Читаем Добротолюбие. Авва Исайя. Внутреннее и внешнее

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Продолжаем читать 23-е слово преподобного аввы Исайи из первого  тома «Добротолюбия» и сегодня обратим внимание на 18-й абзац: «Как земледелец, посеявший семена, если они не принесут плода, почитает их даром пропавшими и тужит о труде своем, по причине сего непринесения плода, так и человек, хотя бы ведал все тайны и всякие имел познания, творил силы многие и исцеления, пребывал в разных злостраданиях, и наготствовал даже до лишения одеяния, все еще под страхом есть, не полагаясь на совесть свою и будучи еще окружен врагами, ловцами и наветниками, пока не услышит слова сего: любы николиже отпадает, но всему веру емлет, вся уповает, и вся терпит».

Авва Исайя напоминает и пересказывает известное место из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (13-я глава), которое, как очевидно, и в его, и в наше время не слышится и не понимается. Он именно и обращается к своим читателям и слушателям с назиданием, напоминает это слово: что на самом деле цель и полнота жизни христианина – это не дар чудотворения, не дар прозорливости, не дар богословствования, это вообще не какой-то прикладной дар. На самом деле полнота жизни во Христе – это любовь. Апостол Павел об этом сказал, и не единожды; и апостол Иоанн Богослов сказал; и Сам Христос об этом достаточно четко говорит. Но люди и тогда, и сегодня часто те же. Как сетует апостол Павел: еллины ищут мудрости, иудеи ищут чудес.

А на самом деле всё – в любви. Жизнь в любви – по существу как она есть – и есть любовь. Насколько мы любим, настолько мы живем. Если мы никого не любим, то мы не живем. Даже если у нас много удовольствий и нас окружает много людей, у нас много денег, много забот, попечений, телесных событий, творческих дел и прочего, это все не жизнь. Это все что угодно, но жизнью на языке Евангелия это не называется. Жизнь – это именно способность и возможность человека любить. И насколько мы любим – настолько живем. Насколько живем – настолько и любим. Если же плодов любви мы не являем, то, стало быть, нет и плода жизни. Все то, чем мы гордимся как какими-то продуктами своей жизнедеятельности (от изобретений и открытий до каких-нибудь художественных шедевров), ничего не значит, если нет любви. Да, и в творчестве человек может выразить свою любовь к человеку, к человечеству, к Богу, но если в этом творчестве нет любви совсем, то это бессмысленное творчество. Сколько бы оно ни привлекало людей, в нем все равно нет жизни.

 И вот в данном абзаце авва Исайя и напоминает, что любовь сама по себе, проявление этой любви и есть проявление жизни. Быть живым, жить – значит, непрестанно отдавать себя другому в радости и полноте. То есть всецело отдавать себя другому и получать от этого радость. Вот что такое жизнь.  Если мы отдаем себя другому (время ли наше, силы ли), но не с радостью, то в этом нет жизни: мы исполняем долг, мы – как наемники или рабы. Как, опять-таки намекая на это, говорит апостол: доброхотно дающего любит Бог. И вот эта радость от того, что мы что-то отдали друг другу,  и есть эквивалент нашей жизненности. Насколько мы радостны, отдавая, настолько мы живы.

Конечно, это все-таки некая мерность полноты. Понятно, что начинается все, может, и не с этого. Человек исполняет нечто по долгу (потому что так велит Бог или его чувство долга, внутреннее и прирожденное) и делает это без всякой радости. Но он и не живет. Однако, претерпев это делание до конца, он прикасается к жизни. И то, что он начал делать по долгу, он уже делает, получая при этом радость. И чем больше отдает, тем больше радуется, потому что в нем есть жизнь. Это и есть то, что принес Христос. Мы не можем любить так, как должно, пока в нас нет жизни. А ее в нас нет, пока в нас не вселится Христос, Жизнь наша. И до того, пока Он в нас не вселится, все наше служение, даже если  мы его и совершаем, все наши заботы, даже если мы о ком-то заботимся, проникнуты унынием, страхом и всегда сосредоточенностью на себе, на том, что мы от этого получаем (или что, может быть, получим). Вот нас не поблагодарили – так тяжело переживаем. Нас  не приняли, не поняли, не оценили – мы переживаем. Нас замордовали, нас используют, нам делают то и другое,  третье, четвертое, мы никому не нужны – это все сосредоточенность на себе. Это не то чтобы, скажем, плохо, не то, что можно было бы осудить, – нет. Это просто факт бытия вне Бога. Это просто знак того, что все мы живем в грехе, живем в смерти.

