Читаем Добротолюбие. «Непокорность – главный враг». Священник Константин Корепанов

50-й абзац:

Если хочешь стать сосудом избранным, то преуспевай в покорности своему наставнику о Господе и в смиренномудрии. Жизнь Святых стала светлою быв возвеличена послушанием. Иисус Навин за совершенную покорность Моисею, удостоился дара быть преемником ему. Самуил, находясь в послушании у Священника Илия, сподобился слышать глас Божий. Елисей за покорность получил сугубую благодать своего учителя. Сам Бог – Слово, вочеловечившись, проводил жизнь в смирении и повиновении, как говорит Евангелист: и бе повинуяся им (Лк. 2, 51). Апостол же сказал еще: смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестные (Флп. 2, 8). Начал ты добрым изволением; стой же твердо, чтоб Господь возвеличил тебя с кроткими и смиренными в Царствии Небесном.

Мы, конечно, знаем об этом, слышали, читали. Если хочешь стать сосудом избранным. Ну, не хочу я стать сосудом избранным. Я хочу просто пожить как-нибудь тихо, мирно, спокойно, без каких-то сложностей жизни. И, конечно, чтоб меня спасли.

Конечно, жизнь не получается без скорбей, без сложностей. Меня это возмущает, естественно, меня это лишает надежды, ввергает в отчаяние, иногда бесит (таким нехорошим словом это называется) все то, что происходит вокруг меня. Хотя вроде бы я живу нормально: в храм хожу, молюсь, причащаюсь и много чего другого делаю, а жизнь не созидается, жизнь разрушается, жизнь идет под откос.

– Жизнь-то – это еще понятно, все мучаются. А вот душа-то, душа! Я же всех ненавижу, я же готов прямо разораться на всех: «Как вы меня достали все!» Почему так? Батюшка, почему меня все раздражают? Батюшка, почему я никого не люблю?

– Ну, понимаешь, для того чтобы любовь вселилась в тебя, надо смириться.

– Так я, батюшка, смиряюсь. Я же терплю из последних сил. Я, если бы не смирялась,  просто всем всю правду бы рассказала.

– Но, понимаешь, ведь это смирение только видимое. Внутри же ты не смирилась!

– А как смириться? Как смириться, если все вокруг негодяи, подлецы, все кругом только и думают, как о грехе да о насилии. Как же смиряться-то?

Вот никак и не получается, потому что начинается: чтобы смириться, чтобы душа изменилась, нужно, чтобы там жил Христос. А Христос и есть избранный сосуд. Мы же все избранными сосудами в крещении стали. Нас запечатали как сосуды, избрали, вложили туда сокровище, освятили. Вот надо так и жить.

Эти слова к нам относятся, к нам! Не к каким-нибудь совершенным святым, а к простому христианину, ибо каждый христианин – запечатанный сосуд по факту крещения.

А раз мы не ощущаем себя в собственном смысле слова христианами, запечатанными избранными сосудами, детьми Божьими, то, естественно, мы и не берем во внимание эти слова. Покорность. Какая там покорность?

Покорность… Что мы сделали? Мы ее высмеяли. Мы ее опозорили. Мы ее истаскали всю по площадям. И каких только ярлыков мы на нее не навешали, как мы только не глумились над ней даже за последние пару десятков лет…

Началось это глумление, вошло в анналы нашей борьбы с покорностью со времен Николая Алексеевича Некрасова (ну, не он, конечно, начал), который сказал: «Чем хуже был бы твой удел, когда б ты менее терпел?», как бы призывая: «Хватит уже покоряться, хватит!» В конце концов народ перестал покоряться, взбунтовался, свергнул «иго» Божие с себя, залил все кровью, но как-то вот выкарабкался. И потом, когда выкарабкался (или вытащил его из этого кровавого месива Господь), снова направился к тому же, снова к этой непокорности, непокорности как модусу бытия, непокорности как смыслу и цели жизни.

Понятно, что человек живет так. Но христианин-то?! Ведь все Священное Писание говорит о покорности, созидательной силе покорности. Скажем, израильский народ называется жестоковыйным, непокорным по существу. А пророк Иеремия говорит: Придите ко мне, непокорные дети: Я исцелю вашу непокорность (Иер. 3, 22). Цитирую здесь слова, которыми наполнено все Священное Писание: «Покоритесь, покоритесь, люди, Богу и тем, кого Он над вами поставил».

