Читаем Добротолюбие. Священник Константин Корепанов. Выпуск от 20 сентября

Мы продолжаем читать второй том «Добротолюбия», слово о трезвении преподобного Исихия. В прошлый раз мы читали 65-й абзац, в котором говорится о необходимости ежедневного покаяния. Покаяние мы встречаем в молитвах вечернего правила (с перечислением своих прегрешений, падений). И никто не возражает против чтения этих молитв, покаянного 50-го псалма. Все более или менее относятся к этому с пониманием: раз уж это включено в молитвенное правило, нужно читать. Все ежедневное покаянное правило в той или иной форме исполняют. Но с еженедельным покаянием (исповедью) возникают проблемы. Оно возмущает людей: «Зачем исповедоваться каждую неделю? Я же нормально живу, не творю смертных грехов».

В определенной среде постоянно индуцируется идея, что исповедь вообще не нужна и это чистая формальность, не имеющая никакого значения; что это только формализирует подход человека к причащению. На самом деле еженедельная исповедь как раз свидетельствует человеку, духовно он живой или мертвый. Если для него еженедельная исповедь является формальностью, он духовно мертвый человек. А если она для него является раскаянием в собственных грехах перед Богом, то это духовно живой человек. Собственно видение своих грехов и есть действие благодати Святого Духа и свидетельствует о том, что свет Божий действительно просвещает, обличает меня в моих неправдах.

Апостол Иоанн Богослов ясно указывает: если кто-то говорит, что не согрешил, то он этим уже согрешает, − он лжет. Тогда ему Христос не нужен. Если я от всего сердца не могу произнести перед причащением: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз», то я не должен причащаться. Для чего мне это делать, если Христос мне не нужен?

Христос очищает меня от моих грехов, неправд, страстей. Его Кровь и ходатайствует за меня, и очищает, и освящает меня. У меня всегда есть множество грехов, которые я сделал в течение одного, трех, десяти дней. Я вижу их, раскаиваюсь в них, вижу свою самость, своеволие, гордыню, отрекаюсь от всего этого и прошу Христа исцелить мое сердце.

Если я не вижу своих грехов, зачем я причащаюсь? Ведь мы причащаемся во оставление грехов. Чтобы в конце концов победить свои грехи, страсти, необходимо ежедневное, еженедельное покаяние и причащение Тела и Крови Иисуса Христа. Если я не вижу своих грехов и мне не в чем каяться, значит, я во мраке. Или – что еще хуже − я настолько нахожусь в самообольщении, что начинаю думать: у меня вообще нет никаких нарушений, прегрешений и неправд. Если даже в ангелах Бог видит недостатки, то кольми паче в нас.

Мы знаем из писаний святых отцов (будь то преподобный Серафим Саровский, святитель Игнатий (Брянчанинов), преподобный Амвросий Оптинский, праведный Иоанн Кронштадтский), что они ежедневно плакали о своих грехах. В таком случае, естественно, нет никакой проблемы плакать о грехах еженедельно. Для святых исповедь всегда превращалась в покаяние. Эти люди засвидетельствованы от Бога святостью; они принимали приходящих людей, которые видели в них отблески благодати Святого Духа, и тем не менее даже они плакали о своих грехах, знали, в чем исповедоваться, и раскаивались в своих согрешениях (будучи даже священниками или епископами).

А мы, видите ли, не можем найти, в чем каяться. Приходим на исповедь и говорим: «Вроде ничего такого не было, все хорошо». Как же хорошо? Ты не видишь своих грехов – значит, ты слеп. Проси у Бога, чтобы Он открыл тебе твою гордыню, самоволие, самоугодие, все множество твоих неправд.

Если мы действительно пребываем в благодати, ищем Бога, нам всегда есть в чем каяться перед Ним. Даже если бы мы причащались каждый день, все равно перед причастием мы бы находили, что со слезами исповедовать Богу. А если этого не происходит, значит, проблема в нас, а не в исповеди.

Мы не можем не согрешать. Я понимаю, что нашему гордому и тщеславному сердцу очень хочется однажды вздохнуть и сказать: «Ну, наконец-то! Сегодня у меня нет никаких грехов». Это прелесть, потому что в этот момент мы умираем для Христа. Христос пришел в мир спасти грешников. А если мне кажется, что сегодня я совершенно ни в чем не согрешил, это свидетельствует только о моей слепоте, самомнении; о том, что я в прелести и настолько обольщен, что не вижу, насколько я наг, беден, нищ, уродлив, насколько мне нужна исцеляющая благодать Божья.

Часто люди подходят к исповеди еженедельно (они прекрасно видят свои грехи, слава Богу), но их смущает, что они каются в одном и том же. Видеть, что мы грешим, − хорошо. То, что из недели в неделю грехи повторяются, − это тоже хорошо: к прежнему перечню грехов не добавляются новые. Слава Богу, что мы, прожив неделю, не согрешили к смерти. Вновь и вновь молитвенно исповедуясь в своем грехе, прося об исцелении, прощении, мы свидетельствуем Богу: «Господи, прошла неделя, и я по-прежнему ненавижу этот грех и не хочу его делать. Очень прошу Тебя, помоги мне смириться. Исцели мою душу, страстно привязанную к этому греху».

