Читаем Добротолюбие. 26 апреля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Напомню, мы в прошлый раз остановились на 206-м абзаце, в котором Иоанн Кассиан говорит о том, что является знаком услышания молитвы, что, естественно, для каждого молящегося человека является очень важным. Частично напомню этот абзац:

Какой знак услышания молитвы? – Когда во время молитвы не смущает нас никакое сомнение, и ничто надежды нашего прошения не низлагает нечаянием, если в самом излиянии молитвы чувствуем, что мы получили то, чего просили, то да не сомневаемся, что молитвы действительно услышаны. Ибо настолько молящийся удостоится услышан быть и получить просимое, насколько будет верить, что Бог на него взирает и может исполнить его прошение…

По мысли, по свидетельству Иоанна Кассиана, молитва услышана тогда, когда наше же собственное сердце свидетельствует нам, что все будет хорошо. То есть молитва достигает полноты зрелости, и внутри самой молитвы получается внутренняя убежденность, не поддерживаемая ничем, совершенно как бы удостоверенность (потому что она коренится в свидетельстве Самого Бога) в том, что мы, несомненно, услышаны. Не будем услышаны, а уже услышаны. И вот эта удостоверенность, это внутреннее ощущение и есть искомое состояние. Оно свидетельствует человеку о том, что он услышан. И после этого человек понимает, что больше ему не надо этого просить. Его молитва вроде только услышана, он еще не получил того, о чем просил, но его сердце уже начинает Бога благодарить. И вот этот переход молитвы в благодарственное состояние (даже, я бы сказал, перетекание молитвы в благодарение) яснее ясного свидетельствует о том, что человек услышан и что, несомненно, будет то, о чем он просил.

Если же молитва продолжается, если же нет ощущения услышанности, если, наоборот, человек усиливается и усиливается в молитве, то это значит, что он еще не достиг края, не достиг полноты; наоборот, молитва как бы захватывает все глубже, все больше, все шире его сердце, он втягивает туда всю свою душу, влагает туда всю свою волю, весь свой ум, изнемогая в ощущении того, что, может быть, недостаточно этого; может быть, Бог еще это не принял. Вот сама по себе неоконченность, незавершенность молитвы свидетельствует, внутренне удостоверяет человека молящегося в том, что молитва еще не принята, еще нужно молиться, у молитвы есть незавершенность, человек не перетекает в благодарность, он усиливается быть услышанным. И это усилие быть услышанным свидетельствует, что он еще не услышан.

Конечно, Бог слышит всякого человека, даже если тот просто шепчет в глубинах сердца своего молитву. Но мы говорим здесь о том, что услышанность предполагает, что  молитва принята, Бог исполнит ее. И неполнота свидетельствует о том, что молитву еще нужно продолжать, она еще не окончилась. Быть может, она не окончится и сегодня, и завтра, и через какое-то время.

Чтобы молитва была принятой и услышанной в некий свой час, преподобному Серафиму Саровскому пришлось стоять на камне тысячу дней и ночей. Это, конечно, необыкновенная молитва, но бывает и так. Разные состояния просящего и разные состояния молитвы, разный уровень того, что человек, собственно, просит. Надо это принять как должное и не изнемогать, не изнывать, а продолжать усиливать молитву. Однажды мы почувствуем, что она принята, и радости и благодарности нашей не будет конца.

Но все это возможно, разумеется, только в том случае, если сердце дышит Богом, если оно внимает Богу, если оно живет Богом. Если это сердце именно живое, оно ощущает то, о чем говорит здесь Иоанн Кассиан, о чем говорят все аскетические писатели, духовные писатели. Это основная проблема адекватной рецепции написанных ими слов, что они-то исходят из того, что сердце у человека живо, что оно чувствует, ощущает Бога, что поскольку оно живет Богом, постольку и ощущает малейшие колебания этих отношений, как это бывает у живых людей в их отношениях.

Если сердце мертвое, то ничего из того, что здесь описал Иоанн Кассиан, человек не понимает. Он не понимает вообще, о чем идет речь, это абсолютно закрытая для человека тема. Он даже не понимает, о чем здесь говорит Иоанн Кассиан; более того, он не понимает, какой вообще смысл писать какие-то непонятности. Не то что он понимает свое непонимание, он даже этого не понимает, он просто не понимает, о чем идет речь вообще. Это очень печально, ведь если человек сердцем еще не ожил, он сердцем внутренней достоверности не чувствует. Он сердцем не чувствует, когда Бог умаляет Свое присутствие, когда Бог отходит в силу какой-нибудь неправильной мысли, греха, слова, что вызывает покаяние и плач, чтобы Бог вернулся, очищение сердца от этого греха, от этой нелепой мысли, гордого чувства. Если сердце еще не ожило, человек, естественно, желает того же самого – он желает знака, что молитва принята. Он молится, как бы то ни было, все равно что-то называемое молитвой делает; читает он эту молитву или как-то своими словами молится, в данном случае не важно. Но если сердце его еще мертвое и не ожило, то он естественным образом хочет удостовериться, что не напрасно молится, хочет удостовериться, что действительно молитва его принята, что молитва его услышана. И тогда он, поскольку сердце его еще каменное, не живое и не может  ничего почувствовать,  ищет внешних знаков того, что молитва его услышана. В чем он их ищет, в данном случае совершенно не важно; важно, что он ищет это не в собственном сердце, а во внешних знаках.

