Читаем Добротолюбие. Авва Исайя. Служение Богу

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Слово 23» преподобного аввы Исайи из первого тома «Добротолюбия». И обратимся к двенадцатому абзацу этого «Слова»:

 Блаженны, не надеющиеся дерзновенно на дело свое, якобы угодное Господу, и стыдящиеся сретить Бога, по причине такого ненадеяния на дело свое, уразумевшие славу Его, и старающиеся первее всего творить волю Его, по хотению Его, познавшие немощь свою и удовольствовавшиеся печалью о себе, чтоб оплакивать себя, не заботясь о (прочем) создании Божием, которое Сам Он имеет судить.

Интересна сама формулировка утверждения: блаженны те, кто не надеется на дело свое, те, кто считают себя виноватыми, безнадежными, кто стыдится встретить своего Бога. Причем этот стыд встретить своего Бога обусловлен сознанием бесстыдства собственных грехов. И вот эти все люди, стыдящиеся своего Бога, люди, которым стыдно встать перед Богом, люди, которые безнадежны (потому что не надеются ни на одно свое дело и, сколько бы ни рассматривали совершаемых ими дел, понимают, что нет у них никакой надежды), странным образом аввой Исайей называются блаженными.

Ведь на самом деле это как раз очень-очень часто именно то состояние, которое нас отягощает. Слава Богу, конечно, но в повседневности, обыденности нашей жизни мы именно из-за этого приходим в уныние, мы именно из-за этого приходим в состояние, когда на грани отчаяния  понимаем, что жизнь заканчивается, а мы ничего достойного не сделали, никаких дел, достойных спасения, не совершили. И если Бог придет, мы не сможем посмотреть Ему в глаза, мы спрячемся и убежим, как Адам, потому что стыдно смотреть Ему в глаза, потому что стыдно перед Ним. Он мне столько всего давал, столько для меня сделал, столько прощал, являл знаки Своей милости, Своей любви, благодать давал, а я ничего не сделал, только постыдные, срамные, студные дела – мне стыдно будет стоять перед Богом. Так думает человек, приходя от этого в уныние.

А авва Исайя говорит наоборот: блажен тот, кто так чувствует. Конечно, человеку нужен очень большой такт, деликатность, дар рассуждения, чтобы осознать, что с ним происходит. Потому что, впадая в уныние, человек вроде ни на что не надеется, но странным образом это уныние не разрушает человека, а вводит его в печаль, в печаль по Бозе, которая, как известно из Послания апостола Павла, именно и содеевает наше спасение. И человек, хотя и находится на грани отчаяния, как это описывает тот же апостол Павел, но в отчаяние не приходит и по-прежнему борется с грехом, и по-прежнему подвизается против греха, и по-прежнему пытается положить начало своему спасению, по-прежнему восстает против некоторых страстей и похотей, воюющих против его души. Он терпит те жизненные скорби, которые с ним случаются. И, приходя на исповедь или вставая накануне дня причащения перед Богом, рассматривая свою душу, он понимает, что опять, опять и опять причащается себе в осуждение. Потому что ничего достойного после последнего причащения он не сделал, христианином он по-прежнему не стал, никого не любит; одни скорби, которых он терпеть не может. И с этим плачем он встает перед Богом, сознавая, что опять не готов к причащению, и опять он будет причащаться и скорбит о том, что скорее всего причащается в осуждение себе. Поэтому молитвы ко Святому Причащению, которые человек будет читать, он будет читать со слезами на глазах и с плачем, потому что они именно об этом вновь. И он знает, как близко к нему осуждение от Бога за его неблагодарность и нерадение, но надеется и уповает на милость Божью. И, иногда изнемогая, приходит на исповедь и говорит: «Я погибаю, ничего достойного не сделал».

Альтернатива этому, когда человек уверен в собственном спасении, когда он думает: «Я все сделал достойно, я верую, пощусь, молюсь, грехов не делаю, делаю такие, такие и такие добрые дела – и слава Богу, у меня нет никаких оснований для того, чтобы унывать. Я вполне нормально со времени обращения к Богу всю жизнь старался поступать в соответствии с верой. Что же мне унывать-то? Очевидно, что Бог меня спасет».

