Читаем Добротолюбие. Авва Исайя. Познание себя

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Слово 23» преподобного аввы Исайи из первого тома «Добротолюбия». Напомню, в прошлый раз мы читали пятый абзац, где говорилось о страхе Божьем. И мы говорили, что страх (не только тот, который подразумевается  святыми отцами, а вообще страх, о котором говорит Священное Писание) неизменно всегда подразумевает собой любовь. Потому что это именно правильное, трепетное отношение к Богу, Который меня любит, Который меня милует, Который меня прощает, жалеет, щедрит, дает всякие блага. И Его любовь ко мне не обусловлена ничем, кроме Его желания любить.

В современном нашем представлении о любви, в современном нашем восприятии любви вот это то, что мы потеряли (не только, разумеется, в отношении к Богу, но и в отношении друг к другу). В отношении к Богу это особенно заметно, когда люди постоянно предъявляют очно или заочно претензии Богу: а почему Ты делаешь так? а почему он делает так? а почему вообще так устроен мир? почему говорят, что кто-то спасается, а кто-то погибает? почему так все устроено?

Люди, развратившись и потеряв страх вообще как некую фундаментальную часть благочестия и праведности, став вольными и бесстрашными, не благоговеют ни перед кем. Вообще ни перед кем. Представление о том, что меня любят и я должен этим дорожить, напрочь ушло; просто ушло, вычеркнулось, исчезло, испарилось, улетучилось из жизни человека. Вот что мы получили.

Скажем, вот родители любят ребенка. Кто-нибудь этому великовозрастному ребенку или не очень (я встречал и семилетних, и восьмилетних таких детей) говорят: «Папа же с мамой тебя любят». «Ну да, любят, но они же обязаны, они же должны, у них дело такое любить меня. Пусть и любят». Даже, скажем, ребенок возрастает, ему говорят: «Приезжай к маме, она же тебе столько сил отдала». –  «А я ее не просил. Отдала и отдала. Я-то здесь при чем? Я не хочу отдавать». Скажем, муж и жена. «Ты же помнишь, как вы встретились, как несчастен ты был тогда и как много она тебе отдала». –  «Я-то здесь при чем? Это ее проблемы. Я ей ничего не должен. Она захотела, она пожалела. И всё».

То есть человек напрочь, полностью, тотально потерял чувство благоговения перед актом любви, милосердия, щедрости другого человека. Мы так относимся и к тем людям, которые нас любят, и к тем людям, которые нас поддерживают. И даже к тем людям, которые нас содержат, то есть к благотворителям, благодетелям, к спонсорам – мы не просим, мы требуем. Порой в этой требовательности мы доходим до того, что готовы в суд подать на благодетеля, потому что он не исполнил какой-нибудь наш каприз или прихоть; мы даже не понимаем, что он делает это по доброй воле. У нас в голове выстраивается картина, что он должен это делать. «Наверняка есть какой-нибудь закон, который будет повелевать ему это делать. Не может быть, чтобы не было такого закона, который бы не обязал богатого человека помогать бедному. Ну должен же быть такой закон. Мир просто не может существовать без такого закона!» – так думает человек, который привык всю жизнь пользоваться чужой щедростью, чужой любовью, чужим милосердием. И это не только бедные или нищие люди, стоящие на паперти храма (среди них как раз встречаются очень кроткие и очень благодарные люди), это вообще все.

И особенно остро это видно, когда люди обращаются к Богу и начинают от Него требовать (именно требовать) что-то очень нужное им. Если Он по какой-то причине этого не дает, они начинают капризничать, начинают ставить ультиматумы, условия: «Как Ты смеешь не давать мне то, что я у Тебя прошу? Я все, что надо, исполнил: свечку купил, двести рублей в кружку положил, молитву мне какую-то сунули (не помню, как она называется; кажется, «Отче наш») – прочитал. Но ничего нет. Почему нет? На каком основании? Надо подать в суд и рассмотреть, почему при исполнении указанных мне правил я не получил искомого».

Вот что делает с человеком эпоха потребления. Самое страшное не то, что люди привыкают жить вещами, что они ищут только вещей и утверждают свое бытие только в этом мире, – мире, окруженном вещами. Не это самое страшное. Самое страшное последствие века потребления в том, что люди потребляют чужую любовь. Они именно считают себя вправе пользоваться чужой любовью, просто потреблять ее как хлеб или халву. И им в голову не приходит, что за это нужна какая-то благодарность. Или что тоже нужно любить или как-то это ценить – для них это такой же продукт. Никто же не говорит хлебу спасибо, никто не благодарит халву за то, что она оказалась вкусной,  да и людей, это приготовивших, никто не благодарит. Просто купили на свои законно заработанные деньги и пользуемся. Если человек хочет что-то сделать, то это у него есть причины, почему он хочет что-то сделать; я ему ничего не должен.

