Читаем Добротолюбие. 14 марта. Священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления преподобного Нила Синайского «Слово о молитве» и сегодня остановимся на 61-м абзаце.

Если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молишься, то ты богослов.

Слова эти, читаемые нами у преподобного Нила, восходят либо к авве Евагрию, либо к святителю Григорию Богослову. По крайней мере, сам Нил Синайский взял их именно у аввы Евагрия. Эти слова хорошо известны в той среде, в которой богословие изучается и в которой так или иначе проблема изучения богословия ставится и затрагивается. И там эти слова очень часто и к месту, и не к месту вспоминаются. В чем, собственно говоря, разница? И почему здесь такая проблематика появляется?

Преподобный Нил Синайский, конечно, необычный человек по своему социальному прошлому. Но в пустыне, казалось бы, люди о другом думают – вернее сказать, они должны думать о другом, хотя думают они о разном. Когда читаешь историю Древней Церкви, то понимаешь, что в пустыне было великое множество людей, подобных святому Нилу Синайскому или, например, авве Исайе. Конечно, такие люди, как Антоний Великий, Макарий Великий или Арсений Великий, потому и названы великими, что выпадают из общего числа. Но в целом на Синае и по преимуществу в Египетской пустыне было очень много великих подвижников.

Но были и другие люди (их тоже было немало, и они тоже были монахами), которые делали свое шумное, не монашеское делание. Естественно, они занимались и тем, что в просторечии принято называть богословием, хотя, по сути, оно таковым и не является. Бывало в то время и такое, что люди, которые где-то что-то слышали, где-то о чем-то размышляли, где-то что-то читали, развивали свою мысль и чаще всего делали это неправильно.

Так, во времена IV Вселенского Собора были тысячи монахов, которые только и делали, что выступали с разными псевдобогословскими речами – они что-то захватывали, громили, срывали, разрушали… Огромное количество таких монашествующих было! Ведь в любом месте, где собирается вместе больше, чем два христианина, всегда появляется и тот, кто начинает рассуждать и размышлять. И делает он это не потому, что действительно является богословом, а потому, что он так думает; потому, что у него есть желание размышлять; потому, что у него есть некая волевая установка, чтобы иметь дерзновение говорить другим о предметах веры; потому, что он немножко грамотный – то есть он действительно что-то читал (по крайней мере, читал Священное Писание), а не только все на слух узнавал.

Очевидно, преподобный Нил Синайский знал, что такие люди есть в христианской среде: на приходе, в любой общине, в любом монашеском общежитии. И вставляя это лыко в строку, он свидетельствует о том, что если человек хочет называться богословом, если сам хочет размышлять о божественных вещах (о чем-то высоком, касающемся Христа), то он должен молиться. И если он будет молиться, то он будет богословом. А если он не будет молиться, то он богословом не будет.

Почему же, как минимум со времен IV века, постоянно подчеркивается и фиксируется внимание на том, что только молящийся человек может называться богословом? Ну а кто еще? И в то время были люди, которые полемизировали со святителями Григорием Богословом, Василием Великим или Иоанном Златоустом. И эти люди не только сами себя называли богословами, но и народ почитал их за таковых, и они носили такое наименование, такой титул, такой чин, хотя доподлинно известно из их жизни и учения, что они не молились.

На самом деле еще со времен новозаветных пошло такое представление, что человек, рассуждающий о Божестве, рассуждающий о вере, должен быть начитанным ­– он должен просто много читать об этих предметах. И действительно, такие люди были. Да и сами великие учителя Церкви – святые Григорий Богослов и Василий Великий – были не только молитвенниками. Они действительно очень много знали, прочитали великое множество книг, изучили великое множество наук. Но богословами их, естественно, сделали не прочитанные книги – богословами их сделала молитва. Почему же мы вновь и вновь сталкиваемся с тем, что книга и молитва как-то противопоставляются друг другу?

И в 60-м абзаце, предваряющем этот 61-й абзац, преподобный Нил пишет:

Молящийся в духе и истине не от тварей заимствует мысли к величанию Творца, но из Него Самого почерпает созерцания к воспеванию Его.

Получается, что молящийся человек получает знание от Бога, непосредственно прикасаясь к Богу, вступая в опыт богообщения. То есть он знает Бога, потому что Бог открыл ему это познание, Он открыл ему Себя. Как апостол Павел, может быть, первый по времени, кого можно назвать христианским богословом, об этом и говорит: «Христос благоволил, Бог открыл» (см. Гал. 1, 15–16). Бог благоволил открыть будущему апостолу Павлу Себя. И в этом открытии произошла встреча – произошло познание Бога: ум человеческий прикоснулся к Богу, пропитался видением Его, потому что прикоснулся к Божественным, преображающим светоносным силам, энергиям, то есть он действительно попробовал, вкусил и увидел, яко благ Господь (Пс. 33, 9).