Между этими противоположными крайностями огромная разница. Парадокс, что состояние людей, которые помышляют так и верят, что они уже спаслись на основании того, что сделали определенное количество правильных дел, что действительно поступали в соответствии со своей верой, всегда творили волю Божью, святые отцы (причем на протяжении всей истории существования аскетической письменности Православной Церкви) единогласно характеризуют как состояние прелести. Человек себе льстит; стало быть, человек себя обманывает, хотя он вполне и безмятежен.

Другая крайность, когда человек унывает и печалится по Бозе и осознает себя ничего не сделавшим и так далее. Святые отцы говорят, что человек в таком состоянии блажен. Странное дело! Оказывается, есть разница между разными человеческими состояниями – и по-разному к ним относятся  святые отцы. Потому есть проблема очень важная, и ее нужно разрешить каждому человеку: либо поверить тем людям, которые надеются, что они уже спасенные (в силу того, что всегда делали то, что от них хочет Бог, всегда исполняли дела веры), либо поверить опыту святых отцов, которые никогда на свои дела не надеялись.

Но гораздо более серьезная и важная проблема в другом. В Символе нашей веры сказано: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Это является важнейшим структурным элементом нашей веры, раз уж это вошло в Символ веры. То есть человек должен верить, должен надеяться («чаю» – значит, надеюсь) на воскресение мертвых и надеяться на жизнь будущего века, верить, что это состоится. А здесь печаль о себе, безнадежность от того, что не на что надеяться, потому что ничего не сделал.

Но на самом деле для человека, который вполне врос в церковную практику, в церковную жизнь, вошел в саму сердцевину церковного бытия, известно, что в Церкви вообще все построено на подобных парадоксах. Или, как их называют чаще всего в отношении именно церковного бытия или богословия, – это типичная, обыкновенная антиномия. Мы действительно верим, что будет воскресение мертвых, мы действительно верим, что Бог дарует нам вечную жизнь, мы верим в Его милосердие, Его силу, щедрость, Его любовь. Но мы не верим, что сделали хоть что-то достойное Его милости, Его щедрости, Его мощи, Его любви.

Это же нормальное состояние, нормальное для любого человека, вообще для любого творения, тем более для верующего человека. Даже без дальнейших рассуждений это просто нормальное существование веры как таковой в человеческом сердце: мы ведь верим-то не в себя, не в свои дела, мы верим в Бога. Потому и не отчаиваемся, что верим в Его милосердие. Но при этом мы знаем самих себя, трезво себя оцениваем и знаем, что ничего достойного не сделали, однако верим в Его любовь, Его силу.

А человек, который надеется на свои дела, не верит в Бога, он верит в свои дела, в свои силы, в свою правду. Он верит в то, что все сделал достойно, хотя ничего этого он не сделал. Он просто обманывает сам себя, он кое-какие вещи делал, кое-что, кое-когда, кое-как. Но он не делал так, как нужно делать всегда то, что он должен был делать. Никто никогда этого не делал. Как говорит об этом, скажем, апостол Иоанн Богослов в своем Первом послании: если кто-то думает, что он не согрешил, то он обманывает сам себя. Согрешил каждый. Но ведь человек, совершающий грех, естественно, достоин наказания, а говоря языком библейским, попросту смерти: любой грех ведет человека к смерти. И мы вновь и вновь, вставая от грехов, оживляем себя не своей силой, не своим вдохновением, а милостью Божьей, Кровью Иисуса Христа и верим именно в нее.

А ведь у каждого из нас все-таки не один грех, не единственный и не  единожды совершаемый, а постоянно много грехов. Более того, человек, наверное, никогда не скажет в трезвом уме и здравом рассудке, что он любит всех людей так, как их любит Бог, что он действительно готов положить душу свою за врагов своих, что он готов отдать себя на смерть для того, чтобы враги его благоденствовали и чтобы Дух Святой их животворил. Это некий предел любви: повторить то, что сделал Иисус Христос, – сораспяться с Ним за людей, ненавидящих Его и ненавидящих конкретно этого человека, распинаемого за этих людей. Вот некий предел любви. Я не знаю, что может быть больше этого. Возможно, и есть, я не исследовал тонких, высоких степеней любви. Но знаю, что это есть некая мера, которую осуществляли величайшие люди – начиная от ветхозаветного Моисея, апостола Павла и заканчивая преподобным Серафимом Саровским и преподобным Силуаном Афонским. Про них совершенно определенно можно сказать, что они переживали это состояние и об этом засвидетельствовали нам. Если мы этого не имеем, не чувствуем, если мы не раздали все, чтобы насытить голодного, если у нас есть нечто, припасенное для себя, то мы еще мало любим, а по сути дела, еще совсем не любим. И виноваты перед Богом, потому что не живем в соответствии со своей верой.