Но Бог и пришел исцелить эту нашу болезнь. Именно потому, что сам грех, съедающий нас,  пожирающий, истачивающий нас изнутри, есть неспособность или недостаток сердца, неумение сердца жить в любви, то есть всегда с радостью отдавать себя другому. Мы не можем этого делать даже тогда, когда хотим, у нас получается это только на короткий промежуток времени, и то часто это вдохновляется чем-то другим. И когда это что-то другое проходит, мы чувствуем уныние, тоску, опустошение и опять сосредотачиваемся на себе. Конечно, человек должен делать дела любви. Но так любить, как жить, так жить, чтобы его жизнь была радостным выражением и осуществлением любви, не способен никто, пока в него не вселится Христос. Христос дает нам эту жизнь благодати Святого Духа, дает нам эту жизнь, в Духе Святом приобщая к Себе. И Самим Собой, через Себя Самого силой Святого Духа Он и дает нашему сердцу способность жить и любить, любить и жить.

Конечно, все это происходит не сразу, но причина только одна. Христос и делает это, и готов сделать это, чтобы вселиться полнотой Своего присутствия в нас, но сердце наше этого не вынесет – оно умрет от жалости к себе. Потому что сердце еще не готово, оно привязано к вещам, оно любит страсти, оно любит тело, оно любит себя, оно любит себя в вещах, себя в людях, себя в делах, себя в этом мире. Поэтому человеческое сердце надо оторвать от всякой привязанности к себе, к вещам этого мира. Надо очистить сердце от страстей. А делает это по благодати Божией сам человек, отвергая грех, отвергая привязанность к вещам, то есть отвергая себя, привязанного к вещам, себя, привязанного к страстям, себя, привязанного к себе, для того чтобы всем сердцем возлюбить не себя, а Бога. И когда он, отвергнув все недостойное, возлюбит Бога, тогда Бог вселится в него всей доступной этому человеку полнотой – и во Христе силой Святого Духа человек и сможет любить других, то есть отдавать им все и получать от этого радость.

Мне  представляется очень важным это сказать – получать радость. Не удовольствие. Можно получать, отдавая себя другим, удовольствие, но это не имеет отношения к любви. Скорее наоборот – это тешит тщеславие. Человеку нравится, скажем, получать похвалу, что он  всю свою жизнь посвятил кому-то (или народу, или человечеству, или просто группе людей; или, скажем, выступая на сцене, служит народу и получает за это служение удовольствие – такое тоже возможно, но это не любовь). Грань очень тонкая, но чтобы ее объяснить, надо уделить этому очень много времени. Пусть каждый человек опытом своей жизни увидит эту разницу. Увидит радость, которая получается от того, что в сердце живет Христос, когда ты отдаешь себя во Христе другим людям, приобщаясь все больше и больше этой радости (как это явилось в жизни преподобного Серафима Саровского), и сравнит это с жизнью всякого другого человека,  который не во Христе и со Христом, а просто отдает себя какому-то делу, каким-то людям и получает от этого удовольствие. Это разные вещи.

Дальше мы обратимся к 25-му слову и обратим внимание на второй абзац: «Служение же Богу какое другое есть, как не то, чтоб не иметь в уме ничего, чуждого (Бога), когда благословляем Его, ни похотения, когда молимся Ему, ни злобы, когда поем Ему, ни ненависти, когда поклоняемся Ему, ни злой ревнивости, полагающей нам препоны, когда приседим Ему, ни срамной сласти в членах наших, когда воспоминаем о Нем: ибо все это мрачные стены суть, объемлющие бедную душу, и не может она чисто служить Богу, имея в себе это. Препоны полагает это ей в воздухе, и не дает ей сретить Бога, и в сокровенности благословить Его, и помолиться Ему в сладости любви, в приятности сердца и в желании святом, чтобы просветиться от Него».

