Читаем Добротолюбие. Выпуск от 21 октября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления о подвижничестве» аввы Евагрия. В прошлый раз мы много говорили о молитве, о том состоянии, которое должен испытывать ум во время молитвы, о той простоте и чистоте, которую он должен достичь и постигает во время молитвы. Мы говорили, что, в сущности, вся природа помыслов, вообще всех мыслей, которые наполняют человеческое сознание, это муть на воде. Вода по природе своей прозрачна, по естеству своему она прозрачна. В реальных условиях прозрачную воду мало где встретишь; даже ту, которая бежит из-под крана, приходится фильтровать. А уж тем более если вода присутствует в естественных условиях.

Когда мы достигаем совершенной, беспримесной прозрачности воды, мы понимаем, что это ее подлинная природа. Вот так же и во время молитвы естество ума приобретает свою подлинную светлость, свою подлинную крепость,твердость и чистоту. Во время молитвы мы излечиваем ум от помыслов вообще. И, только излечившись, мы понимаем, как тяжело был болен наш ум. Хотя в обычной жизни мы очень ценим те мысли, которые в нас роятся... Мы без этого не мыслим своей жизни, мы без этого не мыслим человеческого бытия, мы страстно ценим все мысли нашего сознания. И, только излечиваясь от одержимости, страстной мутности, страстного помрачения нашего ума, мы понимаем, что любая мысль по естеству своему противоестественна, как это ни покажется парадоксальным. Причем речь идет о любых мыслях; скажем, от цен на продукты на базаре до философии Хайдеггера или размышлений о смысле жизни – все одинаково мутно для естества нашего ума. И мы с помощью этих же самых мыслей, этих же самых помыслов постепенно, если молимся, выкарабкиваемся из этой мути, из этой грязи. Но, как правило, это уже удел все-таки необыкновенных подвижников и необыкновенных молитвенников:

Тридцать шестой абзац:

Признак бесстрастия, когда ум начнет видеть собственный свой свет, станет покойным относительно сонных мечтаний и легко (и правильно) понимать вещи.

Мы видим, что по существу естество ума светлое. И эта светлость ума проявляется, по мысли аввы Евагрия, в том, что человек зрит, видит вещи такими, как они есть. Это совсем не то, что дар рассуждения. Дар рассуждения – это когда человек рассуждает, какие-то мысли в его голове присутствуют. Другое дело, что сам дар рассуждения – это представление о правильном и неправильном. И какая-то значительная часть ума человека просветилась, она наполнилась словами Священного Писания, эта часть ума знает истину и помогает рассудить какие-то ложные заблуждения, какие-то ложные образы. Но это именно рассудительная способность.

Когда человек весь ум осветил, когда весь ум стал светлым, он не рассуждает, он просто видит все как есть, он не думает, сравнивая плохое с хорошим, он просто знает, что есть хорошо и чем все это закончится. По сути, это абсолютное ведение, которое на языке практической агиографии называется даром прозорливости, когда человек просто видит, как все есть. Ему не надо говорить наши мысли и объяснять нашу ситуацию. Он просто видит нашу жизнь, нашу душу и говорит, что надо делать что-то не потому, что он считает это правильным, а просто потому, что он в Боге, в свете, видит все, что происходит с нами, и дает от Бога тот самый совет, который необходим. Он, строго говоря, не задумывается над тем, что правильно, а что неправильно, он просто весь обращен, объят Богом и в Боге видит все и каждого. И все, что велит Бог, он и говорит. В этом смысле ни одна мысль в таком совершенном состоянии очищенного ума просто не баламутит уже чистоту человеческого ума, человек просто видит,  просто знает (он не думает, что и почему, он просто видит), как все есть. Именно в этом состоянии и коренятся качества не только древних, но и некоторых святых и XIX, и XX веков.

Тридцать восьмой абзац:

Ум, с помощью Божьей совершивший поприще деятельной жизни и достигший ведения (созерцания), мало уже чувствует и совсем не чувствует движений неразумной части души: ведение (созерцание) восхищает его горе и отделяет от чувственного.

Чистый ум, по мысли аввы Евагрия, достигает некоторой высшей возможной, доступной для него ступени, он приобретает нечувствие даже и к страстям, потому что все, что он видит, есть свет, тьма не может иметь доступа к его внутреннему состоянию.

Ведь страсть, как правило, кроме того, что она захватывает телесную, чувственную сторону человеческой души, всегда норовит пленить и ум. И только пленение ума делает человека по-настоящему порочным, только пленение ума заставляет человека сделать то, что предлагает ему страсть.

