Прямая линия с митрополитом Екатеринбургским и Верхотурским Евгением 15 февраля 2023

В студии митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Евгений.

– Вопрос от Александры: «Хочу узнать, почему Вы поддерживаете запрет абортов на законодательном уровне, вывод их из системы ОМС? Есть же страшный советский опыт, который повлек за собой появление нелегальных псевдолечебных организаций. Что делать в случае, если женщина несовершеннолетняя, если было применено насилие, если есть угроза жизни и здоровью не только плода, но и самой женщины?

– Непростой вопрос, на самом деле тема актуальная. Почему Церковь имеет свое особое отношение к абортам? Во-первых, Церковь всегда за жизнь. Церковь за жизнь, за то, чтобы люди рождались, росли, не болели, жили полноценной и счастливой жизнью и выполняли, собственно, свое человеческое предназначение на этой земле.

Когда мы слышим, что ребенок, который зачат, растет, у которого уже бьется сердечко и он шевелит ручками, по решению людей, родителей приговаривается, по сути, к убийству (потому что аборт есть на самом деле убийство), то, конечно, поддерживать или благословлять такое детоубийство мы не можем категорически. И поэтому разговариваем с обществом, с законодателями о том, чтобы как-то регулировать эту сферу.

Что делать в тех случаях, о которых Александра упомянула? На этот счет существует статистика совершенно четкая и понятная. Есть определенный процент абортов, которые проводятся по медицинским показаниям. Если неправильно развивается плод и есть вероятность смерти и мамы, и ребенка, если какие-то страшные генетические изменения предсказывают врачи, то может быть обоснована такая медицинская операция. И, отчасти отвечая на этот вопрос, я в своем телеграм-канале опубликовал ответ на вопрос схожей тематики, тоже связанной с абортами. Статистика говорит, что у нас всего лишь порядка трех процентов показаний к медицинскому аборту, то есть когда есть опасность для жизни мамы, есть какие-то упомянутые этические ситуации, но 97 процентов – это добровольное, сознательное совершение аборта.

По известным мне цифрам 2018–2019 годов больше миллиона абортов совершены в нашей стране. Больше миллиона. Три процента – это тридцать тысяч. Значит, 970 тысяч человек могли родиться в нашей стране. Что такое 970 тысяч человек? Ведь это же большой город. По нашему региону – это Новоуральск. Вот за один год у нас мог появиться один город Новоуральск с жителями, а за следующий год – еще один, и наша страна на миллион жителей могла бы ежегодно прирастать. А кто эти жители? Это учителя, которые могли бы нас учить, это врачи, воины, охраняющие границы нашей страны, это инженеры, художники – это наш народ. И конечно, Церковь за то, чтобы народ наш не вымирал на фоне роста рождаемости у других народов.

– А если действительно какие-то медицинские показания были или этические вещи, какие-то преступления были совершены в отношении женщины, насилие и так далее – в этом случае женщина идет на такой шаг, а потом в Церковь она сможет прийти? Вы ее примете?

– Женщины, которые совершают аборты не по медицинским показаниям, впоследствии приходят, приносят покаяние, просят у Бога прощения, осознавая свой грех. Тогда, по ее словам, она не понимала, что делала, а теперь понимает, что совершила грех. И как ей дальше жить? И конечно, мы поддерживаем и мотивируем женщину на дальнейшую жизнь, на то, чтобы она по возможности, если обстоятельства ей позволяют, родила и воспитала в добром здравии хорошего, достойного гражданина Отечества земного и Отечества Небесного.

Но я один нюанс еще хотел бы подчеркнуть. Вопрос выведения абортов из системы обязательного медицинского страхования долгое время обсуждался, но Святейший Патриарх недавно в Государственной Думе сказал не столько о выведении абортов из системы ОМС, сколько о том, чтобы аборты, как медицинская операция, выполнялись государственными медицинскими учреждениями, а не частными клиниками. То есть теми учреждениями, которые находятся под более серьезным контролем соответствующих органов, соблюдают хотя бы то законодательство, которое на сегодняшний день есть. Речь идет о том, чтобы не совершались аборты на поздних сроках. В частных клиниках контроль, к сожалению, весьма и весьма условный. Поэтому сегодня мы речь ведем о выведении абортов хотя бы из системы частных клиник.

– Еще в конце января в РПЦ обсуждалась инициатива законодательно закрепить возможность проведения абортов только с согласия отца ребенка. Как Вы оцениваете такое предложение? Там, конечно, говорилось о муже, но мы понимаем, что сейчас институт брака тоже не совсем стабильный, очень многие живут в гражданских отношениях. Как быть в такой ситуации?

– Моя позиция такая, что все-таки в семье все серьезные вопросы должны обсуждаться. Обсуждаются вопросы приобретения жилья, машины, переезда, каких-то серьезных семейных решений. И вопрос рождения ребенка требует, конечно же, совета. Знаю ситуации, когда врачи говорят маме о том, что ребенок с неким генетическим повреждением и есть вероятность родить, например, «солнечного» ребенка. И мы понимаем, что рождение такого ребенка и потом его жизнь в семье – это дело всей семьи. И конечно, решение о том, чтобы сохранить жизнь такому ребенку и дальше воспитывать его, жить вместе с ним, должно быть решением всей семьи, и необходимо, чтобы такое обсуждение происходило.

– То есть речь только о каком-то стабильном, зарегистрированном браке?

– Речь о нашей жизни. Бывает брак зарегистрированный, бывает брак незарегистрированный, но в незарегистрированном браке (а мы его называем блудным сожительством) тоже есть определенная ответственность. И если человек, который является физиологическим отцом ребенка, может повлиять на то, чтобы сохранить жизнь, то лично я буду всячески приветствовать возможность проведения такой беседы, чтобы все-таки сохранить ребенку жизнь.

– Как Вы смотрите на инициативу введения уроков сексуального просвещения? У нас в стране это совсем не развито, за границей опыт есть, и уже есть статистика о том, что там, где такие уроки проводятся, к половой жизни относятся более сознательно. Готова ли у нас страна к такому, как Вы думаете?

– Я думаю, что все-таки отношения мужчины и женщины не надо упрощать до уровня физиологии. Мы должны говорить о культуре семейной жизни, о том, что есть любовь, и подразумевать под словом «любовь» только набор физических движений – это категорически неверно, неправильно. Любовь – это ответственность, любовь – целый мир, это то, что дает возможность мужчине и женщине прожить всю жизнь вместе, если это настоящая любовь и ее смогли воспитать в детстве, рассказать, что это такое, показать достойные примеры. Да, не будем идеализировать, разные бывают ситуации, но тем не менее люди друг друга берегут, друг о друге заботятся и показывают пример уже своим детям и внукам.

Уроки секспросвета – это рассказы детям о том, как безопасно совершать половой акт. Во-первых, детские психологи (не те, которые пролоббированы, проплачены некоммерческими организациями, которые, собственно, и занимаются этим секспросветом, а те, которые работают с детьми, лечат детские травмы психологические и психические) говорят о том, что есть некие понятия возрастной психологии, и ребенку какие-то вещи полезно знать, они безопасны для его психики, а что-то неполезно, небезопасно. У нас сегодня книги, фильмы промаркированы, категория стоит 7+, 10+, 18+. Это же не просто так.

– А такие уроки могут быть? Например, 16+, последний класс?

– Последний класс – это тот возраст, когда ребенок созрел и ему можно рассказать о красоте, ценности, принципах семейной жизни. А не о том, как пользоваться контрацептивами. Апостол Павел говорит, что есть вещи, о которых, если говорить по-славянски, срамно есть и глаголати, то есть о них не принято говорить в обществе.

– И потом мы с вами видим эту всю статистику по абортам, о которой Вы говорили. Не принято в школе, не принято в семье, страшно спросить у подруги…

– Я не представляю себе таких подруг. Сам не так давно вышел из юного возраста, мы обсуждали все темы. И при отсутствии уроков секспросвета в той советской школе, в которой я учился (о том, что происходит и как происходит между мужчиной и женщиной), было достаточно знаний и понимания. Но у меня перед глазами тогда был опыт отношений в моей семье, где родители не матерились, не унижали друг друга, не напивались.  И это была культурная модель, которую я воспроизводил со своими одноклассниками и одноклассницами, это некий естественный культурный фон. Вот этот культурный фон необходимо давать. А уроки о том, как пользоваться контрацептивами?.. Сегодня при обилии социальных сетей, я думаю, те, кто интересуется, найдут ответы.

– То есть такие уроки статистику не изменят?

– Я бы такие уроки проводил с родителями. Говорил о том, как родители могут рассказать о тонких, а может, непростых вещах своим детям. Вот это, я считаю, правильный подход. Родители уже знают, как, когда и в какой форме рассказывать, когда их ребенок готов к разговору на такие темы.

– Такие уроки с родителями прямо в школах могли бы проводить? Вместо собраний?

– И в рамках собраний. Я думаю, что встречи родителей с детским психологом очень интересные, на них родители найдут много интересного для себя,  для своих отношений в семье с ребенком и друг с другом.

– Следующая тема напрямую связана и с абортами, и с секспросвещением – это тема брака. Церковь традиционно выступает против расторжения брака, против разводов, тем более когда речь идет о венчании. И следующий вопрос как раз на эту тему.

Вопрос Анастасии: «Является ли развод грехом? И является ли достаточным основанием для развода увлечение алкоголем одного из супругов, психиатрическое заболевание или проявление насилия? И нужно ли, возможно ли спасти такой брак?»

– Во-первых, что такое грех? Грех – это ошибка. В переводе с греческого грех – это «попадание мимо цели», когда что-то хотел сделать, но ошибся и попал мимо цели.

