Читаем Добротолюбие. Выпуск от 29 ноября. Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать слово о трезвении преподобного Исихия. Напомню, что в прошлый раз мы остановились на небольшом (хотя важном) 127-м абзаце:

Ум омрачается и становится бесплодным, когда монах или поговорит с кем о мирских вещах, или мысленно сам в себе поразглагольствует о них, или когда у него тело с умом суетно займутся чем-либо чувственным, или когда он вообще предается суетности (и суетливости). Ибо в таком случае тотчас непосредственно за тем теряет он теплоту, сокрушение, дерзновение к Богу и ведение (забывает о Боге и порядках Божиих): так что поскольку внимаем мы умом, постольку просвещаемся, и поскольку не внимаем, – омрачаемся.

Об этом мы говорили. Здесь важно обратить внимание на признаки того, что наш ум собран и сердце хранит память Божью, благодать, пребывает во Христе (как угодно можно это назвать). Если сердце наше здраво и благодатно, то это отражается в теплоте молитвы и ведении. Если человек осуетился в своих умствованиях, омрачился умом, то как раз отступление от Бога, потеря связи со Христом, погружение в смерть и отражаются в том, что у него пропадает молитвенная теплота и исчезает ведение.

Что такое теплота? Ни преподобный Исихий, ни святитель Феофан Затворник об этом много не говорят. Феофан Затворник говорит о сокрушении и дерзновении к Богу. Но важно понимать, что теплота − это такое состояние человека в молитве, когда он ощущает милость Божью. Вследствие этого он обладает дерзновением. Что бы мы ни понимали под ощущением теплоты, в любом случае молитва в результате этого перестает быть формальной. А если, наоборот, она возвращается к формализму (простому произнесению слов безо всякого чувства, переживания), значит, теплота, сокрушение, дерзновение ушли. То есть человек ничего не чувствует и не переживает. У него просто внимательное (или невнимательное) произнесение молитвенных слов. А чувств, покаяния, умиления, дерзновения, переживания у него нет. Значит, человек либо потерял благодать Божью и его отношения с Богом разрушаются, либо он еще очень далеко от Бога и еще не примирился с Ним.

Второе качество – это ведение. Человек в этом состоянии всегда помнит о Боге, о Его заповедях, всегда имеет внутреннюю решимость не впадать в грех, избегать его и молится о том, чтобы греха не было, если приходит искушение. Человек, ведающий Бога, всегда напряженно всматривается в заповеди, у него всегда есть внутренняя решимость следовать им. Когда он нарушает какую-то заповедь (а это неизбежно), он замечает изменения, с ним происшедшие: что-то пошло не так в душе. Он начинает рассматривать, что именно не так, где он что-то просмотрел. А когда находит, начинает молиться, каяться, чтобы прежнее состояние молитвенной теплоты, молитвенного пребывания в Боге вернулось.

Когда же человек в любой жизненной ситуации впадает в ропот, который является неким постоянно действующим фоном его жизни, значит, человек не знает Бога. Ведение всегда без ропота: человеку вовремя приходит мысль о действии Бога, о доверии к Нему, об уповании на Него.

Можно сказать на основании этого небольшого 127-го абзаца, что если человек имеет ведение, теплоту, он, несомненно, имеет и связь с Богом. Когда происходит что-то скорбное, нам всегда приходит на ум мысль, что это посылает Бог. Что ж тогда роптать? Надо потерпеть. Если мы всякий раз, зайдя на пять минут в храм и начав молиться, испытываем переживание, плач и сокрушение перед Богом, то это свидетельствует о том, что мы во Христе, в благодати, которую нужно хранить. В том числе и так, как написано в 127-м абзаце: избегать болтовни, суеты и никчемных разговоров. Потерять эту драгоценную благодать, проявляющуюся в теплоте и ведении, очень легко, а вернуть сложно.

