Читаем Добротолюбие. Выпуск от 14 октября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать наставления аввы Евагрия. Напомню: в прошлый раз мы говорили о ценности рассуждения. О том, что без рассуждения и без того, что с ним связано, без того, из чего оно рождается и что так или иначе приводит к появлению хоть какой-то способности рассуждать, любая деятельность человека может привести его в никуда.

Самое печальное (и мы говорили про это), что такое бывает с самыми замечательными и, казалось бы, сугубо христианскими свойствами человеческой души или производными человеческой деятельности. Например, любовь. Вроде бы разве может быть плохой любовь? Ведь, безусловно, любая любовь – это есть хорошо. И если уж человек что-либо делает и это хоть как-то сознается им или воспринимается другими как любовь, то, несомненно, это хорошо. Любой современный человек так думает. А поскольку у него нет способности рассудить, отразить то, что он делает, то он просто в этом непоколебимо убежден. Поэтому возникают разные сложности.

В первую очередь эти сложности проявляют себя, разумеется, в семейной жизни. Например, человек уверен, что он любит людей. Он всем помогает, обо всех заботится. Но почему-то на семью, жену, на детей, близких у него сил не хватает. Он ведет себя с ними как-то настороженно, напряженно, он на них сердится, гневается. Но всех других он любит и убежден, что прав, а не правы именно его близкие, которые не принимают этого его служения, его заботы о людях, о несчастных или хотя бы о животных. Семья не воспринимает это как любовь. Он понимает, что он на самом деле свято служит тем, кто в этом служении нуждается, и считает семью просто отсталой, непонимающей, косной, жесткой. И разубедить в этом человека не представляется возможным.

Или еще очень хрестоматийный пример: отношения между мужем и женой и отношения между мужем и его матерью. Казалось бы, надо любить всех. И вот мужчина пытается любить и жену, и маму, а совместить это никак не получается. Есть совершенно четкая заповедь Божья, но он же не рассуждает, он не пытается эту заповедь применить в жизни, порой даже просто о ней не думает, потому что для этого всего нужно мыслить, нужно думать, нужно читать, нужно молиться. А человек пытается совместить несовместимое, поэтому кончается все плохо, и никакого плода от того, что он считает любовью, вовсе и нет. Жена расстроена, мама обижена, сам он не удовлетворен; и дети несчастны. Но он убежден, что это просто косность людей, их несообразность высоте ощущаемой и творимой им любви. Вот что является причиной такого страшного положения.

Но это семья. В семье, по крайней мере, эта темная сторона (а может, наоборот, светлая сторона того, что человек, не рассуждая, называет любовью) проявляется очень быстро, она очень заметна. По крайней мере, внешнему наблюдателю она очевидна. Если ты так действительно всех любишь, почему эту любовь не чувствует твоя жена? Твои дети, твои родители? Если в тебе действительно неиссякаемый источник любви, почему всем, кто рядом с тобой, так плохо? Это как бы очевидный знак, хотя он очевиден для кого угодно, но только не для человека, который уверен, что он прав, а все кругом не правы.

Но ведь есть обстоятельства, когда все это не столь очевидно, когда человек пытается любить других, помогать другим, не имея семьи. И тогда этот отрицательный результат не столь заметен, не столь очевиден, хотя для всякого человека, имеющего рассуждение, и тогда это можно увидеть.

Например, человек решается помочь каким-то обездоленным людям; например, людям, не имеющим постоянного места жительства, людям, отодвинутым на периферию социальной жизни, тем, кого мы привыкли называть бомжами. Вот человек пытается им помочь, усердно отдавая все, пытаясь любым способом как-то деятельно облегчить им существование. Но заканчивается это неожиданно (иногда такое бывает, по-разному складываются эти степени служения) ничем, в первую очередь для души самого человека. Он становится расстроенным, унылым, печальным, порой раздраженным, озлобленным. И люди, которых он пытался облагодетельствовать, тоже как-то странно избегают этого его участия. Они не хотят, чтобы этот человек больше каким-то образом влиял на их жизнь, не хотят получать от него помощь,  не хотят пользоваться его любовью. Они, может быть, не ненавидят его, но избегают общения с этим человеком. Вот результат очевиден. Если бы это была любовь, она бы хоть какой-то плод принесла, именно плод в сердце человека. Конечно, люди оказались накормлены, или согреты, или обрели какое-то пристанище. Только никому от этого не лучше. Это пристанище не радует, эта пища не радует ни того, кто кормит, ни того, кто ее ест. Внимательный человек тоже заметит здесь некую несообразность, но только тот, кто умеет рассуждать. Нерассудительный и здесь не заметит ничего. Поэтому способность рассуждать, мы говорили об этом, чрезвычайно важна, ценность рассуждения велика.

Если бы человек хотя бы умел слушаться, прислушиваться к голосу других людей, просто научиться их слышать, то тогда можно было научиться что-то делать. Если всего этого нет и нет ни чтения Священного Писания, ни молитвы, ни послушания, то никаким образом рассуждение в человеке возникнуть не может. Поэтому все благие его порывы часто заканчиваются ничем, жизнь остается без плода, что бы сам человек об этом ни думал.