Если создается семья, то люди дают друг другу определенные обеты, обещания. И когда эти обещания нарушаются по любым причинам, то цель не достигнута, люди не создали семью, которая могла бы быть счастливой. Грех совершился. Другой вопрос: почему? Почему не научили, почему не рассказали? Чаще всего наши молодые люди сегодня имеют перед собой какие образцы семьи? Той семьи, которая у них: мама, папа – это если семья полная. Если семья неполная – уже нет образца.

Берут примеры из фильмов. Тут вопрос качества фильмов. Мы понимаем, что представление о семье у молодых людей очень и очень далекое от того идеала, о котором говорит Церковь, от того идеала, который отображен в многочисленных прекрасных примерах литературы. Мы хотим, чтобы в нашей стране люди были счастливы, чтобы семьи были крепкие, счастливые, чтобы через два-три года люди не разбегались в трагедии, разделяя имущество и разрывая детей, совершая следующую трагедию, чтобы все-таки семейная жизнь была такой, какой она была у моих родителей, у друзей моих родителей (а я знаю много счастливых семей). Поэтому надо этим заниматься, показывать, рассказывать, давать замечательные образцы. Советское кино давало много образцов прекрасной семьи. В реале многое было не так, но был образец. И если что-то не так, если мы понимаем, что скандал – это неправильно, то надо возвращаться к цели.

Но, конечно, есть крайние ситуации, которые были сейчас упомянуты, когда алкоголизм, когда насилие в семье. По этому поводу в Церкви документ разработан «О канонических обоснованиях брака», то есть когда все-таки допустимо признать брак утерявшим свою силу. Если в семье совершается насилие, которое угрожает жизни, здоровью одного из супругов, если супруг является психически больным или наркозависимым, так что он собой уже не управляет, то в этом Церковь усматривает все основания для того, чтобы признать этот брак потерявшим свою силу и обезопасить остальных членов семьи от такого воздействия. В Церковь люди приходят. А куда идти? После полиции – сразу в Церковь.

– А такое обоснование, как разлюбил, – не принимается? Ну, поменялся человек. Мы должны как-то примириться с этим?

– Надо воспитывать. Надо рассказывать о том, что влечение, которое возникает между юношей и девушкой, и любовь – это немного разные вещи. И когда у тебя возникло влечение, возник порыв страсти – это еще не основание для того, чтобы уже создавать семью. И по нашей традиции, о которой я, как священник, стараюсь говорить людям, надо познакомиться, надо пройти определенные этапы, тот же конфетно-букетный период необходим для того, чтобы рассмотреть, кто перед тобой. Познакомиться с семьей, подумать, не бросаться зачинать детей, чтобы потом не говорить: «Ах, что же я натворила, как же так получилось...» Торопиться не надо, это очень серьезный вопрос. Если хотим создать такой серьезный организм, как семья, то надо к этому серьезно подойти, надо этому посвятить время. Если мы хотим построить дом и чтобы он не разрушался, для этого тоже нужна серьезная подготовка. Делают проект, изучают почву, закладывают фундамент – а потом достаточно быстро строят дом. Семья тоже требует изучения, фундамента, а потом семья может очень быстро, как современные дома, вырасти, умножиться детьми, друзьями и счастьем, стать полной чашей.

Поэтому, конечно, грех – это всегда катастрофа, это всегда разбитый сосуд, трагедия, и хотелось бы пожелать, чтобы этих трагедий было меньше, а для этого, конечно, надо готовиться, надо узнавать, что такое правильная семья. Надо смотреть правильные фильмы, читать правильные книги, перенимать опыт родных, которые прожили до золотой свадьбы. Ну и узнавать, что такое любовь.

– Как быть, если венчан в прошлом с другим человеком? Есть у нас отдельные люди, которые проходят процедуру венчания. Что здесь делать?

– Не отдельные люди, а, слава Богу, достаточно много людей совершают таинство Венчания. Да, бывают такие ситуации, когда люди вступили в брак, повенчались, потом развелись, получили свидетельство о разводе. Один создал семью, другой создал семью, свидетельство о браке есть, и они спрашивают, как им повенчаться в новых семьях? Это как раз та ситуация, о которой я упомянул. Есть в Церкви такое положение, которое помогает священнику определить, допустимо или недопустимо признавать брак утратившим каноническую силу.

– А если нет показаний к расторжению?

– Там достаточно широкий список. В любом случае человеку стоит подойти к священнику, желательно не к первому, которого он встретил по дороге, где-нибудь в троллейбусе, хотя и такое тоже бывает. Нужно посоветоваться, потому что всегда это индивидуальная ситуация. Это как врач. Правильный врач не будет говорить с экранов телевизоров: всем рекомендую пить эти таблетки при температуре. Так нельзя. Обращайтесь, пожалуйста, к вашему лечащему врачу, он послушает ваше сердечко, посмотрит ваши анализы и скажет, что можно или нельзя. Священник точно так же оценивает ситуацию: что произошло, в каком состоянии сейчас находится семья, возможно ли ее вернуть, а в моем опыте такие ситуации были, когда люди развелись, пожили – и потом семья восстановилась; и, слава Богу, люди живут хорошо. В случае, если восстановить семью невозможно, дается определенное время, а потом дается благословение на вступление во второй брак. Чин второго и третьего брака тоже совершается.

– Вопрос от Сергея: «У Иосифа, мужа Богородицы, было две жены. В нашей стране очень мало мужчин, а теперь становится еще меньше. Почему Церковь поддержала поправки к Конституции, по которым можно иметь только одну жену, хотя Иисус не запрещал иметь несколько жен?»

– Сергей, я читал и Библию, и Евангелие, и Вы ошибаетесь, что у Иосифа было две жены. Иосиф был человек семейный, у него была жена, дети. Он овдовел, супруга умерла. Он уже был в преклонных летах, и именно ему, как обручнику, хранителю, поручили попечение о Деве Марии. Она была обрученной ему супругой, то есть они были обручены, но по сути не были супругами. К вопросу о двоеженстве – человек овдовел и взял на себя попечение о Деве Марии. Это первая существенная неточность.

Вторая – Вы говорите о поправках к Конституции. Я Конституцию тоже читал и не видел, чтобы в Конституции было написано про одну, две или три жены… У нас Семейный кодекс регламентирует супружеские отношения. В Конституцию действительно были внесены поправки, но они касались не количества жен, а говорили о том, что браком в нашей стране признается союз мужчины и женщины. Что мы не признаем тех историй, которые распространяются сейчас постепенно в мире, когда признают брак между мужчиной и мужчиной, между женщиной и женщиной. Кто-то уже настаивает на том, что брак с домашними животными тоже надо регистрировать, что это тоже считается браком.

Наша Конституция соответствует понятиям Священного Писания.

– Вот у нас как раз об этом следующий вопрос, давайте я его зачитаю. «Существует гипотеза, что гомосексуальность является генетической особенностью. Если учитывать это, почему Церковь выступает против однополых браков? Почему столько лет не меняется это отношение у Церкви?»

– Церковь старается ничего не придумывать. Сегодня уже были упомянуты Священное Писание, Библия, Евангелие. Церковь говорит о том, что Бог открыл людям, что, собственно говоря, хранится в течение тысячелетий в этой замечательной книге под названием Библия. И там черным по белому, на понятном русском языке сказано о том, что отношения между мужчиной и женщиной в браке являются благословенными, это то, что Бог благословляет. А отношения иные являются мерзостью перед лицом Божиим.

Делать мерзости перед лицом Божиим как-то неправильно для человека, который думает о Боге. Если человек себя считает самодостаточным, он может сам решать свою судьбу,  может иметь другое мнение, но Церковь все-таки следует тем заповедям, тем заветам, которые открыты Богом. Поэтому Церковь сохраняет традиционное, единственно верное отношение к браку – это союз мужчины и женщины.

Что же касается гомосексуальных отношений как неких генетических повреждений, послушайте, я знаю такую науку, она называется психиатрия, и психиатрия, которая в течение последних десятилетий развивалась, свидетельствует о том, что это психическое нарушение. Такое же нарушение, как аутизм, как шизофрения. У нас отношение к людям с психическими нарушениями в стране, в мире достаточно бережное. Есть специалисты, которые стараются помочь таким людям преодолеть те нарушения, которые у них есть, и достаточно успешно это в определенных случаях делают. Но мне не придет в голову даже представить себе, что мы, например, увидим на улицах парад аутистов или парад шизофреников (вот соберем их, выведем из больниц или из семей, где они проживают, и будем демонстрировать это их повреждение, их несчастье, беду).

И такие извращенные отношения пытаются вывести на поверхность, а зачастую те люди, которые в Европе выходят на эти парады, – это шоумены. Заплатили – пошел,  кого хочешь – сыграю. Как-то была беседа по этому поводу, и мне стало интересно, насколько актуален этот вопрос, насколько актуальны эти отношения, сколько в мире есть людей, относящих себя к этой категории. Какая-то испанская статистическая компания, которая занимается этим изучением, дает цифру на 2017 год. Это чуть меньше 5 миллионов. Это при восьми миллиардах населения ноль целых шесть сотых процента.

– Да, их не так много, но для них Церковь закрыта будет? Я поняла Ваше отношение к парадам, а если такие люди придут в Церковь?

– Церковь открыта абсолютно для каждого человека. Если такой человек придет в храм для того, чтобы популяризировать свое нарушение, свою генетическую поврежденность, чтобы демонстрировать себя, какой он есть, то, конечно, мы попросим его удалиться. Если же человек придет с просьбой о помощи, к нему будет отношение такое же, как к человеку, который нарушил свои семейные обеты, изменил жене или украл что-то, как к любому человеку, который приходит с покаянием. Конечно, такой человек принимается, и мы будем стараться помочь ему преодолеть эту зависимость. Буквально так.