А можно учиться богословию и по книге – можно прочитать очень много книг о Боге (причем в каком-нибудь замечательно-идеальном варианте эти книги должны быть написаны святыми отцами) и действительно иметь определенные знания. Но всё же книги написаны людьми, и даже если мы читаем книги святых отцов (это в лучшем случае), то мы узнаем их опыт Бога, их слова о Боге – мы узнаем то, что люди сказали о Боге, что они пережили в Боге. И это опосредованный опыт богообщения, даже если о нем нам рассказали святые отцы.

Древние учители веры настаивали на том, что если ты действительно хочешь быть богословом, то есть хочешь рассуждать о Боге, то ты должен знать Бога именно через непосредственное соединение с Ним и приобщение Ему.  О чем здесь, собственно говоря, речь? О том, что нужно читать книги! Книги – это замечательно, тем более книги святых отцов. Философию ту же самую отчего бы не читать и не размышлять о прочитанном? Книги мудры, и они все равно приобщают нас к той или иной мудрости. Это все лучше, чем читать какую-нибудь похабщину или совершенную глупость. Лучше читать святых отцов.

Замечательно научаться от тех же святых Василия Великого, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника. А если не от святых отцов, то, допустим, учиться у А.П. Лопухина или П.А. Юнгерова, у митрополита Сурожского Антония или еще у кого-нибудь, написавшего о Боге замечательные вещи. Надо читать, размышлять, применять прочитанное в жизни, понимать Бога так, как они о Нем пишут. Надо пытаться постигнуть Его, как-то разобраться в вере, в которую верит православный человек, разобраться в Символе веры, в учении Церкви…

И если не стучится к тебе в дом катехизатор, то надо как-то заниматься катехизацией самостоятельно, с помощью прочитанных книг узнавать свою веру все полнее, глубже, шире, тоньше, существеннее. И книги для того и нужны, чтобы этим заниматься. Только есть одно «но»!  Даже прочитав две дюжины таких книг, ты никак не можешь называться богословом – вот и все!

Если тебя Церковь благословит, ты можешь даже учить в воскресной школе, можешь заниматься катехизацией перед крещением, можешь преподавать  в воскресной школе для взрослых или можешь просто говорить со своими близкими или дальними, рассказывать им о вере. Никто не запрещает – это нормальное дело, и так нужно делать. Только не называй себя богословом и не отзывайся на это слово! Потому что богослов – это тот, кто говорит о Боге не из прочитанных книг, а из собственного опыта.

Очевидно, уже тогда – и в IV веке, и в V веке (и с каждым веком это будет все больше и страшнее), появлялись люди, которые получали звание богослова (но не почитания как богослова), но у которых не было опыта богообщения. Естественно, сейчас это стало общим – сейчас сплошь и рядом даже чины, титулы и звания даются человеку. И это повелось давным-давно: еще в ХIХ веке такое было, когда богословие стало чином, званием, функцией, а не духовным статусом человека. Очевидно, что эти тенденции уже тогда просматривались внимательными отцами, и они свидетельствовали о том, что это суетная вещь. Подлинный богослов всегда тот человек, который молится, и никак иначе.

Читая 60-й абзац, нам важно обратить внимание на то, что молиться надо не просто для того, чтобы взойти к опыту богообщения и познать Бога. Важно не просто как-нибудь молиться, не просто читать какие-то молитвы, а важно, как подчеркивает в 60-м абзаце преподобный Нил Синайский, молиться в духе и истине. Чтобы у человека был опыт богообщения, он должен молиться духом, и чтобы это действительно был опыт богообщения, он должен молиться в истине. Молиться в духе и истине.

Что значит «молиться духом»? Это когда человеческий дух молится, когда человек в самой доступной ему глубине собран в молитву и взывает к Богу – когда все собрано. Конечно, человек не может собрать всю свою глубину: он не достигнет ее дна; по крайней мере, в этой жизни. Но доступная ему глубина, куда проникает его дух, недра самого себя – вот это все должно быть собрано. Весь дух человеческий и ум, погруженный в эту глубину (кстати, по-гречески это часто синонимы – ум и дух человеческий), и вся воля человеческая, и все сердце должны быть собраны в этом молитвенном обращении к Богу – это и будет молитва духом.  

Когда все человеческое устремлено к Богу, когда вся воля в момент молитвы совершенно оторвана от всего мирского, когда ум оторван от всего мирского и сердце, подчиняясь уму, вздымается к Богу, жаждет Бога, воспламеняется мыслью о Боге, тогда, в этот самый момент молитвы, ничто постороннее не входит в человека. Вот это и будет молитва духом.

Конечно, человек изнемогает, отвлекается или еще как-то выпадает, выходит из этого состояния, он начинает снова о чем-то думать, снова что-то иное чувствовать и стремится только к тому, чтобы эта молитва духом была, насколько это возможно, его постоянным состоянием, чтобы из этого состояния не выпадать.