Эта эпоха потребления привела к тому, что мы потребляем любовь, потребляем щедрость Божью, потребляем благодать, мы пользуемся Им. Как мы говорили в прошлый раз, пользуемся, но не любим. Мы даже можем пользоваться в еще большей степени – Ему не жалко. Он может сделать нашу жизнь еще более сытой, и еще более теплой, и еще более комфортной, только толку от этого не будет, потому что спасение не в том, что Он щедрый, не в том, что Он любовь, не в том, что Он заботится о нас. Спасение в том, чтобы мы успели Его полюбить, причем полюбить не просто, а полюбить Его всем сердцем своим. А эта любовь начинается с того, что человек трепещет перед Богом, он именно имеет благоговейный трепет перед тем, что Бог о нем заботится. Великий, могучий, всесильный, щедрый, необъятный, праведный, святой, всенаполняющий, вездесущий Дух обращает внимание на меня – неблагодарного, худого, нерадивого, грешного, сварливого и разного-разного другого. Он и я. Кто я такой, чтобы Он просто на меня посмотрел? Кто я такой, чтобы Он меня заметил? Что я такое, чтобы Он обо мне заботился?

Важно само это представление о несоответствии, о несопоставимости Его святости, могущества, значимости и моей ничтожности – просто по факту Его как Создателя и меня как творения, даже без привнесения того, что я еще и испорченное творение, и грешное творение. Вспомню еще, что я один из почти бесконечного числа сотворенных тварей, пыль и гной, созданный из праха земного, в прах обращающийся. И Он пролил за меня кровь, Он страдал за меня, Его били из-за меня, Его мучили из-за меня, на Него надели терновый венец из-за меня, Он висел на Кресте, в Него плевали из-за меня... Это сопоставление рождает обыкновенный, нормальный человеческий трепет: что такое я и Кто Он, что из-за меня терпит такую муку? Это нормальное человеческое чувство, которое нами просто хорошо забыто.

Забыто оно, конечно, не просто так. Конечно, были люди и силы, стоящие за этими людьми, были технологии и механизмы, которые очень плодотворно работали над тем, чтобы мы просто забыли нормальные человеческие реакции на любовь и щедрость как таковые, а тем более на любовь и щедрость Бога. Вот это переживание себя, бесконечно малого (в присутствии Его, бесконечно большого) и ужасно испорченного и грешного по сравнению с Его праведностью и святостью, порождает страх и трепет. Не страх, что Он накажет. Да кого Он накажет? Меня не надо наказывать, я сам себе ходячее наказание, я себя накажу лучше, чем Он, я себя измучаю болезненнее, чем Он (если бы Он хотел меня мучить). Он есть любовь, Он не хочет меня мучить и не будет никогда меня мучить, потому что Он вообще никогда никого не может мучить. Он может только любить. Но эта любовь будет мучительна: бесконечно, невозможно, непередаваемо мучительна для тех, кто не научился любить Его, кто не успел полюбить Его, кто не смог почувствовать вот этот трепет себя, бесконечно малого, перед Ним – бесконечно большим. И поэтому подлинная любовь начинается как раз с этого трепета и с этого внимания к Его снисхождению к моему ничтожеству.

Люди говорят: представление о том, что я грешный, унижает. Ну, может быть, оно кого-то и унижает. Но не может истина унижать, не может унижать правда. Если так есть, если я грешный, это надо только признать. Нет ничего унизительного в том, чтобы сказать правду перед лицом Правды, истину перед лицом Истины. Я бесконечно слабый не потому, что я слабее других людей. Даже если у меня есть великая сила, если я какой-нибудь боевик или супергерой, победитель многих разных смешанных единоборств, перед Его могуществом я все равно ничто, меня нет. Это не есть унижение или смирение, это просто факт.

Если же меня это унижает, то у меня просто несусветная гордыня. Что же унизительного  в том, чтобы сказать, что я бесконечно слабее бесконечно сильного Бога? Или я хочу поспорить с Ним в могуществе, мудрости? Или еще в чем-то с Ним поспорить? Но это и есть гордыня, о которой когда-то хорошо сказал пророк Иеремия, говоря косвенно про сатану: «Ты задумал поставить себе престол наравне с Богом? Ты решил вознестись до Бога? За это гордыня твоя будет низвержена». Это просто гордыня, потому что объективно это не соответствует истине. Я – творение, причем очень слабое творение, даже слон сильнее меня. Я бесконечно слабый просто потому, что я человек, а Он Бог. И признать это – значит, признать правду; и смириться – значит, смириться перед правдой, просто осознать, что так на самом деле и есть. В этом даже никакой заслуги нет – смириться перед Богом. Это просто естественно. Неестественной будет гордыня.

А вот смириться перед людьми – это действительно подвиг, который нужно предпринять. И здесь все не столь очевидно, хотя и понятно, что и этот путь и необходимый, и нужный, и правильный, и неизбежный для человека, уверовавшего во Христа. Но тут есть неочевидность.  А вот чтобы смириться перед Богом и назвать вещи своими именами – это именно естественный ход вещей, это то, что есть на самом деле.