– Сейчас такая работа тоже у нас в регионе ведется? Был опыт общения с сообществом ЛГБТ?

– С сообществом ЛГБТ опыта общения нет, а вот людей, которые по той или иной причине соприкоснулись с этими отношениями, я, как священник, не один раз встречал на исповеди.  Да, это непросто, но все-таки мы старались вернуть таких людей к нормальной жизни, вернуть в их жизнь счастье. Люди приходили не потому, что хотели похвалиться чем-то, а потому, что им плохо от этого, что с этим делать – они не знают, просят: «Батюшка, помогите!» Я считаю, что тем людям, с кем мы общались в рамках исповеди, все-таки помочь получилось.

– Давайте перейдем к следующей теме. Главная тема, наверное, и этого только начавшегося года, и прошлого года – это специальная военная операция, через несколько дней уже будет год, как она идет. И следующий вопрос от непосредственного участника этих событий.

Дмитрий: «Я поехал на СВО в 2022 году, в феврале я получил ранение в легкое, и у меня как такового легкого нет. Сейчас я занимаюсь в тылу гуманитарной помощью. Как вы относитесь к спецоперации и молитесь ли за нас?»

– Дмитрий, прежде всего я хотел бы поблагодарить Вас за вопросы и сказать, что Вы герой, потому что не побоялись рисковать своей жизнью, защищая наше государство. Вы, получив ранение, встали на ноги и продолжаете помогать тем людям, кому тяжело. Поэтому просто мой личный Вам поклон и благодарность.

Сначала скажу о своем отношении к спецоперации как гражданин. Говорят: надо ли участвовать в спецоперации? почему мы должны что-то делать? Моя позиция – да, мы должны. Мы должны нашему государству. Кто-то говорит, что оно хорошее, кто-то – что плохое. Но мы живем, родились в нашем государстве. Хорошая или плохая система здравоохранения у нас, но она сохранила нашу жизнь, мы выросли. Хорошая или плохая система образования – но мы получили образование, мы умеем читать, писать, получили профессию. Хорошие или плохие у нас остальные сферы – но мы живем в отапливаемых домах, мы имеем работу, у нас есть кусок хлеба на столе, на нас сегодня не падают бомбы и ракеты, не наступают моджахеды. Государство сохраняет свои функции по отношению к людям, и мы сегодня живы потому, что живо государство.

Если государство говорит сегодня, что мы, граждане, должны защитить его интересы, то мы обязаны защитить его интересы. Мы очень много получили от государства, и мы должны защищать его интересы. Я это говорю не отстраненно, я это к себе отношу в первую очередь и стараюсь оказывать помощь тем людям, которые находятся в зоне специальной военной операции.

Многие наши священники сейчас находятся на территории специальной военной операции, они духовно окормляют тех ребят, которые находятся в бою. Буквально на прошлой неделе у нас один священник по просьбе военнослужащих был туда направлен и выполняет сегодня там свой долг. Но, конечно, много здесь есть вопросов, мы можем сейчас углубиться и весь вечер посвятить теме специальной военной операции.

Мне очень понравился некий образ, который больше ста лет назад дал коллега Олафа Шольца, канцлера Германии. А сто лет назад был замечательный канцлер Германии Отто фон Бисмарк, умнейший человек, в отличие от нынешнего, – он был достаточно независимым, самостоятельным политиком и высказал много интересных мыслей. И вот одна из них следующая. Можно провести эксперимент, взять банку и в нее насыпать сто черных муравьев, а потом в эту банку всыпать еще сто красных муравьев; эти муравьи родственники, но у них есть физиологические отличия. Банку закрыть. И что произойдет? Ничего не произойдет. Они как жили, так и будут жить,  каждый будет заниматься своим делом. Но если эту банку начать трясти, то муравьи начнут пожирать друг друга, черные – красных, а красные – черных. И вопрос: кто виноват в том, что муравьи начали друг друга пожирать? Виноват тот, кто трясет банку.

И мы находимся в той ситуации, когда начинают сотрясать мир, в котором мы живем.  Я не сравниваю нас с муравьями, мы люди, мы немного разные, кто-то живет на Востоке, кто-то живет в Европе, кто-то живет в центре России. И вот то, что происходит на Украине, – это сотрясение, это внешнее воздействие, это провокация, которая намеренно создана. И мы все, так или иначе, отвечаем на эту провокацию. Мы заложники этой ситуации. Но я убежден в том, что те решения, которые были приняты нашим руководством, могут быть несовершенными, идеальных решений в нашем мире нет, но они были необходимы, и нам сегодня как гражданам необходимо действовать в соответствии с теми решениями, которые приняты руководством нашего государства.

– Вопросов было много по специальной военной операции. Недавно в храмах проводился сбор в помощь участникам СВО. Чем можно помочь, кроме денежных средств? Служба милосердия наверняка здесь у вас работает?

– Много чем можно помочь. Чем помогают у нас в храмах? Да, деньги собирали, деньги передаются централизованно через Отдел социального служения РПЦ, передаются на территорию тех епархий, которые находятся рядом с зоной боевого соприкосновения. Это и епархии новых российских регионов, это епархии прилегающих регионов, где находятся госпитали, пункты временного размещения. Но сейчас ситуация некой гуманитарной катастрофы. Там люди нуждаются во всем; соответственно, на эти деньги приобретается то, что нужно приобрети. Но что я точно знаю: сколько было приобретено генераторов для выработки электричества, бурильных машин, чтобы бурить скважины и добывать воду. Теплые вещи, еда – это все нужно. Бывает какая-то общая помощь, когда в общий котел все складывается, и мы стараемся, чтобы то, что попадает в Церковь, – адресно попадало людям.

Но стоит, наверное, нашим согражданам посмотреть вокруг. Ведь кто-то работает на предприятии, а с предприятия призваны сотрудники, и предприятие, как правило, печется о тех сотрудниках, которые призваны. Можно принять участие в помощи тем, кто призван с вашего предприятия. Знаю, что общеобразовательные школы заботятся о тех ребятах, выпускниках школ, которые сегодня проходят службу в зоне СВО. Связываются с родителями, командирами, узнают, что нужно. В любом случае просто наше неравнодушие уже очень важно. Что делают наши прихожане? Покупают сетки и вяжут маскировочные сети, чтобы накрывать блиндажи, чтобы как-то сохранить ребят. Переплавляют воск от церковных свечей и заливают его в банки, такие свечи используют потом для освещения палаток, их хватает на десяток часов.

Я сейчас не возьмусь перечислять все формы помощи, но это и неравнодушие, и молитва, которую мы возносим Господу, а мы за каждой службой просим Бога о том, чтобы Он даровал мир, даровал победу. Не мир любой ценой, не мир, чтобы только угодить пацифистам, а мир в умах, в сердцах, в сознании правителей, руководителей, чтобы люди не проявляли ненависти по отношению друг к другу, чтобы мир вернулся в наши умы и сердца.

– Наверняка в ваш храм приходят люди с разными позициями, а если позиция отличается от вашей, если против СВО выступают? Ведь паства разделена в какой-то мере, вы их так же принимаете? Вы их успокаиваете?

– Мы их принимаем, мы с ними разговариваем. В первую очередь я несу ответственность за священников, которые служат на территории епархии. И если я вижу, что есть священник, пастырь, который очень смущается тем, что происходит, – мы с ним встречаемся; не для того, чтобы навязать ему свою позицию, а чтобы понять, чем он руководствуется, какие источники читает, знает ли позицию Церкви, Святейшего Патриарха.

Была ситуация, когда пришел священник, который категорически не принимал специальную военную операцию как то, к чему может иметь отношение Церковь. Я спросил его, прочитал ли он хоть что-то из того, что говорит Святейший Патриарх. Он сказал, что не читал. А читал ли он что-то из официальных документов, которые опубликованы? Нет, не читал. А давайте прочитаем. Прочитал и говорит, что уже по-другому взглянул, он думал, что все совершенно иначе. Он ушел со своими мыслями, он не то чтобы посыпал голову пеплом, но я вижу, что задумался. А когда человек думает, размышляет, это очень дорогого стоит, и я благодарен и этому священнику, и другим, с которыми такие содержательные беседы привели к тому, что люди начали думать. Это свойственно человеку. Я думаю, если человек не ангажирован теми или иными социальными сетями, то он хотя бы займет нейтральную позицию: «Не знаю, но буду Богу молиться. Господи, устрой!» Он не начнет вставать на чью-то сторону и людей призывать к неповиновению или к каким-то радикальным позициям.

– Арсений спрашивает: «Многих православных патриотов возмущает, что после освобождения бывших украинских территорий там восстанавливают советские революционные памятники и названия».

Как Вы к этому относитесь?

– Я очень кратко сейчас отвечу, хотя тема широкая. Я не в восторге от того, что городам, населенным пунктам, которые имели свои красивые исторические названия, в советское время даны были коммунистические, как у нас в Екатеринбурге много улиц, названных в честь весьма сомнительных героев. В рамках так называемой декоммунизации Украина вернула исторические названия, но мы сегодня, приходя на эти территории, говорим, что это украинское название, а мы вернем то, которое было. Всякое дело должно быть разумным. Когда родители дают имя своему ребенку, они думают, советуются, смотрят и принимают свободное решение, они свободны, какое имя дать своему ребенку. Народ свободен в своем выборе называть город, улицу, проспект или площадь так, как желает, что соответствует его мировоззрению. У нас прекрасные исторические названия городов, улиц. Я бы не стал ограничивать наших руководителей, наш народ выбором: либо оставить советское название, либо оставить название украинское, хотя зачастую это название прекрасное, оно было еще до появления Украины как государства.