Но у нас сама идея покорности опозорена и высмеяна: покорный работник, покорный гражданин, покорная жена, покорные дети. Вы только вслушайтесь в эти словосочетания! Каким негативом они обжигают наш христианский слух! Это же не случайно. В нашем семантическом пространстве эти слова носят заведомо уродливую окраску, коннотацию. Мы не можем это слышать, это ругань: «Он настолько покорен, что просто смотреть невозможно. Покорная жена – это же извращение. Покорные дети – это просто кошмар. Это же надо сразу Европейский суд вызывать в полном составе: творится нечто невообразимое. Что с этими детьми сделали? Они покорные ходят!»

Да, много разных уродств в этом мире, много. Действительно, бывают забитые люди. Понимаете, забитые, затравленные, затюканные? И это мы называем покорностью. Так это же разные вещи! Покорный – это тот, кто покорился, тот, кто сам согнул свою голову. Это тот, кто покорился добровольно, как Христос был послушен добровольно, а не потому, что Его заставили.

Понятно, что покорность – вещь амбивалентная, и нам везде в слове «покорность» слышится рабская покорность. Но, позвольте, рабская покорность – это покорность человека принужденного. А есть покорность, которая не рабская. Покорность слуги своему господину не была рабской.

Когда еще в хорошие времена, в ХIХ веке, пытались слугу оторвать от русского господина, путешествующего за границу, слуга ни за что этого не хотел. Он хотел быть покорным своему господину. Жена хотела быть покорной своему мужу. Муж хотел быть покорным своему начальнику не потому, что он тиран, а потому, что – свободный человек, потому покорялся тому, кому хотел. Но хочу я того, что велит мне Бог. А Бог велит мне покориться не потому, что Он сгибает мою шею, а потому, что говорит: «Вот это угодно Мне. Это Мне приятно. Это доставит Мне радость, а тебе пользу».

Мы давно в таком ракурсе ничего не рассматриваем. Само слово «покорность» как кинжал в нашем сознании, нашем сердце, тем более если касается покорности своему духовному наставнику, о которой, собственно, здесь и пишет преподобный Ефрем Сирин.

Вот и живут люди в непослушании, по своей воле, которая есть корень смерти, корень страстей, корень лжи.

Своя воля есть смерть; воля Божья есть жизнь. Чтобы покориться воле Божьей, я должен принять ее всецело, отрекшись от своей. И не бывает так, чтобы совпадало это. Конечно, у святых это совпадает: их воля совершенно послушна и покорна, именно покорна воле Божьей. Но до этого нужно дожить, до этого нужно смириться. Для того чтобы смириться, нужно покориться тому человеку, той власти, тому мужу, той матери, тем родителям, тому учителю, тому наставнику, которого Бог надо мной поставил.

Но мы так не будем! А раз не будем, у нас остается только своя воля и гордыня. Так что мы и не можем ничего сделать из того, что велят нам святые отцы или Священное Писание. Мы всё делаем по своей воле, а потому вместить в нее жизнь, свет или волю Божью мы делаемся неспособными. Наш суд и наше мнение уже выше всего. Мы уже априори подозреваем каждого в неправомыслии и лжи.

Ну, сказано же, что надо испытать человека, вот мы и испытываем. «Нет, этот не годен; этот священник не подходит; духовник плохой; этот монах не умеет молиться. О, епископ у нас вообще никуда не годный. И губернатор тоже, и мэр, и президент, и патриарх – все, все, все. Нашему внимательному рассуждению они не соответствуют. Нельзя им подчиняться. Они нет-нет, да совершают грехи. Нет-нет, да неправильно мыслят».

То есть это как? Мы хотим найти безгрешного, совершенного человека и слушаться его? Такое невозможно, да и никогда не было возможно! Никогда! Это в принципе не бывает, потому что нет человека, который жил бы и не согрешил. И преподобный Серафим Саровский при внимательном рассмотрении не соответствовал бы нашему критическому мышлению.

Ну, например, он велит кухарке не слушаться игуменью. «Разве можно слушаться человека, который велит кухарке не слушаться игуменью? Да нет, конечно! Даже разговоров быть не может! Она и не послушалась, естественно».