Например, как бы ни была сильна, неутолима блудная страсть, если она не пленяет человеческого ума, она ничего не может сделать. Мы это видели в житии Марии Египетской, или в житии Иоанна Многострадального, или Моисея Угрина; и им же несть числа. Если подвижник сохраняет ум непоколебимым, то страсть невероятнейшей силы, распаляемая неутомимыми бесовскими тружениками, ничего не может сделать с человеком. Человек всегда падает тогда, когда страсть пленила его ум, когда именно некоторая мысль заронилась в его сознание. Совершенно неважно, какая это мысль, важно, что она ослабляет ум – и он поддается напору той страсти, с которой  борется. Без пленения ума уронить человека не представляется возможным. Поэтому страсть всегда действует на человеческий ум.

Для страсти и характерно, собственно, неведение. Мы говорим: человек ослеплен страстью именно потому, что он не ведает, что творит. Это не значит, что он не виновен в этом, но он действительно не ведает в самом глубоком, духовном смысле этого слова, что творит, потому что он не знает ни последствий, ни горестности своего собственного состояния, ни того, что он сейчас в данный момент совершает.

Конечно, мы всегда склонны преувеличивать. Когда нам человек дорог, мы говорим, что это с ним что-то сделали или с ним что-то случилось, буквально приписываем это все бесовским действиям, колдовству, злой воле злых людей. «Вообще-то моя жена – замечательный человек, просто она не ведает сейчас, что творит».

В том-то и состоит проблема страсти и проблема черноты, мрачности нашего ума, что человек легко может совершать вещи, в обычном состоянии для него совершенно несвойственные. Любой человек, много лет проведший в борьбе с наркоманией, может стать наркоманом. Любой человек, десятилетиями работающий с алкоголиками, чтобы их вытащить, может стать алкоголиком. Любой человек, который проповедует о целомудрии, может стать развратником. Любой человек может сделать любую вещь. Стоит только малейшей мысли пленить его ум – и человек падает. И он делает вещи совершенно нетрезвые, действительно безумные, действительно страшные, непонятные, он действительно ослеплен. Но ослеплен именно потому, что помысел, ослепляющий его, он принял. И пока человек сохраняет крепость своего ума и отсеивает, не принимает помыслы, пока он ведает, что творит, пока он знает, его падение невозможно.

Например, пришел человек, увидел стол, заставленный огромным количеством изысканных, вкуснейших яств, замечательных вин (чего угодно). И, конечно, его плоть, его тело, его душа волнуются от красоты, убористости вкуса, запаха этих яств. Вот он четко понимает: сколько бы он ни съел, какой смысл переедать? Что он будет чувствовать вечером? Что будет чувствовать ночью? У него же есть дела, надо книгу прочитать, надо еще с людьми встречаться. Да даже если и не надо, что ему это даст? Больше нужного он все равно не съест и переварить не сможет. Губить свое здоровье и отравлять свой желудок, помрачать свой разум – зачем ему это? И человек отсеивает все эти соблазны крепостью своего ума, понимая, что никакой подлинной радости, никакого подлинного наслаждения эти яства, эти напитки не дадут. Поэтому он спокойно и сдержанно ест немного, кое-что, пьет очень мало; и радостен, и мирен, и покоен, и как бы ни волновали его запахи и вкусы, он способен этому сопротивляться, пока хранит крепость своего ума.

Пятьдесят первый абзац:

Для совершенного уврачевания сил души недостаточно одного благотворного действия на то заповедей, если ум не будет держать при этом соответственных созерцаний.

Конечно, для спасения человека, для спасения души человеческой в христианском смысле этого слова веры и заповедей вполне достаточно. Вопрос здесь ставит авва Евагрий не о спасении человека, а об исцелении человека. Вопрос в том, чтобы он исцелился, то есть чтобы произошло оздоровление, исцеление, восстановление целостности человека, то есть человек может, по свидетельству святых отцов, по мысли в данном случае аввы Евагрия, вернуться в то целостное состояние, в котором жили Адам и Ева. Более того, он может вернуться в состояние уподобления Христу. Собственно, это и есть преподобный  – человек, уподобившийся Христу, то есть действительно  восстановивший свое подобие Того, по образу Кого он создан.

И авва Евагрий говорит об этом восстановлении человека не просто как о спасении из огня, не просто о снискании милости (для этого достаточно веры и заповедей), а о том, чтобы здесь уже исцелиться, восстановить целостность. Или, говоря другим языком, стяжать приращение любви, то есть возрастать в любви и в конце концов достичь состояния, при котором ты мог бы быть любовью, то есть изливать любовь всегда, везде, всем. Вот это и будет восстановление целостности, и в этом исцеление человека: быть способным жить в любви всегда, везде и ко всем.