Мы можем давать новые названия городам, у нас есть новые герои, у нас есть новые традиции. Я считаю, что подход к наименованию города, улицы, какого-то села должен быть разумным. Мы должны собрать умных, уважаемых людей, мы должны посоветоваться, найти такое название, которое стало бы объединяющим для людей, живущих на этой территории, людей, которые проливали за эту территорию свою кровь, будут эту территорию восстанавливать. Чтобы это название, как знамя, объединяло, а не вносило раздор. Я против каких-то автоматических формул по наименованию или переименованию городов, проспектов, улиц.

– А если этот вопрос к Екатеринбургу отнести? У нас есть и улица Карла Либкнехта, и Ленина. Вы инициативу такую проявляли по переименованию?

– Не раз эта инициатива озвучивалась, вопросов достаточно много, я их задавал людям, которые давно живут в Екатеринбурге: «Скажите мне, пожалуйста, что Вы знаете о Карле Либкнехте? Какую роль он сыграл в жизни Екатеринбурга?» Молчание было мне ответом…

И про Сакко и Ванцетти небезызвестных, и про Долорес Ибаррури. Я бы задался таким вопросом, чтобы мы не воевали за то, вернуть старое или оставить существующее, а чтобы к этому подошли разумно. Если историческое название красивое, понятное, то прекрасно. Кстати, некоторые исторические улицы назывались совершенно невнятными, некрасивыми названиями – зачем к ним возвращаться? Можно найти новые прекрасные достопримечательности, новые имена.

– К администрации Екатеринбурга вы уже выходили с этим предложением?

– Неоднократно эти вопросы обсуждались. Вот мы сейчас находимся в центре «Царский» на улице Царской. Некогда она называлась улицей Толмачева. Было принято решение о переименовании; соответственно, часть улицы Толмачева, на которой нет жилых домов, была переименована в улицу Царская. Красивое название. И тем более когда я познакомился с биографией Толмачева, с его совершенно подлейшими поступками, которые совершал этот человек, то почему в Екатеринбурге должна быть улица его имени? У меня вопросы.

– Сейчас небольшой блиц. Может ли Церковь помочь человеку, имеющему наркотическую зависимость? Есть ли на Урале проверенный православный реабилитационный центр?

– Да, Церковь может помочь. Панацеи, конечно, нет, чтобы человека гарантированно исцелили. Это всегда задача очень непростая. Наркотики повреждают сознание, повреждают психику человека, и восстановить их бывает очень тяжело. Да, Екатеринбургская епархия уже девять лет назад учредила реабилитационный центр в городе Ревда, Свято-Пантелеимоновский реабилитационный центр. Мы сотрудничаем с благотворительным фондом «Ника», и лично я достаточно регулярно направлял и направляю в этот центр людей. Приходят в храм и говорят, что у них сын, брат или муж – наркоманы. Что делать? Они готовы лечиться. И я вижу судьбу этого человека после того, как он закончит реабилитацию и выходит в жизнь. Достаточно высокий процент людей, которые не возвращаются к употреблению наркотиков. Но есть люди, которые не вернулись к нормальной жизни. Реабилитировались, потом опять срыв, потом опять – это нормальное явление. Но, по крайней мере, в этом центре регулярно с людьми, которые туда попали, беседуют священник, психологи. Эти люди посещают храм. Тот спектр возможностей, который Церковь может дать с целью помочь человеку, мы используем.

– Это бесплатно?

– Это бесплатно и для самих наркозависимых, и для их семей. Пожалуйста, обращайтесь в реабилитационный центр, который у нас в Ревде. В свою очередь, в Екатеринбургской епархии, на улице Репина, 6 действует Отдел по противодействию наркомании, где регулярно находятся и сотрудник фонда, и психолог. Там все телефоны реабилитационного центра указаны, по ним можно позвонить, задать вопрос, и я думаю, что помощь психологическую, моральную, социальную, помощь по реабилитации вы получите.

– Давайте перейдем к следующему вопросу. Сегодня в России отмечают День православной молодежи; и сегодня праздник Сретения Господня. Совершенно разные люди задавали вопросы, в том числе та самая молодежь, школьники. И вот вопрос от Анастасии: «Кто такой митрополит и почему именно его просят помолиться за всех людей на земле?»

– Кто такой батюшка? Батюшка – это священник, который служит в храме, служит Богу и помогает людям. Кто такой митрополит? Митрополит – это батюшка для батюшек. Это архиерей, епископ, руководитель Церкви на определенной территории, в данном случае на Урале, если говорим о митрополите Екатеринбургском и Верхотурском. Это священник, архиерей, который руководит не одним храмом или монастырем, а храмами и монастырями на всей территории Екатеринбургской епархии.

Почему он должен молиться обо всем мире? Я бы так сказал: о ком должна молиться мама? Мама молится о своих детях, дочках и сыночках. А о ком молится учитель? Если учитель верующий, он знает, как молиться Богу, – он молится о тех, кого знает, о своих учениках, он о них заботится. О ком молится батюшка? Батюшка молится о прихожанах, о людях, которые приходят к нему в храм и просят помолиться. Ну а о ком должен молиться митрополит, который несет ответственность и заботу обо всей епархии? Он молится обо всех людях, которые живут в Екатеринбурге, в Верхотурье, в Первоуральске – во всех городах нашего региона, обо всех людях, которые просят его об этом. И, кстати, эта молитва имеет некий ответ. Во всех храмах нашего региона молятся о митрополите, это взаимно. То есть во всех храмах, за каждой службой произносится молитва, где поминается митрополит. Мы молимся друг о друге, и Бог нам помогает. Если наша юная вопрошательница помолится за свою маму, за своих одноклассниц и получит ответ на эту молитву, увидит, как Бог помогает. Я думаю, что ей будет нетрудно понять, зачем митрополит должен молиться обо всей своей Церкви.

– Как отучить ребенка от постоянного пользования смартфоном? Вообще нужно ли отучать, если в этой реальности дальше жить ребенку?

– Я бы сказал не отучить, а научить правильно пользоваться. Можно пользоваться неправильно, когда ребенку 3-4 годика, он уже целиком сидит в планшете, и родителей это устраивает. Дали ему планшет, он там пальчиком нажимает и не мешает, и вроде как хорошо. Но начнем с того, как говорят врачи, что ребенок в младшем школьном возрасте не должен смотреть на экран компьютера, планшета, телефона больше часа, потому что это вредно для глаз. И если не научили этому времени пользования, то ребенку исполняется 10–12 лет, а у него испорчено зрение, он полуслепой. Чтобы ребенок не испортил свое здоровье, нужно научить его регламентировать время, что можно делать и сколько времени можно.

Слушайте, мы же не говорим ребенку, чтобы он выходил на улицу, подходил к любому дяде или тете и делал то, что они ему говорят. Но ведь в планшете, в мобильном телефоне ребенок через социальные сети вступает в общение с неопределенным кругом лиц, и они могут оказать и оказывают на него воздействие. А там действуют и мошенники, террористы, и чтобы ребенок не стал жертвой такого воздействия, конечно, нужно его научить пользоваться сетями, а где-то и оградить от этого, защитить. Как мы ограждаем, говоря: «Не иди за незнакомым дядей или незнакомой тетей, не заходи в подъезд или еще куда-то». И та же культура должна быть и в отношении смартфона, не должно быть безусловной свободы, безоговорочной свободы. Мы можем потерять либо здоровье ребенка, либо самого ребенка.

Сейчас уже достаточно много исследований тех пагубных явлений на психику ребенка, на его коммуникацию, когда дети уже не могут разговаривать. Происходит некий компьютерный аутизм, зависимость. Я за то, чтобы люди были независимы, чтобы люди были свободны. Как апостол об этом говорит: все мне позволительно, но не все полезно. Человек не должен становиться рабом чего-то.

– Очень сложно найти таких детей. У меня ребенку 11 лет, и ограничить его, просто сказав «пожалуйста, не смотри», – не получится. Может, в 7 лет еще будет прислушиваться ребенок, но старше – уже нет.

– «Не смотри» – я бы не стал говорить. А сказал бы: «Давай с тобой поиграем в мяч, в теннис, почитаем книгу, пойдем погуляем». Должна быть альтернатива. Ребенок нуждается в любви, он формируется любовью. Игра в телефоне, смартфоне не может дать любви. Она может дать определенные навыки. Это хорошо, но надо давать навыки в рамках того времени, тех задач, которые мы ставим. Но общаться с детьми необходимо. Дети нуждаются в родительской любви. И, кстати, я видел печальные ситуации, когда дети мстят родителям. Родители дали им планшеты, но не дали им любви, дети вырастают – и не заботятся о своих родителях, они им мстят, они их не любят, они отвечают родителям неким презрением: «Ты меня не любил, и я тебя тоже любить не буду». Я думаю, что и вы как родитель не пожелаете себе таких перспектив.

А вот наказание – это интересная тема, дело в том, что слово «наказание» со славянского языка переводится как «научение». Мы считаем, что наказать – значит что-то сделать, чем-то стукнуть или куда-то поставить, а правильный смысл – это научить. Если ты можешь научить ребенка словом, собственным примером – учи, наказывай таким образом. Если ты можешь наказывать с любовью – делай так. Как у одного мудрого человека говорится, что в доме должен быть ремень, но он должен висеть на стене, не надо ребенка бить, но он должен понимать, что есть опасность некоего наказания.