Дальше 144-й абзац:

Если же ум наш неопытен в деле бодренного трезвения, то тотчас сцепляется пристрастно с представившимся ему прилогом, какой бы он ни был, и начинает с ним собеседовать, получая неподобные вопросы и давая такие же ответы. Тогда наши помыслы смешиваются с демонскими мечтаниями, которые вследствие того еще более распложаются и размножаются, чтобы показаться прельщаемому и уловляемому уму более любезными, красивыми и привлекательными... Таким же точно образом и наши помыслы подбегают по неопытности ко всем бесовским в уме мечтаниям и, как я сказал, перемешиваются с ними, так что можно положить, что те и другие вместе держат (между собою) совещание, – чтобы такое следовало устроить, чтобы привести в дело посредством тела то, что так красным и сладким показалось им под действием бесовского обольщения. Так-то устрояются наконец внутри падения души; после чего, будто по необходимости какой, износится уже и во вне то, что созрело там внутри сердца.

Преподобный Исихий предлагает нам некий идеальный вариант. Он исходит из того, что в уме человека чистота, порядок, лад, свет и мир. И вдруг в сознание человека вползает некий гнилой, плохой, бесовский помысел. Вместо того чтобы прогнать его сразу, наши мысли начинают пытаться беседовать с ним, спорить. В результате этого происходит затемнение всех остальных мыслей в нашей голове. Чернота как бы размывается по чистоте человеческого ума, и все становится немножко сероватым. А поскольку темный помысел не изгоняется, то эта сероватость становится все темнее и темнее. В конце концов все запутывается в неразрешимый клубок, в котором все испачкалось о худость того помысла, который в нас проник. Как об этом говорится в русской пословице: «Паршивая овца все стадо портит».

Возьмем достаточно редкий пример: человеку приходит в голову мысль украсть вещь в магазине. Конечно, нормальный человек этого не планирует. Но бывает, что и у него может возникнуть какое-то импульсивное движение, которое приводит к тому, что он вдруг неожиданно для себя берет вещь с прилавка и проносит ее через кассу неоплаченной. Это редкий случай, но не уникальный. Этот импульс, который поражает человека, непродуманность ситуации яснее свидетельствуют о том, что работа внутри его уже проведена. Эта мысль действительно уже имеет под собой почву.

Как рождается импульс, благодаря которому человек проявляет действие, которое, может, он вовсе не хотел проявлять? Пришел друг и рассказал, как он сегодня или вчера украл вещь. Он показал ее и рассказал, как это было весело, забавно, интересно. Вместе они посмеялись, друг ушел. Человек спокойно живет дальше, но он не изгнал эту мысль из головы, она в него проникла. И человек начинает иногда об этом размышлять. Ходя мимо прилавков, он начинает наблюдать, как работают проверяющие автоматы, кассы, охранник. Он просто пытается смоделировать ситуацию, как его друг мог украсть.

Дальше − больше. Человек, не применяя это к себе, начинает думать, что, наверное, друг был прав. Вместо того чтобы как-то выразить свое суждение, что поступок этот плох, человек начинает как бы невольно оправдывать его: «А сколько у нас воруют? А что делать, если у него денег не хватает? Как теперь быть-то? Это ведь общество виновато, что человек должен опускаться до состояния вора. А какие цены? Все же не купишь. Сейчас очень тяжело жить». В результате человек привыкает к размышлению о том, что сделал его друг, к оправданию этого. Конечно, его вдохновляет и сам экстрим. Он не думает сам воровать, ему это и в голову не приходит, но он уже внутренне готов к совершению такого же поступка, просто пока еще не сложились обстоятельства. Но внутри человека уже есть этот грех, который смердит, продолжая отравлять все то, что есть в человеческом сознании.

Мы вместе с преподобным Исихием разобрали некий чистый, идеальный случай. Чистый в том смысле, что в реальности к тому времени, как человек крестится, придет в Церковь, станет верующим, начнет выстраивать как-то свою жизнь (читать того же самого преподобного Исихия, учиться молитве Иисусовой или делать еще что-то очень важное, духовное, ценное), у него уже есть великое множество серо-черных мыслей. Он всю свою жизнь сознательно допускал лживые, лукавые, соблазнительные помыслы, поэтому все остальные мысли у него изрядно испачкались. Любой внешний наблюдатель констатировал бы, что в голове у человека уже путаница, там нет ни одной светлой мысли. И поток этих бесовских соблазнительных мыслей извне не пресекся и по-прежнему ломится в сердце и сознание человека. Если бы мы с момента прихода в Церковь стали  читать Священное Писание, произносить молитву не только языком, но и сердцем; если бы мы действительно что-то стали менять в себе, то все могло бы сдвинуться с мертвой точки. Но, увы, этого не происходит.