Служение, как мы видим, по мысли аввы Исайи, – это значит не иметь ничего чуждого Богу в себе самом. Когда  мы молимся дома или в храме, когда совершаем дела любви и милосердия, когда призываем Его в течение дня и когда посвящаем Ему какие-нибудь наши дела, мы ничего не должны иметь в себе чуждого Ему, если это действительно служение Богу. Таким образом, все страсти, которые возникают в человеке (от разжжения плоти до гордыни),  поскольку они чужды Богу, нужно изгнать из себя. Это и получится чистота. И понятно, что «блаженные и чистые сердцем Бога узрят». И такой человек, вкусивший чистоту и в чистоте сердца своего служащий Богу, – это некий предел совершенства.

Конечно, например, священнослужители, которые предстоят Богу в алтаре, во время совершения Божественной литургии, во время пения Херувимской песни читают особую молитву. По сути дела, это единственная молитва, которую священник во время Божественной литургии читает от своего собственного лица, все остальные читаются от лица народа – везде говорится «мы» и «нас». А вот во время Херувимской песни  говорится именно конкретно: священник молится, чтобы Бог его очистил силой Святого Духа. Потому  что на самом деле человек не способен (это же высшее служение – совершить литургию),  недостаточен, не чист для того, чтобы предстоять Богу. И священник взывает, чтобы Бог послал Свою благодать, для того чтобы она очистила его от всякой скверны плоти и духа, чтобы он мог предстоять Богу – не по своей дерзновенности, не по своей способности к чистоте, а хранимый и ущедряемый благодатью Святого Духа.

Но нам-то всем, людям обыкновенным, простым христианам, зачем это? Так вот, из этого следует очень важный урок. Смотреть нужно не на то, что мы делаем, не на сам факт совершаемого какого-нибудь дела ради Бога (молитвы  или чего-нибудь другого), а на состояние нашего сердца: как мы совершаем это дело. То есть мы обычно говорим именно о том, что мы делаем, а Богу важно, как мы делаем то, что мы делаем. Вот молитва, например: у нас есть молитвенное правило и нам надо это правило прочитать. У кого-то оно маленькое – утренние и вечерние молитвы; у кого-то большое – человек читает Псалтирь, каноны, акафисты. И человек измеряет свои отношения с Богом именно количеством совершаемых молитв. И один человек успокаивается тем, что он все вечерние молитвы прочитал, ни одну не пропустил. А другой этим не успокаивается, говорит: ну подумаешь, вечерние молитвы; надо еще канон покаянный прочитать, Матери Божией помолиться, Псалтирь за усопших почитать. И, довольный, успокоенный, человек ложится почивать, потому что все, что он должен был прочитать, он прочитал. Или смущается от того, что он не все прочитал из того, что намерен был прочитать, и впадает в уныние, отчаяние, особенно когда это происходит длительное время, когда он не может исполнить то, что хотел бы исполнить; ему тяжело от этого.

Все мы, так или иначе, измеряем наше дело перед Богом самим фактом этого дела или его количеством. А Бог смотрит именно на сердце человеческое, что оно чувствует, как оно переживает; именно это Богу и важно. Например, если мы, скажем, наблюдаем за своим сердцем и видим, что во время совершения какого-то дела, которое мы Богу посвящаем, совершаем его не так (а мы его почти всегда совершаем не так), то всегда найдется за что себя укорить. Таким образом, мы всегда будем видеть собственную недостаточность. А это будет нас смирять, и вера наша будет не в собственную непогрешимость, не в собственные дела, а вера наша будет в Бога, Который милует грешников, потому что мы кругом недостаточны в совершении тех дел, которые мы пытаемся Богу совершить. Вот этот момент всегда упускается.