Тут очень тонкая грань. Я против насилия над детьми, когда родитель пользуется тем, что он старше, сильнее, и начинает причинять боль ребенку – он его травмирует, деформирует его.

– Шлепок, подзатыльник – в Вашей градации это уже насилие? Как вас воспитывали? Неужели ни одного раза подзатыльника не дали?

– Конечно, и подзатыльники, и не только – все это было пройдено. Если человек, который несет ответственность за воспитание ребенка, находит какую-то меру воздействия, такую, чтобы она не была унизительна, чтобы в ней не было членовредительства и она была усвоена ребенком, чтобы это было педагогическое воздействие, то это нужно сделать. Но это очень индивидуальная тема. К мальчишке – одно, к девочке – другое. Когда ребенок понимает, за что его наказывают, – это одна ситуация; когда он не понимает и его наказывают и делают это регулярно – это ужасная ситуация. Я бы адресовал вас к трудам замечательного педагога Константина Дмитриевича Ушинского, в этом году ему исполняется 200 лет. Это отец русской педагогики. Он прекрасно говорит о том, какое научение, какая мера наказания полезна и помогает ребенку усвоить некие жизненные уроки, а уроки давать надо. Очертить рамки, что хорошо и что плохо, – необходимо. Если в детстве ребенку не показали эти рамки, а сказали «живи как хочешь», то он переходит в возраст совершеннолетия, когда эти рамки уже законом поставлены. Есть административный и уголовный законы, а он не знает, у него рамок нет, и он становится преступником, потому что не научен соблюдать рамки. Попадает в места не столь отдаленные, от нас в том числе. Кто виноват? Виноват родитель, который в детстве мудро, с любовью не обозначил эти рамки. Рамки обозначать необходимо.

– Вопрос от волонтера Василия: «Я являюсь представителем волонтерского штаба акции «Мы вместе». И именно мы, волонтеры, помогаем с 2020 года всем бабушкам и дедушкам Свердловской области, а также другим жителям Свердловской области в рамках борьбы с коронавирусом. У меня вопрос: во время пандемии коронавируса Вы выступали против QR-кодов и настороженно относились к вакцинации. Но именно после создания коллективного иммунитета удалось стабилизировать ситуацию. Изменилось ли Ваше отношение к принятым мерам и чему научила Вас пандемия коронавируса?»

– Изменилось ли отношение? Вопросов много. Я знаю, что пандемия у нас в стране закончилась 24 февраля 2022 года. Для меня это очень важное свидетельство. Безусловно, это болезнь, которая унесла множество жизней, болезнь, в борьбе с которой множество волонтеров, врачей, наших прихожан совершали подвиги, уходя в «красные зоны», помогая людям, заражаясь, страдая этой болезнью. Но все-таки тот психоз, который был создан вокруг болезни, оказывал свое, я считаю, очень губительное влияние. Психоз в том, что каждая новость, каждый сюжет только об одном. Я не против этих кодов как элементов компьютерной технологии, я и сам регулярно ими пользуюсь, я против того, чтобы использовать их необоснованно. И об этом у меня в телеграм-канале подробно можно прочитать – когда нет прямой связи между наличием QR-кода и наличием или отсутствием опасности, которую человек может представлять для окружающих людей. Люди подвергаются некоему социальному эксперименту с введением QR-кодов, эксперименту, не обеспеченному законодательно, нет таких законов, что по QR-коду ты сюда можешь пройти, а сюда не можешь пройти. Когда этот эксперимент проводился, и он проводился на фоне болезни и смерти, то еще усугублял воздействие. Поэтому позиция в отношении уместности применения этих электронных допусков, электронного регулирования людских потоков во время пандемии у меня не поменялась. А вот мыть руки, заботиться о здоровье и помогать ближним – это необходимо делать.

– А к вакцинации отношение не поменялось?

– Я скажу так, что есть эмоции, а есть наука. Наука говорит о том, что эффективность и безопасность вакцины подтверждается рядом научных опытов, научных изысканий, которые имеют определенную продолжительность. Та история с вакцинацией, которая проходила во время пандемии по миру, вызывала у меня очень много вопросов. С одной стороны, я искренне переживал и молился за тех ученых, которые разрабатывали вакцины, которые делали совершенно потрясающие технологические прорывы. Да, это необходимо было делать. Но вопрос эффективности, вопрос действенности и безопасности вакцины с точки зрения научной у меня все-таки есть. Я ответа достоверного, подтвержденного наукой, не получил.

Поэтому я не отношу себя ни к одному лагерю – ни к антипрививочникам, считающим, что это печать антихриста, от которой мы сейчас все умрем, ни к тем людям, которые носили значки, что они привиты.

Для того чтобы поставить прививку, необходимо убедиться, что человеку можно ее ставить. Пример. У меня есть знакомая, которая работает в администрации города Санкт-Петербурга. Она, как законопослушная гражданка, пришла в свою поликлинику мэрии Санкт-Петербурга с тем, чтобы ей была поставлена одна из прививок. Доктор посмотрел ее, смерил давление, посмотрел ее карточку, задал какие-то вопросы, минут 40 он с ней общался и сказал: «Вам эту прививку ставить нельзя. Не рекомендую. Рекомендую в крайнем случае поставить вот такую». Я за такой подход. Это было сделано абсолютно правильно с точки зрения врача и пациента. Да, она послушалась, сделала другую прививку. Вот вопрос: с кем из тех людей, которых прививали в торговых центрах, в пунктах вакцинации, в автобусах, была проведена такая беседа? Чью медицинскую карточку посмотрели и сказали: вам это полезно или неполезно, можно или нельзя. Вот когда наука превращается в большую акцию, социальный эксперимент, здесь много вопросов.

Конечно, у меня возникают вопросы, а люди, наш губернатор, наш президент должны отвечать на эти вопросы. И они отвечают так, как отвечают. Я с уважением отношусь к их ответам и понимаю, что они должны принимать меры, они несут ответственность за наших граждан, они знают статистику, сколько людей умерло.

Нет идеальных решений, я могу лишь поделиться своим мнением. По итогам всего того, что происходило, я не стал ставить прививку ни одну, ни другую, ни третью, но это мое решение, моя ответственность. Да, маску, когда было необходимо носить, – носил. Советовался с врачами. Один уважаемый врач говорил: «Вот я поставил прививку – все нормально. Ставь и ты, пожалуйста». Другой врач говорил: «Не надо участвовать в экспериментах, не стоит». Послушал одного врача, послушал другого – принял свое решение. Я бы очень хотел, чтобы наши граждане, наши соотечественники слушали, чтобы им было с кем посоветоваться, чтобы гениальные врачи, которые изобретут вакцины, не были убиты в аборте, чтобы талантливый ребеночек родился. Как некогда родился Бах. Вы знаете, что Бах был тринадцатым ребенком в семье, и когда мама была им беременна, то говорили, что там какой-то уродец. Он родился – и мир получил Баха. Вот я бы хотел, чтобы среди тех 970 тысяч детей, которые могут родиться, был тот отечественный ученый, который изобретет лекарство и от короны, и от каких-то прочих вирусов. Чтобы среди них был ученый, который создаст отечественный широкофюзеляжный самолет, а другой родившийся инженер его воплотит, а рабочий его соберет, и пилот, родившийся среди 970 тысяч, поведет этот самолет над небом нашей необъятной Родины.

– Следующий вопрос от Марины из детского хосписа: «Мой сын Иван в 11 лет заболел лимфобластным лейкозом и уже четыре с половиной года с ним борется. В данный момент мы находимся в детском хосписе, и к нам приходят сюда батюшки, чтобы провести службу, причащают Ваню раз в неделю, приходит сестра Екатерина, сестра Татьяна – и мы очень благодарны им за то, что они посещают нас, они помогают нам пережить какие-то определенные невзгоды, понять, что нам нужно дальше, к чему стремиться. И у меня такой вопрос: везде ли организована такая деятельность?»

– Я отвечу кратко. Во-первых, я снимаю шляпу перед вашим подвигом. Доводилось бывать, знаю эти стены и интерьер детского хосписа, где вы находитесь. Да, это подвиг вот так находиться у постели тяжело болеющего, порой умирающего ребенка. И когда есть возможность помолиться вместе со священниками, когда Бога призывают на помощь и Бог действует (и для всех это становится очевидным), это уникальная возможность. Мы стараемся быть во всех учреждениях, куда нас пускают, где администрация, главный врач отвечают взаимностью и говорят: давайте мы сделаем пост сестры милосердия, которая будет помогать мамам и детям, она подготовит их к визиту священника, священник придет и совершит то, что он как пастырь должен совершить, и это поможет. На сегодняшний день большинство медучреждений города имеют и пост сестры милосердия, и окормляются священниками.

Есть больницы, медучреждения, где позиция главного врача такая, что он не идет на контакт. Это особенно ярко как раз проявилось в период пандемии, когда были ковидные госпитали, куда священника не пускали, даже несмотря на то, что он прошел соответствующую подготовку, имеет соответствующую экипировку. Вот такая позиция главврача, но что делать? Она такова.

– Таких учреждений много?

– Таких учреждений немного и я, собственно говоря, провожу работу, общаюсь с врачами, с главными врачами, мы находим общий язык, и таких учреждений, где не ступала нога священника, становится меньше. Я надеюсь, что мир, согласие, понимание в наших медицинских учреждениях водворятся. Даже такая ситуация у нас была, когда священник заболел ковидом, находился в реанимации и просил, чтобы к нему пришли, его исповедовали, причастили, но такой возможности не было обеспечено, и он умер без причастия, без напутствия. К сожалению, и такие крайности бывают. Я за Ваши молитвы, Марина, Вас благодарю и надеюсь, что ситуация нормализуется и что в другие места, где люди в этом нуждаются, тоже будут приходить пастыри.