Но сама интенция, сама тенденция такова, что мы должны рассудить, мы должны рассмотреть, критическим судом судить любого человека, которого нам предлагают слушаться, мы должны его взвесить на судах собственного мнения. То есть мы априори считаем себя светом, критерием истины.

Мы судим человека, которому нужно покоряться. Мы судим человека, которому Бог велит покориться. Мы судим человека, причем заранее. Он еще ничего нам не сказал, а мы уже рассматриваем: а стоит или не стоит? Поэтому мы не слушаемся никого, а потому ничего не происходит с нами. Избранными сосудами мы не становимся. Не потому, что не становимся совершенными: благодать, данная нам, не может в нас воссиять, потому что Дух Святой учит людей покорности, а мы покорность презираем и ненавидим.

Вы можете прочитать множество историй об этом в «Лествице». Был такой старец преподобный Ефрем Катунакский. Он пришел на Афон, когда ему было 20 лет. Естественно, ему дали наставника. Наставник был тиран, причем тиран, закосневший в своем тиранстве, а в последние годы просто сошедший с ума. И старец его слушался. Он покорился ему. Покорился и был в послушании 42 года.

Несколько раз он порывался уйти, потому что это было невыносимо. И всякий раз, когда он пытался уйти, чувствовал, что благодать Божья его покидает, и он возвращался. Его никто не возвращал, на него никто не давил. Он мог уйти, но он чувствовал, что теряет благодать, и оставался только ради сохранения мира со Христом. И вот 42 года! Когда умер старец, посчитайте, преподобному Ефрему было 62. И когда он склонился дать последнее целование старцу, ему открылся Бог и сказал ему, что если бы он ушел, он бы погиб.

Старец в горечи воскликнул: «Почему Ты теперь это говоришь? Мне же было невыносимо трудно эти 42 года». – «Таков твой путь. Его надо было пройти. Иначе спастись было нельзя». И сразу после смерти своего наставника Ефрем Катунакский стал святым. Все дары, мыслимые и немыслимые, чаемые и нечаемые – на него обрушились. Люди потекли к нему за советом и утешением, за молитвой и исцелением.

Вот так было надо, таков был путь. Человек стал в полном смысле избранным сосудом, потому что совершенно умер ради воли Божьей. Понятно, что этот старец ничему его не научил. Он не говорил с ним, не вел духовные беседы. Он не учил его молитве, не читал с ним Священное Писание. Он требовал от него всякую ерунду, дотошно, обзывал, унижал и прочие вещи делал.

Но человек-то терпел это ради Христа, а Христос научил всему, как всему научил преподобную Марию Египетскую, как всему научил преподобного Иоанна Лествичника, который не мог этому учиться у каких-то других наставников – их не было. И так Он учит каждого от века рожденного человека, но терпящего, старающегося покорить себя ради Христа тому, кому покорить себя нужно, ради Христа, не ради дивидендов каких-то, чего-то еще, а просто потому, что так велит Бог, а я не могу пойти против Бога.

Никто из людей, которые согласились покориться, не ушел бесплодным, никто не остался без благодати. Да, не было утешения и год, и два, и три, и пять, и десять лет. Но претерпевший до конца получал это утешение.

Я понимаю, что условия жизни разные, и есть ситуации, когда терпеть не надо. Но не потому, что терпеть не надо или покоряться не надо, а потому, что Бог хочет, чтобы ты ушел от этого человека, чтобы ты ушел от этой женщины или от этого мужчины, чтобы ты ушел от этих родителей и начал самостоятельную жизнь.

Такое ведь бывало. Так преподобный Феодосий Печерский ушел от своей матери, хотя она настоятельно не хотела его отпускать. Но он покорялся Богу, а не матери. Или будущий преподобный Паисий Величковский, будучи еще Петром, ушел от своей матери, которая едва ли не прокляла его за то, что он ушел, но он покорился Богу. Бывают такие случаи.

Мы всякий раз должны понимать, чего от нас хочет Бог. Как этот старец, Ефрем Катунакский, тоже испытывал, что благоугодно Богу. Он оставался не потому, что создавались невыносимые условия, а потому, что он терял благодать и знал, что Бог хочет, чтобы он покорялся этому человеку.

В покорности нет ничего плохого. Просто надо понимать, что та покорность, которую мы осуществляем ради Христа, по любви ко Христу, тому человеку, тем обстоятельствам, тем условиям, которые и наведены на нас Богом, спасительна.

Записала Инна Корепанова