Ну, скажем, два самых простейших искушения. Вот у нас пост. И каждый человек, поскольку все мы не умеем служить Богу, думает о том, сколько он будет не есть. Да, он будет есть, и все его усилия направлены на то, чтобы не оскоромиться, чтобы не съесть чего-то недостойного в этот самый пост. О том, как он постится, что он чувствует во время этого постного труда, человека не занимает. А если он раздраженный? А если он кричит на своих домашних или соседей, если он невыносимый становится в коллективе? Человек себя оправдывает, говорит: «Ну а как иначе? Пост – враги злятся, поэтому, естественно, я раздраженный. Ничего такого. Надо потерпеть – пост». А то, что это служение Бог не принимает, потому что человек совершает его неправильно, страстно совершает, человеку даже в голову не приходит.

На самом-то деле Богу не важно, что мы едим и чего не едим. Ему важно, как мы при этом себя ведем, осуществляя постный подвиг. Об этом сказано в Евангелии, очень много и подробно сказано в 58-й главе книги пророка Исайи – о том, как надо поститься. И именно этот противовес, эта бинарная схема там и действует: вот вы поститесь так, так, так, а надо поститься и так, и так, и так. То есть, даже читая пророка Исайю,  мы и то пытаемся противоречить, говорить: ничего же в этом такого страшного нет; главное, что мы постимся. Или приходим к выводу: что же теперь и не поститься? Нет. Дух Божий через пророка Исайю говорит: поститься надо, но поститься надо вот так, чтобы у вас на сердце было это. Если у вас на сердце этого нет, то этого поста Бог не принимает. Вот и все. Но человек всегда ищет способ себя оправдать и говорит: это все демагогия; главное, я пощусь.

Или другое, например, тоже часто встречающееся искушение. Вот человек стоит на молитве – он молится. В это время кто-то зашел, кто-то постучал, кто-то позвонил, и человек, раздраженный, выходит или снимает трубку, раздраженно на это реагирует: мол, что вы меня отвлекаете от молитвы, не видите, я Божьим делом занимаюсь? как вам не стыдно меня от такого важного дела отрывать? Он может этого и не сказать (хотя может и сказать), но он чувствует именно так. И Бог не принимает этого служения. А человеку даже в голову это не приходит. Стоял один раз человек на молитве и действительно думал, что служил Богу, и послан был ему человек, который его от молитвы оторвал, и тот на него раздражился и посетовал: ну почему так устроен мир, что помолиться Богу невозможно, сплошное безобразие, нехорошо... И до тех пор, пока он не покается, пока не изменит свое отношение к тому, что делает, его молитва приниматься не будет. И человек, что самое печальное, это знает. Он даже на исповеди может это исповедовать, и жаловаться, и плакаться, что молитва куда-то ушла. Но не может уразуметь, что причина этой ушедшей молитвы не происки близких, не происки бесов, а то, что он, начав служить Богу, думал не о том. Не о том, что у него на сердце, каково его сердце, а радовался от того, что он внешним образом исполняет какое-то служение.

То есть в итоге получается, что смотреть надо не на внешнюю форму того, что ты делаешь, а на внутреннее содержание – с каким сердцем ты это делаешь. Бог-то ведь видит именно сердце твое, когда ты совершаешь что-либо ради Него. Сердце Ему нужно. Он так и говорит: сыне, дай Мне сердце. И поэтому важнейшим правилом, ключевым, принципиальным, фундаментальным, является внимание к собственному сердцу. Человек должен именно как бы развернуть ум внутрь сердца и смотреть, что оно чувствует, и реагировать всякий раз, когда сердце чувствует не то. Не важно, что я в это время делаю, но сердце сигнализирует: не та мысль пришла или не то чувство, не так ты это делаешь, отрезвись. И нужно бросить это дело, пока мы не исправим сердце, пока не очистим его от той ревности, зависти, раздраженности, нелюбовности, которые нас на какой-то момент посетили. Только тогда, когда очистим сердце, можно продолжать служение Богу дальше. Но для этого надо именно понять, просто понять, усвоить фундаментальную истину служения невидимому Богу, принципиальность предстояния Богу духом, потому что, как и сказал Христос: истинные поклонники будут поклоняться духом и истиной. То есть сердце свое они должны содержать в чистоте, заботиться о том, чтобы оно не осквернилось никакой страстью, к этому употреблять все усилия, тогда и служение Богу будет правильным.

Записала Елена Тимофеева