Можно предложить несколько маленьких, крошечных советов. Если человек еще не закоснел, не привык жить в непослушании и в отсутствии наблюдения за собой, в отсутствии молитвы, то можно еще как-то человека остановить, уберечь, предостеречь.

Во-первых, если человек, как он сам думает, любит других людей и делает все по любви к этим людям, но кого-то при этом обижает, кого-то осуждает, кому-то делает больно, то он, несомненно, совершает грех. Его любовь избирательна. Значит, он любит тех, кого любить ему нравится, он любит тех, кого он сам выбрал предметом своей любви. К тому, что делает Бог, к тому, что принес на землю Христос, вообще в принципе к христианству это не имеет отношения, потому что любовь Божья изливается на всех.

Если я одних людей люблю, а других не люблю, то я ничем не отличаюсь от человека, который любит свою семью и ради служения своей семье делает больно, плохо остальным. То же самое, если человек заботится о ком-то и делает при этом плохо своей семье. Почему-то это в последнее время не осуждается.

На самом деле настоящая любовь – это состояние человеческого сердца, и в этом сердце грех не может находить себе место. Бог, Который любовь, и грех несовместимы. Поэтому то, что я называю любовью, на самом деле любовь наружная: мне нравится оказывать некое жертвенное служение людям просто потому, что мне это нравится. Значит, я творю свою волю и делаю то, что сам хочу, а не то, что от меня требует Бог, и тем более не то, чего ждут от меня другие люди. Это, по сути, любовь за счет других, зарабатывание дивидендов за счет других. Если бы человек имел рассуждение или на его пути встретился святой, он бы сказал, что это просто активное  тщеславие, к любви отношения не имеющее. Поэтому если я думаю, что я люблю, но при этом делаю плохо другим людям, – что-то во мне не так. 

И второе правило, которое тоже можно использовать, чтобы предостеречь человека. Если я очень ценю то, что делаю, как мне кажется, по жертвенной любви к другим и при этом  внутренне собой доволен, хвалюсь этим, на самом деле я просто очень люблю это дело, потому что я его делаю, это мое дело, мое детище. И я не воспринимаю в таком случае никакой критики, никакого замечания со стороны других. То есть если человек делает какое-то объективно хорошее дело, но при этом совершенно не воспринимает никаких мыслей, слов в отношении самого себя, в отношении дела, которое он делает, никаких советов, никаких практических замечаний, то человек просто горд. Он делает это дело не потому, что любит этих людей, а потому, что любит это дело, оно ему нравится, с этим делом связано его самовыражение. Люди – лишь средство для этого. Чтобы выразить себя, каким-то образом засвидетельствовать свою уникальность, свою непохожесть, то есть просто люди являются средством. И вот эта неспособность воспринимать критику, неспособность слушать замечания обличает гордыню, самомнение человека и показывает: то, что он считает любовью, таковым не является, люди для него лишь средство.

Таких случаев в истории и Церкви, и в целом в истории человечества было немало. Поэтому святые отцы (именно потому, что они имеют дар рассуждения) всегда нас предостерегают: если вы кого-то обижаете, кому-то делаете плохо, по отношению к кому-то равнодушны, но при этом ревностны по отношению к другим людям, которых любите и которым готовы служить, то это не любовь. Это что-то представляющееся любовью, мимикрирующееся под любовь, но по существу любовью не являющееся. Если человек не способен слушать критику, слушать замечания, слушать любые слова в свой адрес и в отношении того дела, которое он делает, то этот человек тоже не любит, ему только кажется, что то, что он делает, как-то связано с любовью. На самом деле все это пронизано совсем другими интенциями, или, говоря языком христианским, совсем другими страстями.

Тридцать седьмой абзац. Сейчас прочитаем несколько слов, которые напрямую продолжают прежде озвученные мысли аввы Евагрия о способности человека рассуждать, о способности человека адекватно отражать все то, что с ним происходит.

Когда ум во время молитвы не воображает ничего мирского, значит, он окреп.

«Не воображает ничего мирского», – говорит Евагрий, монах. Молиться нужно без образов. Это, в принципе, все достаточно хорошо знают. И мне кажется, это одно из замечательных достижений современной церковной жизни; при всех известных недостатках это одно из достижений. Практически любой человек, мало-мальски церковный, мало-мальски молящийся, знает, что представлять на молитве образы Бога, Христа, Отца, Пресвятой Богородицы или святых нельзя категорически, потому что когда это происходит, человек создает некий идол в собственном сознании. То есть он молится Богу, Который, собственно, есть часть его сознания; попросту говоря, созданному воображению, в буквальном смысле слова идолу, в буквальном смысле слова ложному Богу, не настоящему, а им же самим придуманному. Это психически, психологически опасно. Кроме того, является ложным устроением духовной жизни. Но практически все про это знают.