– Вопрос про Шигирского идола. Как Вы относитесь к идее сделать его символом Екатеринбурга?

– Насколько я знаю, Шигирского идола уже даже переименовали, убрали слово «идол» и назвали просто Шигиром. Интересная тема, поделюсь своими мыслями по этому поводу, это просто мысли, а не какая-то декларация. Мне доводилось бывать в очень интересных исторических местах, в Греции, Афинах, где я посещал руины древних языческих храмов Аполлона, Артемиды. Интереснейшие места, изученные учеными. Там уже протоптаны туристические тропы, люди приходят, смотрят, дети-школьники приносят туда какие-то справочники, готовят уроки по этой тематике – это объект культурного наследия, это объект истории, там действительно пласты истории, которую интересно изучать, с которой интересно знакомиться. Я не видел, чтобы кто-то использовал эти храмы по назначению, чтобы приносил туда кошек, собак, резал их, кровь из них выпускал, сжигал их. То есть человечество воспринимает эти объекты как объекты культурного наследия, как исторические объекты, с которыми надо познакомиться, которые надо сохранять. Но не как объекты, которые надо использовать с религиозной целью.

Если мы говорим о Шигире, это уникальный памятник, исторический памятник, который удивительным образом был обретен, сохранен, изучен и, я думаю, десятилетия будет изучаться. Он есть, это артефакт. И до сих пор не установлено его назначение. Что это? Это кто-то вырезал скульптуру своей бабушки? Или это палка-копалка? Прялка? Или это какой-то объект религиозного культа? Надо изучать. Но сегодня делать некий культ вокруг этого идола странно…

Я видел, что в детском садике уже постановки ставят: «Ты, Шигир, нам помоги». И показывают, как некие предполагаемые наши предки совершали поклонение вот этой палке, деревяшке. Но мы же не ходим в лес пням поклоняться, мы нормальные люди XXI века, поэтому должны цивилизованно относиться к этому артефакту. Он есть, его нужно изучать.

– А достоин он стать символом 300-летия Екатеринбурга?

– Я не очень понимаю, какое отношение 300 лет жизни Екатеринбурга имеют к тому болоту, в котором нашли этот артефакт? Люди строили город, созидали его как архитектурную достопримечательность, делали инженерные коммуникации, создавали культуру – это я понимаю. А вот то, что достали из болота... Ну давайте мы еще что-нибудь достанем. У меня такой связи нет, и поэтому в мою голову это не вмещается. Что общего между Шигиром и Екатеринбургом? Может, единственно то, что Шигир является достопримечательностью, которая, как предполагают ученые, имеет сколько-то там тысяч лет. Возможно. Но 300 лет Екатеринбургу – и тысячелетия Шигиру… У меня много вопросов. Поэтому если бы мне задали вопрос о том, нужно ли сделать Шигира символом, я бы пожал плечами. Я не понимаю, зачем это нужно. Я бы не стал делать Шигира символом Екатеринбурга, для меня это необъяснимая логика.

– Следующий вопрос с фотографиями, я их покажу. Это не прейскурант цен, это прейскурант пожертвований. Вопрос от читателя телеграм-канала: «Пожертвование за поминовение может доходить до 5 000 рублей. Так и стоимость венчания или отпевания тоже может доходить до 5 000 рублей. Понимаю, почему определенная цена стоит на книгах или иконах, Церковь их закупает, но почему сумма пожертвований, еще и такая, в несколько тысяч рублей за требы, определена заранее?»

– Я держу в руках фотографии. Тут перечень: сорокоуст, молебен и т.д. И внизу написано: «Крещение. Пожертвовать что-то за крещение или ничего не пожертвовать определяет сам крещаемый». И это с любым священнодействием. Как правило, висит еще такая бумажка в храме, что указаны рекомендуемые размеры пожертвований, но вы можете сами принимать решение.

– А такая сумма кругленькая откуда берется?

– Давайте я обрисую ситуацию, а Вы мне ответите, как быть. Смотрите. Вы приходите в храм и спрашиваете: «Батюшка, Вы можете нас повенчать?» Священник обязан что сказать? «Конечно же, могу. Но я сначала должен вам рассказать о том, что такое таинство Венчания, о браке, о его смысле». Собственно, то, о чем мы говорили раньше: чтобы не пришлось через какой-то короткий период развенчиваться.

Хорошо, вы подготовились и приходите в храм. Открываете дверь. В храме темно, в храме холодно. В храме под ногами грязь. Почему? Ну, потому, что электричество стоит денег, отопление стоит денег. Нет, воду дают и по тарифу счет выставляют. Раз тепло поступает в храм, то либо газовая служба, либо служба энергетиков четко, строго требуют оплату.

Еще надо в храме убираться. И вот вы пригласите друзей, близких на ваше венчание, а священник вам скажет, что у него голоса нет, он петь не может. Но он позовет бабу Маню, она поскрипит вам своим голоском на вашем венчании. Вы скажете: «Послушайте, а нельзя ли все-таки помыть полы, включить свет и сделать так, чтобы какой-то благозвучный хор пел?» Можно. Но для этого мы должны это оплатить, кого-то пригласить и так далее.

Хорошо будет, если тот человек, который задает этот вопрос, придет ко мне и скажет: «Владыка, давайте снизим этот тариф, я сама буду петь, убираться, изготавливать свечки,  буду все это делать во славу Божию, не буду ни есть, ни пить, буду голодать». Ведь большинство людей, которые в храме поют, имеют свои семьи, которым тоже надо что-то есть. Поэтому если вы мне скажете, как выйти из этой ситуации, то я из нее выйду этим путем. Чтобы можно было сделать так, чтобы храм жил, чтобы в нем было светло, тепло, убрано, чтобы в нем совершалось богослужение, но чтобы это ничего не стоило.

– А если нет таких денег и просят повенчать. Повенчают?

– Мы настаиваем на том, чтобы в храме было большими буквами написано: если у вас нет возможности в соответствии с этим рекомендуемым тарифом что-то внести – внесите сколько можете, а если ничего не можете, то и бесплатно, конечно же, сделаем. Церковь – это не место, где оказываются услуги по тарифу. Если вы не можете оплатить, то мы сделаем все, что необходимо: и повенчаем, и отпоем, и помянем. А если у вас есть возможность, то вы какое-то пожертвование приносите, и мы с благодарностью его принимаем.

Когда я начинал свое служение как священник, у меня такая история была. В храме лежали свечки, рядом стоял ящичек. Хотите – пожалуйста, сколько вы считаете нужным, столько и пожертвуйте. И мы жили, слава Богу, семь лет вот в таком формате. Но постоянно мне приходилось отбиваться. Люди приходили и говорили: «А сколько я должен пожертвовать?» Я говорю: «Сколько хотите». – «Нет, я так не понимаю, скажите и напишите, сколько я должен». В конце концов мы написали большими буквами: «берите все, что хотите».

– Сейчас, видимо, этих больших букв в храмах становится уже меньше. Мы сейчас  только одну маленькую сноску увидели в конце прайса.

–  Вот какую положительную роль играет наша прямая линия. Вы задали вопрос, и я постараюсь, чтобы такие большие буквы у нас появились в храмах и города, и епархии, чтобы люди видели и понимали, что это не выкручивание рук, упаси Боже.  Если у вас есть возможность заплатить, а у многих людей есть такая возможность, то этот вопрос не возникает. Возникает вопрос обратный: «А что так мало?»

– Даже так?

– Даже так. Поэтому это некая рекомендация, как на дороге есть знак, который ограничивает скорость, а есть знак рекомендуемой скорости. Это рекомендуемое – а там уже кто как может.

– Вопрос от Дениса: «Сколько зарабатывает священник? Каковы источники дохода, а также откуда у духовенства современные дорогие авто и почему духовенство их не продает для помощи малоимущим»?

Таких вопросов было много, вот Вы тоже с часами пришли, насколько они дорогие?

– Электронные часы со стрелками, я уж не знаю, насколько они дорогие, я уже года четыре ими пользуюсь, они ходят, не ломаются – и хорошо.

Сколько зарабатывает священник? Я уже не первый раз отвечаю на этот вопрос. Позиция, которую я озвучиваю священникам, такая, что их зарплата должна соответствовать средней зарплате людей, которые трудятся, живут в муниципалитете, в регионе. А такая цифра есть. Это как зарплата учителей. Священник в Екатеринбурге получает в среднем 30–35 тысяч рублей. Когда я называю эту цифру, то люди спрашивают, почему так мало. Я как руководитель организации не могу не получать заработную плату, и я скажу, что она соответствует зарплате учителя города Екатеринбурга.

– Не частной школы, а муниципальной?

– Что такое частная школа? Я не ориентируюсь в зарплатах в частной школе.  У нас есть своя епархиальная частная православная гимназия святого Симеона Верхотурского на площади Обороны, мы в частной школе с трудом удерживаем уровень зарплаты такой, как в соседней муниципальной школе, чтобы наши учителя не уходили туда. Мы платим ту зарплату, которую мы обязаны выплачивать согласно Трудовому кодексу. А что касается автомобилей…

– …дорогих подарков, давайте так это назовем.

– В Екатеринбургской епархии на сегодняшний день служит 338 священников, и поскольку не первый раз такой звучит вопрос, я уже спрашивал, сколько у этих 338 священников автомобилей. Ответ: 217. Это много или мало? Я просто обратился к данным Росстата по нашему региону, сколько автомобилей на душу населения у нас в регионе. Цифра, которую я запомнил: на 800 человек в нашем регионе приходится 430 автомобилей. Или уж если совсем просто, то на одного человека приходится 0, 54 автомобиля. А у священников получилось на одного священника 0, 68 автомобиля. Немножечко больше, чем в среднем по региону.