Но мы никогда на таких высотах не ходим и никогда об этом не размышляем: а зачем? Мы сделали кое-что, и этого вполне достаточно, нас больше ничего не мучает, совесть не напрягает. По сути дела, мы урезали Евангелие, урезали Благовестие до способности собственного восприятия, мы вычленили из Евангелия то, что нас радует, и благополучно забыли то, что могло бы напрягать нашу совесть. Но это и есть прелесть – мы себя обманываем.

Но более того, беда-то не в том, что мы чего-то не прочитали в Евангелии или что-то не так поняли. Беда в том, что, рассуждая так, мы надеемся на свои дела, на свою веру, а не на Бога, воскрешающего мертвых, мы не в Его милосердие верим, а верим в достаточность наших дел. А это погибель, потому что спасает вера во Христа, а не вера в достаточность наших дел. И Христос, предупреждая это, как бы говоря на опережение, говорит: если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то ни за что вы не войдете в Царство Божье. Ни за что. А праведность у них была очень и очень большая, потому что они соблюдали старательно и скрупулезно весь закон. Однако, следя за этим законом, они надеялись именно на свою праведность, на то, что они всё исполнили. Но при этом оказались убийцами Христа, оказались отвергнутыми  Богом. Само это движение души вредно.

И Христос нам говорит: даже если такое случится и вы все сделаете, что вам повелено, говорите: «Мы рабы, ничего не стоящие. Что должны были сделать, то и сделали». То есть даже в этом случае, если найдется человек, который исполнил все, что нужно исполнить, то и такой человек не имеет права ждать награды – он просто сделал то, что сделал, он раб и исполнил волю Владыки своего. На что он надеется? Все, молодец, хорошо сделал. Иди с миром. Какую такую награду, какое такое усыновление, какую вечную жизнь ты ждешь за это? Ты просто не заслуживаешь наказания – и все. Тебя не накажут за то, что ты выполнил все. Да, не накажут. Ты свободен от наказания. Но за что тебя хвалить? Ты всего лишь сделал то, во что поверил. А если тебя хвалят, так это знак не твоей добродетели, а милосердия Хозяина твоего, щедрости твоего Хозяина. Если Он тебя готов похвалить за то, что ты исполнил лишь всего-навсего свой долг, то любой человек понимает: это Он так добр ко мне, это Он так милостив, это Он так заботлив. Я ничего такого не сделал, это Его доброта. И тогда все становится на свои места. Я понимаю:  сделал я все или не все – это не имеет значения, но я верю в Его щедрость, которая восполняет оскудевающих и врачует немощствующих. Я верю, что Он восполнит даже то, что я не сделал, и даст мне то, что я не заслужил. И все это не потому, что я хороший, а потому, что Он хороший, потому что у нас очень хороший Бог, у нас очень хороший Хозяин. У нас замечательный Господь, Который может дать то, что мы не заслужили, потому что Царство Божье никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет заслужить, оно дается нам даром – по щедрости Его дара.

Вера в щедрость Его дара, вера в то, что Он дает Свою милость и даст нам еще, потому что Он щедр, и есть подлинная вера. Надеясь на это, сознавая, что не сделал ничего достойного такой любви, человек постепенно смиряется, а смиряясь, не превозносится. А не превозносясь, не судит никого, не гордится. Не осуждая никого, человек надеется на милость Его, ибо Он обещал: будешь миловать – тебя помилуют, не будешь осуждать – тебя не осудят, будешь смиренным – Я тебя спасу. И мы надеемся, погружаясь в смирение (не осуждение, не превозношение) и прощение, и, таким образом, именно Ему-то и верим, а на себя совсем не надеемся. И когда человек смиряется и понимает, даже чувствует и переживает, а порой даже в опыте святых наблюдает очень ярко и явно явленную милость и любовь Божью, он все равно понимает, что это всего лишь Его щедрость, а не моя заслуга, Его милость, а не мои какие-то качества. И таким образом он начинает по мере своего смирения радоваться не тому, что он что-то сделал достойного спасения, а тому, что Бог спасает всех, потому что Милостивый и щедрый, долготерпеливый и Человеколюбивый.