И вот когда человек сможет пережить эту очевидную, объективную вещь, что он слабее, беззащитнее Бога, он поймет, что единственная правда этой жизни – покориться этому порядку вещей. Когда человек примет эту истину и смирится с ней, вслед за этим наступит следующее: пережив бесконечно щедрую, бесконечно снисходительную, могущественную и сострадательную любовь Бога по отношению к себе, ничего не сделавшему для того, чтобы Бог так его любил, он неизбежно подумает, что ведь так Бог любит всех людей. Всех людей! И этого, и того… Не потому, что они хорошие, или лучше меня, или хуже меня, а потому, что они люди, а Он – их Бог. Если Он меня так любит, то и его так любит. И какого-нибудь богатого человека на богатой роскошной машине Он любит так же, как и человека, который лежит на гноище и просит милостыню на церковной паперти. И мудрого профессора, который пишет книги в год не по одной, Он любит так же, как старушку, которая всю свою жизнь окучивала огород и не прочитала в своей жизни ни одной книги. Он просто их любит. И для него совершенно ничего не значит то, что у нас есть: наше ли богатство или наши болезни, наши знания или наша красота… Потому что все, что у нас есть, это Его дары, Он Сам их и дал.

Единственное, что можем мы сделать, – осознать эту щедрость, эту заботу, это внимание и обратиться к Нему с благоговейным трепетом, страхом и с пониманием того, что Он, давая мне те или иные дары, дает их с одним-единственным намерением: чтобы я эти дары использовал на благо других. Чтобы я теперь, осознав, что это Его дары, повернулся лицом к людям и то, что мне дал Бог, раздавал им. Это же естественно. В многодетной семье отец или мать дает шоколадку своему ребенку и говорит: «Иди и поделись со всеми». И ребенок идет и делится. Если он съест эту шоколадку один, родители будут расстроены, они его сначала вразумят, что так делать нельзя, а потом просто перестанут давать ему шоколадки, потому что он не способен делиться с другими. Так устроена жизнь всегда и везде.

Человек научился, скажем, учительскому ремеслу, выучил какой-то предмет и идет, чтобы преподавать этот предмет другим людям. Врач научился искусству и идет лечить людей: он по-другому не может, это его жизнь, он для того и учился, чтобы лечить. Солдат идет защищать. С этими профессиями, которые по сути своей имплицируют внутри себя служение, все просто. Но ведь есть и другие профессии, с которыми все не столь просто. Но по этому образцу мы можем относиться и к ним – любой талант, данный мне Богом, дан для того, чтобы этим талантом я делился с другими. Священник или пекарь, продавец или кулинар, красивая женщина или сильный мужчина, имеющие талант воспитания или  талант управления, – эти люди всё делают для того, чтобы было хорошо другим.

Если человек этого не осознает, то Бог отстранит его от этого служения. То есть если он не понял, что это служение, то Бог отстранит его. И человек в конце концов, оказавшись вне того дела, которое заповедал ему Господь, либо нищает, совершенно теряя все свои дары (потому что Бог забирает их, как таланты в известной притче, и дает их тем, кто приносит плоды), либо, что гораздо хуже, оставшись с этими талантами, но не умея их использовать на благо других, начинает разрушать сам себя разными страстями – в том числе и убийственными, и противоестественными, которые в конце концов и приводят его на самое дно человеческой жизни. Но и там, на этом дне, Бог любит его, жалеет его и протягивает ему руку: «Встань, сын Мой! Встань, еще не поздно! Еще можно что-то сделать. Зачем тебе умирать? Встань! Отряхни этот сон лености, сон страстей, еще можно что-то сделать». И до последнего издыхания человека Бог взывает к нему – и очень-очень. Некоторые даже не подозревают, сколько таких людей, которые спасаются в последние дни и часы своей жизни, принимая тот порядок жизни, который установил Бог, принося известное нужное покаяние.

Все то, что мы перечислили, все то, о чем мы сказали, исходным моментом, ключевым пунктом имеет как раз страх Божий. И чтобы этот страх действительно смог начаться, принципиально важно познать самого себя, познать именно то, что я – существо ограниченное, не в моей власти жизнь и смерть, не в моей власти заболеть или не заболеть раком, не в моей власти вылечиться от него или не вылечиться, не в моей власти родить здорового или нездорового ребенка… И очень много вещей не в моей власти. Они в руках Божьих. И Он мерой взвешивает каждому и дает то, что ему необходимо для спасения, для врачевания его души, для познания самого себя, потому что скорби и неудачи нашей жизни тоже соизмеряются Божественной премудростью. Они таким образом встречаются в нашей жизни, таким образом соизмеряются с нашей душой, чтобы открыть нам собственную немощь, чтобы смирить нас и показать, что мы не можем без Бога сделать ничего.

Ты говоришь великие и сильные слова – пойди и сделай, попробуй. Не можешь без Меня? Так смирись и пойми, что не в силе слова, не в силе разума, не в силе премудрости заключается бытие человека. А в том, чтобы смириться перед Богом, признать, что ты всего лишь творение бесконечно доброго, благого, милующего, любящего Творца.

Вот для этого, чтобы познать себя, и устраивается вся человеческая жизнь, организуясь таким образом по Его Промыслу, чтобы открыть нам правду о себе, правду, которая помогает нам смириться. А смирение научает нас благоговению и страху Божьему. А страх Божий учит нас любить Бога.

Записала Инна Корепанова