А если сравнить Екатеринбург и область? Оказалось, что в городе Екатеринбурге в среднем меньше автомобилей, а в области больше. Объяснимо достаточно просто: в Екатеринбурге развита транспортная среда, можно ехать на метро, на троллейбусе, на трамвае, что и делают священники. Даже в Храме-на-Крови у нас священнику уже 62 года, он ездит на велосипеде круглый год, и зимой, и летом. И он такой не один. Рядышком у нас Вознесенский храм – и батюшка там ездит на электрическом скутере.

– Я думаю, тут все-таки речь идет о каких-то дорогих автомобилях, о подарках, возможно.

– Дорогие автомобили – это тоже тема, которую я изучил. Самым распространенным автомобилем у священников Екатеринбургской епархии является семиместная LADA Largus. И это объяснимо. Священники – это люди, которые не только говорят о том, что надо иметь нормальную семью, чтобы было много детей, – они и на деле это выполняют. У нас много многодетных священников. Если священник семейный, то это, как правило, многодетная семья. Но есть и такие семьи, которым Бог не дал детей. Но, как правило, у священников многодетная семья. Многодетную семью можно возить на разных автомобилях, можно на дорогих минивэнах, но вот самым распространенным автомобилем является LADA Largus. Иногда мне приходится делать замечание, когда священник приезжает из области и я вижу, что его автомобиль находится просто в аварийном состоянии, на нем опасно ездить. И я говорю ему, чтобы либо на автобус пересаживался, либо искал возможность привести в нормальное техническое состояние автомобиль.

Что же касается дорогих автомобилей, смотря что считать дорогим автомобилем. У меня есть данные о двух таких автомобилях в епархии. Один священник в нашей епархии перемещается на автомобиле Volkswagen Touareg, четыре года назад сделанном. Но, простите, священник до того, как он стал священником, был директором одного из ведущих предприятий нашего города. И свое благосостояние он сформировал тогда, когда он был директором и акционером этого предприятия. Да, он ушел с работы и не получает доходов, да, он снизил свой социальный уровень, но у него есть хороший дом, у него  обеспеченная семья, он воспитал детей, которые сейчас специалисты очень высокой квалификации, которые тоже помогают и участвуют в жизни его семьи. Мне ему сказать, чтобы он продал свой автомобиль? Но у него большая семья, у него дети и внуки, какие у меня основания? Я такого не скажу.

И, скажем так, попа на «Мерседесе» в нашей Екатеринбургской епархии я не встречал. Ну, может быть, «Мерседес» какого-нибудь 1978 года выпуска, хотя он сейчас, наверно, дороже стоит, чем новый автомобиль.

Я перемещаюсь по городу и по области тоже не на «Мерседесе». У меня автомобиль «Шкода», без золотых колес. Ездит и ездит. Я не хочу людей смущать и искушать. Наверное, если бы я задался целью, чтобы был «Мерседес», может быть, мне кто-то и подарил бы его, но мне не надо, чтобы люди потом мне плевали в спину и говорили, что священники делают у нас в стране в такой тяжелой ситуации.

Да, у нас в стране тяжелая ситуация, и мы должны ее разделить. Поэтому мне не стыдно за то, на каких автомобилях перемещаются наши священники. Если настоятель Верхотурского монастыря преподает в Екатеринбургской духовной семинарии, он два раза в неделю должен ездить из Верхотурья в Екатеринбург и обратно, а это непростая дорога, Серовский тракт. Он мог бы сказать, что ездить не будет, будет просто сидеть на месте. Нет, он ездит, учит детей, у него много задач, которые он выполняет в Екатеринбурге, и я настаиваю на том, чтобы он проехал и не разбился по дороге. Да, у него есть автомобиль Toyota Camry тоже какого-то 2014 или 2015 года выпуска. Ездит, следит, она не рассыпается – и слава Богу. Корить и упрекать его за это будет непорядочно. Давайте пройдем по городу Екатеринбургу, где действительно есть дорогие автомобили, и в них сидят не священники.

– Следующий вопрос от блогера Алены: «Не так давно в сети начали появляться православные блогеры. Как Вы считаете, удается ли им привлекать молодых людей в Церковь? И второй вопрос: что можно делать священникам онлайн, а что только офлайн?»

– Священник очень похож на доктора. Мы обращаемся к доктору и священнику за помощью. Есть телемедицина, когда доктор старается оказать помощь онлайн по средствам связи, и это нормально, это очень многим помогает. И в этом отношении обращение священника через средства телекоммуникации к людям вполне нормально. Но мы понимаем, что в обоих случаях человек должен быть квалифицированным, врач должен быть врачом, а этот блогер должен быть человеком компетентным. Человек надел рясу, надел крест и начинает вещать. Поэтому надо убедиться, что это не проходимец, это важно. Так же, как, собственно, и с врачом.

Второе – есть вещи, которые сделать онлайн невозможно. Невозможно наложить гипс, вырезать аппендицит или сделать какую-нибудь операцию онлайн, можно получить консультацию, направление, а потом обратиться уже в специализированное медицинское учреждение.

Священник по сетям коммуникации может пообщаться, может дать какой-то совет, но он не может онлайн человека покрестить, повенчать, причастить или отпеть.

– А трансляции служб по телевизору? Каждый раз смотрим из разных храмов. Если я приду на службу в храм или посмотрю по телевизору – есть разница?

– Это очень хорошая практика, особенно в период коронавируса это было очень распространено. Вот я вижу часто по телевизору, как вкусно готовят пищу. Прекрасно! Там такие повара, там такие рецепты – пальчики оближешь. Посмотреть хорошо, но если я неделю просижу у телевизора, где будут показывать, как готовить пищу, то умру с голоду. Смотреть можно, но кушать тоже надо. Посмотреть службу можно, один, два, три, четыре раза – замечательно. Но все-таки прийти в храм нужно для того, чтобы исповедоваться в своих грехах, облегчить свою душу, причаститься Святых Христовых Таин. По телевизору нет таких технологий, это можно сделать только живьем, так же, как и операцию врачом.

А что касается привлечения молодых людей, действительно есть очень много ярких, интересных проектов, интересных блогеров, даже не блогеров, а интересных людей, которые ответственно, серьезно и профессионально вещают в Интернете. Но также немало и людей непрофессиональных. Поэтому смотрите и фильтруйте.

– У нас есть такие онлайн-батюшки в нашей митрополии?

– Да, регулярно выходил на связь настоятель храма в Академическом районе отец Даниил Рябинин.

– И в баскетбол играл даже с местной молодежью, насколько я знаю.

– Есть у нас батюшка, который служил в Сергах, сейчас он служит в Екатеринбурге, это иеромонах Тихон, он тоже достаточно активен в социальных сетях.

– Вопрос от Алексея: «Как-то летом я решил зайти в храм, погода стояла отличная, градусов тридцать, я был одет соответствующе, я был в шортах
и в футболке. Не успел я зайти в храм, как ко мне подбежал бравый охранник, объясняя, что в храм нельзя в шортах, и попросил меня пройти на выход. Честно говоря, я удивился, потому что такого регламента я нигде не слышал и не читал, что в храм нельзя в шортах. Меня это, честно говоря, удивило. Так ли то?»

– Такую же историю мне рассказал один друг, который путешествовал еще в прошлые времена по Европе, был в Ницце. А там жарко, он в шортах, это же просвещенная Европа. И когда он попытался переступить порог собора в Ницце, на него также вышел секьюрити и не пустил его. Да, вопрос актуальный, у нас есть на самом деле территории, куда не во всяком виде можно заходить. Мы понимаем, что человек приходит в храм, у него действительно что-то произошло, а он одет не для храма. И тут есть выход. Например, мы находимся сейчас в Храме-на-Крови. Здесь при входе можно протянуть руку и взять специальный фартучек. Мужчина в шортах этим фартучком оборачивается. Просто в Храме-на-Крови большой туристический поток, и чтобы не было никаких препятствий, так люди поступают. И это правильно. Ряд храмов это сделали, позаботились, у них теперь стоит ящичек, там фартучки, платки для женщин – все приготовлено.

И если вы собираетесь в храм, нужно озаботиться заранее своим видом. Женщина, если она понимает, что сегодня по дороге на работу будет заходить в храм, обязательно платочек возьмет, хотя и без платка никого из храма выгонять не будут.

Можно любую ситуацию превратить в какое-то безумие, не допускать человека в шортах, а ему действительно очень надо. Но есть и другое, когда это превращается в стеб: а дай-ка докажу сейчас свои права.

– Я лично проверяла, что в джинсах женщин выгонять не будут.

–  В джинсах пускают, в рубашках, в майках. Ну хорошо, я шел в шортах. Потом я шел в трусах, но мне так было надо зайти в храм, и я зашел в трусах. А потом я пошел в купальнике. А потом я пошел без купальника. Все-таки мы понимаем, что где-то есть такая грань, которую переступать нельзя. Поэтому на большинстве храмов, особенно тех, которые находятся на туристических путях, висит табличка о том, что нужно соблюдать внешний вид.  Если у вас есть необходимость зайти в храм, вам нужно постоять помолиться или побеседовать со священником, то, наверное, надо подготовиться. Если есть необходимость идти в метро – вы позаботитесь, чтобы проездной был с собой, потому что вы понимаете, что есть некий регламент. В Церкви тоже есть регламент. Одежда не должна вызывать какую-то реакцию у окружающих людей. Здесь она вызвала реакцию у охранников, она может вызвать реакцию у того, кто в храме находится. Я пришел в храм, в святое место, а тут ходят люди в трусах. Кто-то рассмотрел, что у вас шорты, а кто-то думает, что это трусы. Поэтому лучше никого не искушать, не провоцировать, а с уважением относиться к святому месту.