Тем не менее, читая здесь же, в первом томе «Добротолюбия», наставления преподобного аввы Исайи, мы видели, что во время молитвы воображение все-таки может играть некую роль. Не тогда, когда мы представляем того, к кому  адресована наша молитва,  того,  кому мы молимся, а представляем самого себя, образ самого себя, как мы видим себя. То есть это осознание себя, представление самого себя как несчастного, как немощного, как нуждающегося в помощи; или представление образа сидящего на гноище, или образа птицы, попавшей в сети… Все это помогает придать молитве чувство, помогает придать молитве болезненность, без которой молитва очень сильно слабеет и может в конце концов прекратиться.

Но эта некая работа воображения является необходимой только на некотором (порой, может быть, длительном, но все-таки начальном) этапе молитвы, когда человек еще не смирился. Для него гордыня, состояние гордого, самоуверенного человека гораздо естественнее и гораздо легче получается, чем состояние смиренного. Мы знаем, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. И вот это воображение, по мысли аввы Исайи, помогает как раз прийти в состояние смирения, как-то сокрушить себя перед Богом, сокрушить себя в глазах других людей, и тогда молитва действительно состоится. Такое воображение необходимо как раз тем людям, которые еще не научились смиряться и для которых смирение требует неких упражнений.

Авва же Евагрий говорит про некое другое состояние, когда человек действительно уже прошел некоторые этапы молитвы и стремится к тому, чтобы молиться чисто. И, по мысли аввы Евагрия, эта чистота молитвы, крепость ума достигаются тогда, когда вообще никакие образы в сознание, в ум не входят. Вообще никакие.

Обычно, когда мы встаем на молитву (иногда даже достаточно сокрушенно, смиренно и порой даже со слезами молимся), нас посещают самые различные движения ума, некоторые элементы, будоражащие наше воображение и отвлекающие нас собственно от молитвы.

В первую очередь это, конечно, некие воспоминания. Может быть, это воспоминания событий прошедшего дня или представления ближайших дней. Или каких-то ярких событий, которые неожиданно почему-то пришли на память – и мы  не знаем, собственно, почему. Или воспоминания зла, или неких неудач, или даже воспоминания чего-то доброго и хорошего, что было дано Богом, и сокрушение, что сейчас совсем не такое состояние. Вот это воспоминание чаще всего отвлекает даже очень опытных делателей молитвы.

Очень часто (и даже, может быть, гораздо чаще) нас отвлекает представление реальных событий. Изо дня в день и целыми днями мы живем решением неких реальных проблем, реальных ситуаций, связанных с семьей,  мужем, женой, детьми,  родителями, с работой,  запросами работодателя, его претензиями, с коллегами, конкурентами, товарищами, друзьями. Вся эта жизнь сложная, многогранная, все это знают. И вот это постоянно лезет нам в голову во время молитвы, и мы пытаемся в этот момент решать свои проблемы. Это чаще всего бывает с людьми, которые только начинают молиться и собирать ум еще не умеют, не научились.

И третье, что гораздо реже приходит во время молитвы в сознание человека, это представление о грядущем. Чаще всего это страх именно как страсть, испорченность души, боязливость души. Неверие, малодушие порождают помыслы страха: что будет, если завтра война, а если завтра голод, если то-то, то-то и то-то… Представление страха грядущего.

Но иногда это приобретает форму мечтания: а что будет, если я через три года достигну того-то и того-то и буду там-то и там-то, как будет складываться моя жизнь? Это называется парением ума, мечтательностью, мечтаниями. И ничего хорошего в этом совсем нет.

Вообще в целом любые помышления о будущем, будь они порождены страхом или мечтательностью, это всегда плохо. И обычно это каким-то образом фиксирует болезненность души. Если это есть, то лучше рассказать об этом  священнику, именно подойдя к нему как к врачу в буквальном смысле слова: вот  такое со мной происходит, это мешает мне молиться, мешает  жить, надо что-то с этим срочно делать. Иначе это кончится духовной или психической катастрофой, потому что это именно определяет некую болезнь.

А вот воспоминания или решение реальных проблем встречаются достаточно часто. И человек вполне может справиться с этим. С реальностью он справится, если научится собирать свой ум и сосредотачиваться на словах молитвы. А с воспоминаниями он справится тем, что будет постепенно просто усилием воли отметать любые образы, которые приходят к нему на молитве.

Когда человек эту работу начинает проводить, он в конце концов может достигнуть состояния, о котором и пишет авва Евагрий, когда ум не отвлекается ни на что вообще, когда он во время молитвы только молится. Евагрий называет это крепостью ума. И вот только тогда, когда человек научится молиться так и стоять перед Богом так, он понимает, что естество ума по природе светлое и простое, а все помыслы, все мысли, входящие в человеческое сознание, есть порождение греха, порождение страсти, буквально как по Екклесиасту: «Бог человека сотворил к радости, к светлости, но люди пустились во множество помыслов». Вот любые помыслы, и хорошие, и плохие, являются некой мутностью на теле ума. Но понимает и осознает это человек, который настолько окреп умом, что во время молитвы не отвлекается ни на что.

Записала Инна Корепанова