А начинается путь обращения к Богу с покаяния − изменения ума («метанойя» на греческом языке). И это не только когда человек от себя или от каких-то вожделенных ему вещей повернулся к Богу. Покаяние ведь состоит не в том, чтобы раскаяться в грехе (причем большую часть грехов, которые реально мы совершили, мы просто не знаем). Мы не знаем, что является грехом, а в том, что мы исповедуем, мы почти всегда себя оправдываем. Покаяние как раз и начинается с того, что мы прекращаем доступ темным, страшным, соблазнительным, греховным помыслам в наше сознание. Мы запрещаем себе черные мысли и очищаем при этом те мысли, которые есть у нас в голове.

Если, очистив мысль, мы увидели, что она темная и грязная, то мы изгоняем ее вон. Если мы видим, что она светлая, тогда мы очищаем ее до блеска: она становится еще светлее и начинает светиться. Когда мы выгнали все поганые мысли из нашего сознания, оставив в нем только светлые и хорошие, тогда мы выставляем стража на входе нашего сердца и действительно можем беречь сокровенное нашего ума от вторжений врагов − от всех лживых, лукавых, темных, мерзких, грязных помыслов.

А мы так не делаем, у нас в голове тьма: мысли, которые мы считаем хорошими, таковыми вовсе не являются. Мы думаем, что Бог нас накажет или что Богу нет до нас дела. Мы думаем, что надо поститься; что все грешники, а я хороший, и этих грешников нужно судить. Мы думаем, что стали лучше, изменились, старались, а нас никто не любит. Мы думаем, что все нам вокруг должны, все мешают нам жить по-христиански и так далее. Все эти мысли неверные, неправильные, темные. Но мы-то принимаем их за свои. Нам кажется, что мы вчера были неверующие, а сегодня помолились, пришли на исповедь, сказали грехи (какие вспомнили), причастились − и мы уже вполне христиане. Мы начинаем принимать все наши мысли за христианские, верить им. Хотя они никакого отношения к христианству не имеют, но мы-то об этом не знаем. Мы Священное Писание не читаем (не говорю уж о том, чтобы его знать), людей, которые живут по Евангелию, не знаем. И много чего мы не знаем, не понимаем, не хотим меняться…

Таким образом, в нашем сознании все запутано в какой-то противоречивый клубок плохих помыслов, которые проникли в наше сознание. Но всю эту мерзость в нашей голове, эту ложь мы считаем христианством. И когда что-либо не соответствует нашим моделям, мыслям, мы начинаем критиковать, возмущаться: «Почему? Зачем? Как? Для чего?» Это возмущение показывает нам, что на самом деле у нас покаяния не произошло. Потому что любой ропот, возмущение, осуждение показывают, что мы, судя другого, считаем это добром и благом. Сколько раз вы сами могли быть свидетелями такой ситуации (или с вами могла произойти такая ситуация), когда человек говорит: «Видишь грешника? Его нельзя судить». Мы говорим: «Так как же его не судить? Вы понимаете, что получится, если я не буду его судить? Как же жить тогда, если его не судить?»

Человек не понимает, потому что в его сознании есть некая модель поведения, которую он в силу тьмы собственных мыслей и сознания считает правильной, церковной. И сейчас совершенно не важно, откуда он первоначально взял эту мысль. Может, он ее сам придумал, может, ему показалось, что это христианство. В любом случае он живет так, думая, что это благо, хотя вся его внутренняя храмина затуманена, запутана. И внутрь нужно обязательно пролить свет.

Записала Инна Корепанова