Эта способность требует определенных усилий. Для того чтобы просто спастись, достаточно веры и исполнения заповедей. Это важно понимать. Об этом пути к исцелению, пути к стяжанию любви говорят все святые отцы. Например, «Лествица» так написана, и здесь авва Евагрий говорит об этом. И ум в данном случае представляется центральным местом, неким корнем, который является ключевым для исцеления человека, потому что он по сути своей является неким особым элементом, дверью и камнем, на котором созидается спасение человека. Поэтому не случайно для греческой святоотеческой мысли покаяние (метанойя) есть изменение ума, именно возвращение к светлости ума, к крепости ума, к чистоте ума.

 И когда ум обретет эту целостность, крепость и светлость, тогда он может стать источником освящения и просвещения, осветления и спасения, исцеления всего остального своего естества. Пока ум этих качеств не приобрел, исцелиться человеку просто не представляется возможным. Именно ум является тем входом в естество человека, через которое и благодаря которому начинается его исцеление и его созидание, восстановление во Христе. Ведь именно умом мы стоим перед Богом, именно к Нему как к Уму мы и обращаемся. Это выражение «ум, предстоящий Уму» взято из тропаря святителю Григорию Паламе, он об этом говорил очень много, гораздо больше, чем авва Евагрий на эту тему пишет. В его заслуги вменяется это развернутое учение о значении ума в жизни, о спасении, исцелении человека. Про ум авва Евагрий пишет значительно меньше, чем Григорий Палама.

Так вот, через ум в предстоянии Богу в нас вливается жизнь, вливается слово Божье, ибо слово воспринимается и усваивается умом. И это слово, усваиваемое умом, претворяется в нашу жизнь, меняет само наше мышление, сам наш ум, саму структуру нашего ума от этой загруженности помыслами, оно его очищает, оно его освобождает, делает его светлым и чистым и через него потом действует и на сердце, и на все остальное естество человека.

И, наоборот, если ум не внимает Богу, если он не стоит перед Богом, то именно подслушанная, услышанная ложь от дьявола вливает в человека смерть. Важно, что в данном случае происходит с нашим умом, кому он предстоит, какими мыслями питается.

Представим себе ситуацию: если человек будет читать только слово Божье и больше ничего в этой жизни  читать не будет, то у него огромное количество возможностей, чтобы стать святым. Например, посадить его в некое закрытое помещение, кормить, поить, все ему давать, но при этом он знает о мире только то, что написано в слове Божьем, больше ничего не знает. Конечно, нужно будет время, чтобы он забыл о прежних каких-то образах, воспоминаниях. Конечно, так невозможно эксперимент поставить. Но вот скорее всего этот человек приобрел бы возможность, по крайней мере, не реагировать на ложь и зло какое-то время, его ум настолько бы был напитан, что он бы долго еще шарахался от разных лживых советов и наваждений. К сожалению, такая ситуация невозможна. Даже если человек реально, скажем, прочитал главу из Евангелия, то все остальное время его сознание, его ум заняты чем угодно, отравлены каким угодно злом. Все это говорит о том, что ум является ключевым инструментом для того, чтобы исцелялось все естество человеческое. Очень важно поэтому понимать, чем занят наш ум.

И вторая мысль, которую хочет передать в этом небольшом слове авва Евагрий: для того чтобы ум постепенно стал необходимым инструментом спасения, необходимы соответствующие созерцания, необходимы некие особые представления ума о том, что происходит в мире. Главное, о том, как Бог управляет миром, то есть именно те самые созерцания, которые рождаются от чтения слова Божьего и от молитвы. Речь идет не о том, что ум что-то представляет, человеку в голову приходят какие-то картинки. Речь идет о том, например, что у человека есть постоянная мысль, что Бог есть любовь. Не напоминание о том, что Бог любит, а это некое ведение, некое постоянное состояние ума. Человек ходит в любви Божьей. Не в любви к себе, не в том, что он напоминает, что Бог любит людей. Он просто ведает то, что Бог любит его, ведает, что Бог любит других людей, он это видит, он в этом состоянии живет.

Вот это ведение есть то необходимое созерцание, которое помогает в конце концов человеку  исцелиться. Если этого ведения, этих представлений нет, то нет никакого приращения здравия, исцеления и нет никакого приращения любви. И вот это ведение необходимо, но оно рождается только тогда, когда человек читает слово Божье, внимает ему и когда он молится.

Записала Инна Корепанова