– Несколько блиц-вопросов. Вы сами ведете свой телеграм-канал?

– Я сам веду свой телеграм-канал, прежде чем сделать какую-то публикацию, если эта публикация требует каких-то справок, я эти справки наведу либо посоветуюсь с человеком, который имеет соответствующую компетенцию. Если у меня есть вопрос и нет сформулированного ответа, то обращаюсь к уважаемым мной людям, чтобы эту позицию уточнить, сформулировать, чтобы она была понятно, ясно и лаконично изложена.

– Возможность комментариев давать будете? Насколько я знаю, сейчас возможность комментариев закрыта.

– Обсуждался вопрос, я думаю, сегодня в рамках нашей прямой линии открыть возможность комментариев, посмотреть.  Но, читая порой комментарии некоторых наших СМИ, думаю о том, что надо будет, видимо, садить редактора, чтобы он редактировал эти комментарии, потому что у нас народ творческий, а все-таки это официальный канал, поэтому не хотелось бы его делать неким сливным ведром.

– Есть ли хобби у вас?

– Хобби нет. Рисовать, петь, танцевать, собирать марки, бабочек – нет. Мое хобби целиком посвящено тому сужению, которое я совершаю. Я бы сказал, что хобби – это возможность общаться с людьми. Это очень важно – общение с людьми, мне это дорого, и я стараюсь не уклоняться от общения с теми, кто приходит.

– Когда построят хорошую гостиницу в Верхотурье? Это духовная столица Урала, а на праздники остановиться негде.

– Это проблемный вопрос. Да, построена гостиница «Соболь»; насколько я знаю (в рамках совещания губернатора было озвучено), выделятся средства на ремонт существующей гостиницы. Знаю, что в Верхотурье частной инициативой построен гостевой дом. Я обратился к ряду людей с тем, чтобы на имеющейся у нас земле мы построили несколько гостевых домиков для того, чтобы люди могли семьей приехать и разместиться. Вопрос непростой. Гостиница – это дорогое удовольствие, и епархии его осилить непросто. Помещения, которые есть в Свято-Николаевском Верхотурском монастыре, это большие корпуса, в них ведутся ремонтные работы, но эти корпуса – объекты культурного наследия, ремонтировать их очень долго и очень дорого, такие законы у нас в стране. Поэтому привести в порядок тот корпус, который называется гостиничным, чтобы его можно было использовать как гостиницу, тоже непросто. Работаем. Помогайте, пожалуйста.

– Такое предложение от зрителя: «Давайте возродим храм святой Екатерины на историческом месте. Жизнь в городе переменится».

 Что думаете об этом?

– Я много чего думаю об этом, но с уважением отношусь к тому опросу, который проходил несколько лет назад, когда задали горожанам вопрос, где надо построить храм. Прислали сотни мест, потом сократили, сократили и сократили – и я сегодня внутренне сердечно принимаю то решение, которое в итоге сформировалось у наших жителей, что это должно быть на месте Приборостроительного завода. Либо жители консолидируются и свою позицию озвучат, чтобы у нас опять не было протестов, либо какое-то будет Божественное откровение, и я буду этому рад.

– Вопрос от Александры: «Почему я должна рассказывать о своих грехах священнику на исповеди? Что вообще дает исповедь и можно ли на ней рассказывать о чужих грехах? Имеет ли право священник как-то наказывать за грехи?»

– Начнем с того, Александра, что ты ничего не должна, не должна никому ничего рассказывать. Ты свободный человек, у тебя свободная воля, у тебя своя жизнь. Ты хочешь с кем-то общаться – и общаешься. Не хочешь – не общаешься. И уж тем более священнику о чем-то рассказывать ты совершенно не обязана. Но опять же священник немного похож на доктора. Когда идут к доктору? Не тогда, когда хочется поговорить, а тогда, когда что-то болит. Болит – и человек приходит и рассказывает, что у него болит, где болит, и задает вопрос, что ему с этим делать. И на исповедь тоже человек приходит тогда, когда у него болит душа, когда человек сделал что-то такое, что не дает спокойствия его совести, она болит. И вот такой человек вроде и не должен рассказывать, но он обращается к священнику и рассказывает и получает облегчение. Поэтому если человек хочет облегчения своих душевных тягот, то рассказывает о своих грехах в присутствии священника Богу. В этом очень важный момент. В таинстве Покаяния человек в присутствии священника рассказывает что-то Богу, Который и так знает всю жизнь человека. Священник свидетельствует о том, что этот рассказ искренен, что человек рассказывал свободно, не насильно, и у священника есть такая от Бога власть (об этом очень внятно и понятно написано): помолившись, попросить, чтобы Бог человека простил. И Бог прощает.

Что касается чужих грехов, когда мы приходим к доктору, мы же не рассказываем, что у нашей соседки нога болит, а учительница руку сломала. Это хорошо, но смысл в таком разговоре? Ни тебе легче не станет, ни священнику – никому. Поэтому пусть каждый отвечает за себя, это личное, поэтому и называется исповедь таинством, это некая тайна, которая между тобой и Богом, но при участии священника.

А что касается наказания за грехи, священник наказывать за грехи не имеет права. Нет у него ни права такого, ни возможности. Наказывает себя человек сам своими грехами. Ну и мы говорим о том, что по итогам нашей жизни Бог будет спрашивать нас, будет проводить некий Суд. Вот чем интересна исповедь:  за те грехи,  проступки,  ошибки, которые человек осознал, в которых он раскаялся на исповеди, Бог не спросит. У тебя есть возможность прожить жизнь, свои ошибки исправить покаянием и больше их не повторять – и тебе будет легче, когда ты предстанешь перед Богом. Там ты не будешь наказан за свои грехи. Вот такая интересная история.

– Последний вопрос. «Курс «Основы православной культуры» очень нравится, но почему-то очень непопулярен в наших школах. Почему так?»

– В школах нашей страны, согласно существующему законодательству, все четвероклассники изучают курс «Основы религиозной культуры и светской этики». Но поскольку у нас основных религиозных культур четыре, то родители детей могут выбирать одну из четырех религиозных культур, чтобы дети изучали в четвертом классе основы исламской, буддистской, иудейской или православной культуры. Родители делают свой выбор. А если семья не относит себя ни к какой религиозной культуре, то делает выбор изучать основы светской этики. Это все культурологические предметы, то есть тут не изучается религия, а изучается культура, которая сформировалась на основе той или иной религии. Такой выбор происходит.

Я бы не сказал, что этот выбор определен только родителями. Дело в том, что для того, чтобы рассказать о какой-то культуре, ее надо знать. Для того чтобы я как учитель в классе рассказал об основах иудейской культуры, я должен ее изучить, это значит, что я должен, во-первых, иметь интерес к этому предмету, во-вторых, меня должны были в институте этому научить и как-то еще мою квалификацию повысить. Но, к сожалению, по разным причинам уровень подготовки педагогов по этим курсам не очень высокий, и у нас в Свердловской области в том числе. И поэтому родители задаются вопросом, сможет ли учительница начальных классов достойным образом, внятно, содержательно, со смыслами передать основы православной культуры. Несмотря на то, что некоторые семьи православные, у них есть сомнения, поэтому лучше уж выбрать некую «беззубую» светскую этику, пускай лучше расскажут обо всем хорошем, против всего плохого.

Но хочется отметить важные подвижки, которые у нас происходят. Министерство образования региона уже третий год проводит очень интересные, серьезные, большие курсы для педагогов. Педагоги 500 часов проходят обучение, и у меня уже нет сомнений в том, что эти педагоги смогут ярко, красиво, содержательно рассказать об основах православной культуры. Мне не стыдно, если они будут проводить эти уроки.

Ну и плюсом к этому сейчас появился новый учебник по предмету «Основы православной культуры». Этот учебник снабжен таким методическим материалом, что учителю, быть может, даже не очень совершенному в познании предмета, нетрудно подготовиться к уроку. Даже более того – там на страницах уроков стоят QR-кодики, и по этим QR-кодам можно перейти на страницу, на которой даже есть видеоролики детские игровые, но очень содержательные.

– А почему священнослужители не могут вести такие уроки?

– У нас в школе, согласно закону, преподают люди, которые имеют квалификацию, то есть те, кто имеет педагогическое образование.

– А если назвать это не уроком, а лекцией, мастер-классом?

– Во внеурочной деятельности пожалуйста, это можно, такая практика есть. Но урок может вести только учитель. У нас есть такая практика, есть священники, которые имеют педагогическое образование, у них на руках соответствующие документы, они повышают квалификацию, их приглашает школа, и они прекрасно ведут занятия. Но у нас священников не хватит. Мы должны здесь работать вместе. И конечно, помогает инструментарий, учебник и фильм-сериал, а для каждого урока сделан свой шестиминутный фильм, который помогает учителю ярко, содержательно провести урок. Называется такой сериал «Девочка и робот». Мне он очень нравится, и педагоги, которые уже с этой инновацией познакомились, говорят, что с таким пособием урок действительно будет ярким, содержательным и пройдет на одном дыхании. Я надеюсь, что процент выбора нашими родителями православной культуры повысится, когда они будут понимать, что и качество, и содержание (а самое главное – результат) этого обучения будут на высоте.

Ведущая Екатерина Цыганкова

Записала Полина Митрофанова