А молитва в истине? Здесь имеется в виду не только православность сознания, мировоззрения, мыслей человека, хотя это чрезвычайно важно. У архимандрита Софрония (Сахарова) есть замечательное и не единожды встречающееся утверждение о том, что человек, имеющий искажения в догматах, всегда и безусловно имеет искажения и в жизни. Даже самый святой человек, если он не правомыслящий, имеет и искажение в жизни, просто оно до поры до времени незримое.

Кроме того, здесь очень важна истина как достоверность опыта пребывания в Боге, как свидетельство достоверности человеческого пребывания в этот момент в Боге. То есть он не просто должен быть в каком-тосостоянии, не просто должен быть восторженным, восхищенным, устремленным куда-то в молитвенном состоянии. Очень важно, чтобы в этой молитве он был истинным, то есть действительно, собирая всего себя, устремлял  себя к Богу и был в этой устремленности истинным. Чтобы никакое лукавство, никакая нечистота, неполнота, никакой ложный опыт не примешивались к этому молитвенному дерзновению и предстоянию.

Вспомним 55-й абзац:

Кто любит Бога, тот всегда беседует с Ним, как с Отцом, отвращаясь от всякого страстного помышления.

Истинность состояния пребывания в любви – это исполнение заповедей. Как говорит Христос: «Любящий Меня заповеди Мои соблюдет» (см. Ин. 14, 21). Если я люблю Бога, то и вполне практически Его люблю и исполняю Его заповеди. Таким образом, истинность моего молитвенного делания обусловлена тем, что я действительно, истинно люблю Бога. А истинность моей любви к Богу свидетельствуется полнотой моего приятия заповедей Божиих, хотя я могу их пока еще не все исполнить.

Да, человек еще не может исполнять все заповеди, и он в этом кается, и он об этом молится, и, собственно, это и удостоверяет истинность его молитвы. Но он совершенно эти заповеди принимает – он совершенно согласен с тем, что нельзя, например, осуждать, и ведет борьбу, чтобы не осуждать никого. Он действительно согласен с тем, что надо молиться за врагов, что надо любить врагов, и всеми силами старается, тщится исполнить это.  

Но всю полноту заповедей он принимает. А если он не принимает полноту заповедей Христовых, то он не любит Христа. Если он не любит Христа, то он лицемерит на молитве, и тогда эта молитва не в истине – эта молитва ложная. И очень часто она именно таковой у нас и является: мы устремляемся к Богу именно в душевном порыве, потому и молитва наша неистинная.

Бог действительно нам нужен, потому мы плачем и говорим с умилением, со слезами: «Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны». Вроде всё, помолились, и должен наступить мир – мы же вошли в общение с Богом, и мир должен быть в сердце. Но, выходя из кельи, мы начинаем кричать, возмущаться, смущаться, делать все то, что никак не соответствует тому, о чем мы сейчас молились. И происходит это потому, что мы, на самом деле желая, чтобы Бог пришел к нам, не желаем принимать тех путей, по которым Он приходит.

Это и есть лицемерие, это и есть ложь: «Я хочу, чтобы Ты, Господи, ко мне пришел». Господь говорит: «Да, Я уже иду, Я уже собрался, жди Меня на этом пути». А мы говорим: «Нет, Господи, мне этот путь не нравится! Я Тебя буду ждать на другом пути». Но если ты хочешь, чтобы Бог к тебе пришел, то Бог выбирает дорогу, а не ты. Ты должен ждать Его в той точке, в которой Он тебе назначил встречу, а не в той, в которой ты сам назначаешь встречу Богу. А если ты делаешь так, то лжешь.

Называя Бога Господом, на самом деле ты себя считаешь господином Бога. Ты предлагаешь Ему правила, ставишь Ему условия: «Господи, только будь со мной! Я не буду исполнять заповеди, да и не хочу! И, в конце концов, Ты же понимаешь, что это не важно. А важно то, что я хочу – чтобы Ты был со мной! Поэтому уж сделай так, чтобы быть со мной безо всех этих заповедей!» Бог говорит: «Как же так? Ведь по-другому невозможно!» – «Ну, Господи, сделай что-нибудь! Я хочу! Я хочу, чтобы было так!» А так не бывает.  

На самом деле истинность нашей молитвы проверяется нашим неформальным отношением к заповедям Христа. Если мы принимаем Его заповеди, если верим в то, что так должны и так можем жить, если Бог нам поможет, то тогда наша молитва истинна. А если мы не принимаем заповеди, не верим, что это возможно, и не хотим, чтобы это было возможно, тогда у нас получается внутренний разлад – и мы лжем, лукавим, лицемерим. Но тогда наша молитва не в истине.

Записала Инна Корепанова