатель найдет.

Гнев, как говорит здесь авва Евагрий, самый быстрый, и он в нормальной ситуации практически всегда направлен против конкретного человека. Нормальная ситуация – это ситуация до нашего ненормального времени. Во всех нормальных обществах во все эпохи человек злился, сердился, гневался на какого-то конкретного человека, которого он реально  знал. С тех пор, как изобретены новости, а потом еще и Интернет, всякий человек может гневаться на людей, которых он никогда не видел, никогда не знал, с которыми никогда не встречался, никогда не встретится, которые часто и ему-то лично ничего плохого не сделали. Они сделали это кому-то другому, но гнев в человеке уже воспламенился, и погасить его очень трудно. Но в любом случае гнев всегда направлен против кого-то, реального человека или группы людей (или какого-то мифического человека, или мифической группы людей, о которых он слышал, вред которых на него или на других людей оказывается реально). В любом случае это действие против чего-то, действие наперекор.

У человека, который борется с гневом, на самом деле гнев не вспыхивает сразу. Как только человек понял, осознал, что с гневом надо бороться, так сразу у него возникает внимание к своим гневным проявлениям, он сдерживает себя. И в силу того, что он сдерживает себя, сдерживает проявление гнева, он начинает замечать, что гнев не вспыхивает мгновенно: он начинается с раздражения, предваряется раздражением, раздражение является как бы началом гнева. Если не бороться с раздражением, то будет гнев. Если бороться с раздражением, то гнева не будет, но просто раздражение может остаться.

Бывает, однако, и так, что у человека на настоящий, подлинный гнев не хватает воли, не хватает сил, остается просто раздражение, с которым человек привыкает жить, оно его не пугает и не напрягает. Человек раздражается, но понимает это так, что он же не гневается, никому плохого  не делает, ничего не разрушает, не нарушает, не ломает. Он просто слегка раздраженный, он победил гнев, он только раздражился и больше ничего не сделал, не накричал, не ударил, не проклял; просто раздражился чуть-чуть.

Но на самом деле каждый должен понимать, что раздражение – это преступление против любви, ибо апостол Павел говорит: любовь не раздражается, не мыслит зла (Кор. 13, 5). Стало быть, если мы раздражаемся,  мы не любим, а мы должны любить ближнего, как самого себя. Поэтому на самом деле раздражение – это просто меньшая степень гнева, это некий суррогат гнева. Это не подлинный гнев, который страшен и пугает не только того человека, на кого гнев изливается, но и того, кто этот гнев изливает. В раздражении же нет ничего страшного, и человек думает, что он почти святой, он почти спасся – и все будет хорошо. На самом деле пока человек не преодолеет и раздражение, он считается нарушителем заповеди и должен с несомненной неизбежностью с этим раздражением бороться.

Это мы про раздражение говорим, если гнев не сдерживается. Если человек сдерживает гнев, то он начинает замечать свою раздраженность. Если же гнев человек не сдерживает, то, как говорит здесь авва Евагрий, формируется, образуется вражда. А вражда, по мысли аввы Евагрия (да и любой отец об этом скажет; и любой человек, если задумается,  это легко поймет), полностью и напрочь убивает молитву. Ведь человек, который приходит помолиться после вражды, – он же не простил, он не примирился, он не может помолиться Богу, потому что  не исполнил те условия, которые для исполнения этой молитвы нужны. Значит, молитва человека, находящегося во вражде, свернулась, небеса закрылись, человек становится обнаженным от Христа. И часто вражда держит нас в стороне от молитвы. Да что там от молитвы – именно вражда держит нас в стороне от Бога. Мы ходим в церковь, мы причащаемся, исповедуемся, читаем молитвенные правила, но при этом очень часто многие люди, не осознавая этого, оказываются вдалеке от Бога, вдалеке от Христа. Именно по этой причине получается, что человек, скажем, пятнадцать-двадцать лет проходил в церковь и ничего по-прежнему не знает, не чувствует и не понимает.

Вражда очень часто проникает в обычные семейные отношения. Вражда с выросшим ребенком, вражда с мужем, вражда с женой, вражда с родителями… Да ничего особенного, не то что кто-то кого-то со свету сживает, просто один раз, например, сын повел себя не так, как нужно, мы на него разгневались, накричали, сын хлопнул дверью и ушел. Мы сразу не помирились, да и с чего ради, он же сын, пусть идет и мирится. И на следующий день не помирились. И в таком состоянии дерзаем как-то дальше жить, даже пошли и причастились, не примирившись со своим ребенком, не позвонив, не обняв его, не посмотрев друг другу в глаза. И в состоянии этой вражды мы дерзаем причащаться, хотя знаем совершенно четкие свидетельства, что это категорически запрещено. Причащаясь, мы как бы фиксируем, замораживаем себя в этом состоянии вражды и делаемся уже неспособными очень долгое время к примирению. Вроде бы ничего нас и не разрушает, через пару недель мы встречаемся и вроде бы общаемся достаточно хорошо, достаточно ярко. Но сердце не обманешь, мы знаем, что в сердце есть затаенная обида, и малейшей искры достаточно, чтобы вспыхнула новая еще более затяжная ссора.

Эта вражда опутала огромное количество людей. Это просто поражает! Когда сталкиваешься с исповедью, масштаб количества людей, опутанных враждой, вводит в депрессию. Люди ходят по многу лет в церковь, но пребывают во вражде; причащаясь, пребывают во вражде; пытаясь молиться, пребывают во вражде; прибегают к таинствам,  пребывая во вражде… По-прежнему они враждуют с ближним своим и никак примириться  не могут, потому что закостенело их сердце в этой вражде.

Только любовь может что-то сделать, любовь в первую очередь Божья. Только любовь может умягчить сердце человека. В конце концов переживание этой любви, в первую очередь любви Божьей, приводит к тому, что человек начинает осознавать свою собственную вину в этой размолвке. Поначалу он видит только свою правду и чужую вину, это и мешает примириться. Но потом он начинает делать то, что велит Бог, по любви пытаясь молиться за ближнего своего, он постигает, что он сам виноват; по крайней мере, немало. А потом понимает, что виноват очень много, и это приводит его к смирению, к осознанию вины перед ближним своим, и он, искренне и очень глубоко раскаявшись, просит прощения у людей. Вражда прекращается. Но пока эта вражда не прекратилась, это очень тягостное, тяжелое и противоестественное состояние.

Записала Инна Корепанова