Так, значит, все равно? Значит, все спасутся? Значит, можно делать все, что я хочу? Все равно же Он щедрый и меня спасет? Нет! Нет! Потому что нет такого автоматизма. Нет безусловности, потому что все коренится в Его, Божьем, собственном желании. Это Он решает, кого миловать, а кого нет. Он – милость, но кроме милости Он – Личность, Лицо, Он решает, Он – Тот, Кто определяет и решает, Он – Тот, Кто являет Свою волю и Свое желание в отношении ко всем существующим явлениям бытия, ко всем разумным тварям. И в Его решении и Его воле нет ни лицеприятия, ни какой-то обусловленности, Он принимает решения, и Его решения есть абсолютное благо, абсолютная правда, абсолютное добро, абсолютная справедливость и абсолютное милосердие. Но Он являет то, что хочет в отношении каждого разумного существа, будь то человек, или ангелы, или бесы. Милость зависит не от меня, милость зависит от Милующего, и Он может помиловать меня, а может не помиловать. Он не закован в обязанности Своей милости, Он ею свободно распоряжается. И кого миловать – милует, кого наказывать – наказывает. Это Его решение.

Кроме всего прочего, Он сказал: если будешь судить, будешь осужден. Это Его слова, в которых высшая правда: если человек осуждает, то будет осужден. Это Он сказал. Человек может образумиться и сказать: я не буду осуждать. И не будет осужден. Человек может сказать: «Господи, я осуждал, но я прошу Тебя о милости; помилуй меня. Я делал так по нерадению, по гордыне своей, по равнодушию к людям, но ныне помилуй меня, ибо Ты пришел грешников спасти, от них же первый есмь аз!»  И ждет, трепеща, решение Бога – помилует или нет. Ведь он нарушил заповедь и, стало быть, знает, что достоин суда. Но он верит в милующего Бога и надеется на милость.

А человек, который так же судил, но не собирался в этом раскаяться и никакой милости Божьей не ищет, то он ее и не получит. Потому что он не просит о милости и не ищет  милости; и не смиряется перед Богом, и не верит в Бога, он ничего не делает из того, чтобы спасти себя, чтобы каким-то  образом взыскать свое спасение, оно ему не нужно, потому что ему не нужен Тот, Кто это спасение подает. Как говорит дважды Священное Писание, каждый, кто призовет имя Господне, спасется. И человеку надо обратиться и призвать его.

Нельзя ни в коем случае сказать, что можно делать что хочу. Нельзя! Он дал заповеди, и эти заповеди будут судить тебя. Да, ты можешь осознать, что нарушил все заповеди, и попросить Бога о милости. Ты можешь. И если попросишь, Он помилует. Тем не менее ты нарушил заповедь и в этот момент сознаешь себя нарушителем заповеди и знаешь, что не достоин никакого спасения, ведь об этом мы говорим. Таким образом, получаются как бы качели, как бы мятник: человек живет и думает, что он спасенный. Живет и думает так и надеется, пока не встретится еще при жизни скорее всего с обличающим его судом Божьим, с истиной о себе самом, что ничего достойного спасения он не сделал, он наг и беден и смердит. И человек осознает это и придет в уныние, может, в отчаяние, но выкарабкается из этого отчаяния верой, что Бог и пришел грешников спасти и явить им милость. И он будет взыскивать эту милость, просить, толкать в дверь милосердия Божия, пока не поймет, что Бог его простил. И снова он устремится: вот, значит, прощен, значит, не зря я трудился, не зря я молился, не зря я просил Бога, вот может же Он простить! И снова думает, что это за его молитвы, за его милостыни, за его добрые дела Бог его простил. И опять, обличаемый, падает вниз с высоты собственного возношения: да нет же, ты по-прежнему и наг, и беден, и смердишь… И снова человек взыскивает спасение, милосердие, пока не смирится наконец и не поймет, что все в руках Божьих, все в руках Его удивительного, непостижимого милосердия. И человеку, чтобы спастись, надо это милосердие взыскать и о милосердии попросить.

И все – от великого Сисоя или великого Антония до Марии Египетской или того разбойника, который первый вошел в рай, – вошли туда по милосердию Божьему.   

Записала Инна Корепанова