Вот это, безусловно, всегда приводит человека к обольщенности,  прелести. Он начинает видеть видения, начинают происходить чудеса, у него плачут иконы, улыбаются лики, играют красками небеса, пляшут солнечные лучи, раздваиваются огоньки свечей – что угодно может быть. И он радуется этому знаку и думает, что это и есть знак принятия его молитвы, хотя, с точки зрения святых отцов, все это та или иная степень обольщения.

Конечно, это не та еще прелесть, о которой со страхом и трепетом пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), до этой прелести еще далеко. Поэтому я избегаю в данном случае употреблять слово «прелесть», говорю просто о некой обольщенности, человек обольщается, он льстит себе, и до настоящего конца еще долго, Бог его останавливает. Человек принимает эти внешние знаки по неведению, он не знает ничего другого, мертвое у него сердце, не живое, каменное. Он не знает, каким оно должно быть живым. Тем не менее зла он никому не делает, гордиться сильно не гордится. Он не ожил, но, по крайней мере, в меру своих сил он исполняет заповеди, стараясь никому не делать больно, поэтому Господь не позволяет человеку впасть в то состояние, которое называется сурово прелестью. Да, есть некая обольщенность, есть некая восторженность, есть некое мнение о себе, но Бог не попускает этому развиваться, чтобы окончательно не погиб человек. И человек может жить в таких собственных обольщенностях. Но если он не пытается на этом основании учить других, укорять других, превозноситься над другими, а то и еще чего серьезнее, то ничего страшного тем не менее с ним не происходит, Бог его защищает.

А далее в этом абзаце Иоанн Кассиан говорит о том, что способствует услышанию молитвы. Это невозможно пропустить, потому что это и интересно, и важно. Каждый может это прочитать и услышать, потому что это все просто.

Когда двое просят об одном и том же, тогда молитва слышится, тогда то, что она будет исполнена, становится более достоверным, более гарантированным, потому что так говорит Сам Христос: «если двое или трое согласятся просить о чем-либо, то это и будет им» (см. Мф. 18, 19). Но очень важно, что это именно прошение об одном.

Если я молюсь о том, чтобы мой ребенок выздоровел, то я прошу другого человека помолиться, чтобы мой ребенок выздоровел. Это не та молитва по соглашению, которая сейчас получила распространение в некоей части нашего русского православного мира, когда мы читаем некий акафист и просто перечисляем имена. Это, наверно, тоже хорошо (мне представляется, что это, по крайней мере, неплохо). Но это не то, что имел в виду Христос. Смысл слов Христа именно в том, что мы договорились просить Бога об одном и том же. То есть когда я прошу о чем-то Бога, это нормально. Но когда другой человек по любви ко мне просит за меня, как за самого себя, это его любовь, его стремление, когда он переживает не за себя, а за ребенка своего брата, когда он переживает за жену своего брата, переживает за скорбь, радость, боль, страдание своего брата. Когда это не его лично волнует, а другого, но он молится. Вот эта любовь, которую мы являем друг к другу, является ходатайственной за нас. Она ходатайствует за нас, потому что всякая любовь, переживание за другого есть дар Святого Духа.

Второе, что усиливает молитву, это, естественно, неотступность. Человек, по мысли Священного Писания и по свидетельству Иоанна Кассиана, должен молиться до тех пор, пока не получит просимое. Мы должны стучать, пока нам не отворят. Не количество молитв, а именно неотступность является важным ее условием. До тех пор, пока Бог не ответит, надо стучать. Пока не отворят. Вот эта неотступность и свидетельствует о безусловности нашей веры.

И третье свойство, усиливающее молитву, о чем тоже нужно знать, – это милостыня, то есть когда мы свою молитву подкрепляем милостыней (не в том смысле, что раздаем кому сто рублей, кому пятьдесят; тоже, конечно, неплохо, но не это требуется, хотя и это может быть). Но главное – это милостивое отношение к людям, когда мы покрываем, закрываем грехи других людей, когда мы покрываем их милостью, когда не укоряем их, не осуждаем. Мы сами просим о чем-то Бога, значит – просим милости у Него. И, желая получить эту милость, мы являем милость другим людям. Я прошу, чтобы Бог меня помиловал, – помилую других. Вот это движение нашей души гарантирует, что молитва будет принятой, ибо какою мерою мерите, такою отмерено будет вам (см. Мк. 4, 24), по слову Иисуса Христа.