Мы приходим на исповедь не для того, чтобы засвидетельствовать свою чистоту. Мы приходим на исповедь, чтобы засвидетельствовать свою грешность. И мы вновь и вновь говорим, сокрушаясь и плача: «Да, я по-прежнему грешник. Но я по-прежнему ненавижу свой грех и себя за то, что грешу. Я прошу Тебя, Господи, исцели мое больное сердце». Из недели в неделю, сокрушаясь и плача об этом грехе, мы постепенно смиримся и поймем, насколько мы бессильны, немощны и горды. Смирившись, мы получим благодать, исцеляющую нас от греха.

Абзац 66:

Другой же некто, также из мудрых в Божественных вещах, сказал: «начало плодоносия – цвет; а начало деятельной жизни – воздержание». Воспримем же воздержание и притом мерою и весом, как учат Отцы, и весь день двенадцатичасный будем проходить в хранении ума. Действуя так, мы при помощи Божией, с неким себя нуждением, возможем угасить и умалить в себе зло. Ибо с нуждением себя стяжается добродетельное житие, за которое дастся Царствие Небесное.

Как мы видим, трезвение очень сильно связано с воздержанием. Причем воздержание здесь нужно понимать не только как воздержание от пищи (действительно, человек, воздерживаясь от пищи, не просто ел постную пищу, а вообще ничего не ел). Здесь имеется в виду еще и хранение чувств: в первую очередь глаз, слуха и языка. Если человек научился их обуздывать, воздерживать свое чрево, то его трезвение становится сильным, волевым, ясным. Такой человек отчетливо видит приближающийся злой, лукавый помысел. Он во всеоружии, бодр, готов заметить и отразить нападение врага. Ум его тверд, крепок, собран, во всеоружии и готов к отражению любых вражеских действий.

Каждый знает по опыту своей жизни, что невоздержанный человек (особенно в еде, в чувствах, много говорящий и смеющийся, смотрящий по сторонам, непрестанно все слушающий: от песен и музыки до слов людей) становится расслабленным, падким на соблазн; ему труднее им сопротивляться, потому что его воля слабеет. Он ни в чем себе не отказывает, потому что привык к этому.

Ум, увидев приближение некоего помысла, искушения, должен тут же его отодвинуть. Если человек овладел навыком воздержания и имеет силу не допускать врага до своего сердца, то и его уму будет проще отвергать все то, что пытается войти в него. Это очевидно. Если человек видит вкусную еду и не может от нее отказаться (хотя недавно ел), видит алкоголь − и сразу пьет, видит вещь − и сразу хочет ее, то его ум, который не способен сопротивляться соблазну, не сможет сопротивляться более сильным искушениям, которые ждут человека во внутреннем делании. Ум не может караулить сердце и не допускать туда злых помыслов, если он невоздержан по существу.

Невоздержанный ум неизбежно становится расслабленным. Он приобретает точно такое же состояние, как невоздержанный охранник, который хорошо поел, а тут пришли враги. Охранник не в состоянии мобилизоваться, как-то отреагировать на вторжение, потому что он расслаблен, слишком насыщен, чтобы исполнять то, ради чего он здесь находится. Когда человек не отказывает себе в своих телесных и душевных потребностях, если его ум не может дать ему сигнал, что надо воздержаться, то, естественно, и с более сильными внутренними движениями он поступает точно так же: всегда уступает.

Чтобы ум имел силу трезвиться, не отступать, сопротивляться помыслам, которые хотят отвергнуть нас от Христа, в первую очередь надо научиться воздержанию во всех смыслах. Самое простое – воздержание чрева. Человек должен уметь умом отражать искушения  красивых, вкусных блюд. Но если он видимый соблазн отразить не может, то тем более не сможет отразить и невидимый соблазн. Человек, не умея с этим справиться, в итоге становится неспособным к какому-либо трезвению.

Мы не можем отказаться от пищи вообще. Жили бы мы где-нибудь в пустыне, это было бы проще: вокруг тебя просто нет пищи, вкусных запахов; все вокруг тебя едят скудно. И после определенных усилий это уже не волнует человека. Но как это сделать, когда ты живешь в миру: кругом вкусные запахи, люди очень много едят, им все хочется попробовать, нужно готовить еду?

Для того чтобы учиться воздержанию, надо начать с регламентации своих приемов пищи. Человек должен сам, помучившись некоторое время, определить меру еды и четко расписать ее прием в соответствии с графиком работы, семейной жизни. Скажем, ест он два раза в день, но в одно и то же время и только определенное количество пищи. Если ему удастся установить этот регламент и соблюдать его, тогда у него появятся волевые установки, за которые он не сможет выйти.

Пока этого регламента нет, захотелось мне есть – я ем. Если чем-то вкусным пахнет, мне кажется, что я снова хочу есть. И человек может поесть и четыре, и пять раз в день (причем плотно). Но ему все кажется, что он хочет еще. Когда же он устанавливает время (скажем, должен поесть в час и в шесть, а в остальное время он ничего не ест; ему хочется, но он воздерживается), это поможет ему не только воспитать волю, но отрезвить ум, сделав его способным к собственно духовному деланию.

Записала Инна Корепанова