Но самое  важное и самое страшное, что говорит Иоанн Кассиан по поводу услышания молитвы, – это последняя строчка 206-го абзаца: Но всякий молящийся должен знать, что он наверно не будет услышан, когда будет сомневаться в услышании. Если человек сомневается в том, что будет услышан Богом и что Бог обязательно исполнит его молитву, то таковой вообще напрасно все делает. Поэтому во время молитвы человек должен как бы сопротивляться всем  помыслам, которые встают в его сознании  (а порой и люди говорят ему это): «Да брось! Да кто ты такой? Да с чего ты взял, что ты нужен Богу? Да не будет Он тебя слушать, да в жизни Он тебя не услышит! Да никогда! Невозможно! Ему не до тебя. Да Он вообще не слышит ничьих молитв. Он никогда ничего не принимает. Кому когда Он помог? Где чудеса? Ты грешник окаянный, о чем ты просишь?» И прочие мысли, сомнения. Против них надо стоять, если хотите, насмерть. Если против них так не стоять, лучше вообще не начинать молитву, она все равно не будет услышана. А в итоге, когда бы ты ни захотел помолиться, помысел будет вставать раньше. Ты еще до молитвы не дойдешь, только с кресла поднялся, а мысль уже говорит тебе: «Бесполезно! Ничего не выйдет! Толку никакого нет, Бог все равно тебя не услышит!» Вот эта мысль разрушает не только нашу молитву, она разрушает всю нашу духовную жизнь.

207-й абзац:

Паче всего относительно молитвы надлежит нам исполнять Евангельскую заповедь, чтоб мы молились Отцу Небесному, вошедши в свою клеть и затворив двери. Это и буквально исполнять следует, а паче духовно. Внутри своей клети молимся, когда сердце свое совершенно отвлекая от всех помыслов и забот, приносим молитвы свои Господу некоторым тайным образом и с дерзновением. При запертых дверях молимся, когда с закрытыми устами, молча молимся испытующему не слова, а сердца. В сокровенном месте молимся, когда только сердцем и внимательным умом приносим свои прошения Богу единому, так что и самые противные власти не могут узнать, о чем молимся. Почему надобно молиться с глубоким молчанием не для того только, чтоб предстоящих братий не отклонять от молитвы и не возмущать из молитвенных чувств своим шепотом или возгласами, но и для того, чтоб, от самых врагов наших, наветующих нам, особенно когда молимся, укрылось намерение (предмет) нашей молитвы.

Иоанн Кассиан говорит о двояком понимании евангельского образа о том, что всякий, кто хочет помолиться, взойдет в клеть, сокровенное место, и там помолится Богу; и Бог, видящий тайное, воздаст ему явно. Он говорит о двояком понимании. Это можно понимать буквально телесно. И можно понимать духовно. Причем Иоанн Кассиан подчеркивает, что важно и то, и другое.

Человек должен научиться молитве, если он хочет. Если он не хочет, конечно, никто его не заставляет, насильно мил не будешь, как говорится, невольник не богомольник. Но если человек хочет молиться, то он и должен, и может. Должен потому, что Бог его зовет, чтобы он научился; и может, ибо все для этого необходимое ему дано.

Для того чтобы научиться молитве, необходим этот уход в телесную заперть, в некую келью, в некое ограниченное пространство так, чтобы тебя никто не видел и (желательно) никто не слышал. Это принципиально важно для того, чтобы научиться молитвенному деланию. Когда человек научился уже молитвенному деланию, он в этом не столь нуждается, хотя, конечно, лучше всегда это сохранять. Но для того, чтобы научиться молитве, чтобы раскрыть свое сердце, чтобы молитва стала не просто прочитыванием каких-то слов, какого-то текста, а стала  действительно тем, чем живет сердце, чтобы то, что мы сегодня говорили о свидетельстве, о переживании сердечном, стало актуально, надо учиться при закрытых дверях.

Когда мы думает о том, что люди на нас смотрят, что люди нас видят, что люди нас слышат, это не позволяет нам раскрыться в молитве. Мы как бы рефлексируем, как мы выглядим, что говорим, мы сдерживаемся, мы не можем именно раскрыть себя перед Богом. И это мешает нам, потому что в молитве человек глубоко искренен, точнее – сама искренность слишком мелка для тех чувств, которые переживает и выражает человек на молитве. Как он будет плакать перед Богом о своих грехах, как будет говорить «прости», если думает, что на него кто-то смотрит, кто-то за ним подглядывает, кто-то его подслушивает? У него не получится это сделать. Поэтому  принципиально важно, чтобы действительно человек научился собираться и думал только о Боге – и больше ни о чем.

А вот когда он научился молиться, очень важным является именно пребывать не во внешнем запоре, а во внутреннем запоре, то есть молиться в сердце. И сам Иоанн Кассиан говорит, что для него прежде всего молитва в сердце;  когда в сердце нет никаких мирских попечений, когда в сердце человек встречается с Богом и во время молитвы ни о чем мирском больше не помышляет. И в совершенстве эта сердечная молитва, по мысли Иоанна Кассиана, достигает состояния молчаливой молитвы, когда человек не проговаривает слов. Собственно, по мысли Иоанна Кассиана, именно такой и должна стать молитва в сердце – без шепота уст, без каких-то проговариваний. Ибо именно этой молитвы в духе и истине, в сердце человеческом и ждет Бог от человека.

Записала Инна Корепанова