Читаем Добротолюбие. 12 апреля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из второго тома «Добротолюбия». Напомню, разговор у нас идет о молитве. И в первом же слове, а потом еще несколько раз Иоанн Кассиан уподобляет молитву столпу высотой до неба (или точнее столпу в самые Небеса, как он говорит в 197-м абзаце). Почему? 

На самом деле это очень известное сравнение: «столп от земли до неба»; огненный, пламенный, световой столп. Именно так обычно рисуют молящегося человека, молитвенника. И это изображение молитвенника как столпа от земли до Неба основано как раз на представлении отцов «Добротолюбия», особенно Александрийской школы Египетской пустыни о том, что молитва есть низведение Бога в сердце, так что сердце становится престолом Божьим. А раз сердце становится престолом Божьим, раз человек становится престолом Божьим, то человек превращается в Небо, он на Небесах живет, ибо где Бог, там и есть Небо. 

В более рациональную эпоху было принято думать, что молитва есть некий канал, соединяющий Небо и землю, то действие, которое превращает землю в Небо, действие, которое низводит Бога в сердце человека, или действие, которое возводит человека на Небеса. Преподобный Иоанн Кассиан говорит, что молитва возводит человека на Небеса, она его поднимает вверх. Молитва возводит человека вверх, но именно не в том смысле, что человек отрывается от земли во время молитвы (а такое бывало, люди видели такое), а само существо, сама онтология молитвы в том, что она возводит человека к Небу, выводит его в Небо, потому что Бог соединяется с человеком, а, как я уже сказал, Бог и есть Небо. 

Еще раз уточню: это не наше небо, не в облака это восхождение совершается (это скорее мечтательность, экзальтация), а именно в Небо с большой буквы, когда Небом становится сам человек и в сердце его помещается Небо. В этом смысле это небесный столп. 

Такое восхождение от земли на Небо, которое осуществляет молитва, естественно, невозможно при какой-нибудь всякой молитве, при каком-нибудь действии, когда человек просто читает некий молитвенный текст. Он просто читает медленно или быстро, с выражением или без выражения, но просто читает что-то устами. Да, его сердце может тронуть какое-нибудь выражение (по крайней мере, первые разы), потом он просто читает это автоматически, потому что надо прочитать. Это к молитвенному действию не относится. 

Величайшая проблема нашего времени связана в первую очередь именно с тем, что молитвослов, как и грамотность, стал доступен, и человек стал воспринимать чтение текста по молитвослову молитвой, он стал называть это молитвой, он стал воспринимать это как молитву. Хотя так просто само чтение молитвенного текста молитвой не является по существу. Важно, что святые отцы называли молитвой действие сердца, вмещающего и переживающего Бога. Вот что такое молитва. 

Если я просто прочитал текст, просто осуществил какое угодно действие и это действие не привело к тому, что сердце мое вместило Бога, что Бог пришел внутрь меня, преобразил мое сердце и сделал его престолом Своим, вместилищем Своим, возвел меня на Небеса, чтобы я пережил Его присутствие, то на каком основании я решил, что то, что я делаю, называется молитвой? 

И раньше по-другому никогда не было. И в XIX веке, и в IX веке, и до Рождества Христова, и в каком угодно столетии все было точно так же: чтобы помолиться, человек должен сделать движение сердца, устремляющее его к Богу. И эта устремленность к Богу 

встречала встречную любовь Бога, устремившегося к человеку, и устанавливался этот союз единства, превращающий человека в Небо, в престол Божий. 

Когда человек стал вместо этого действия просто читать что-то, ему стало казаться, что святые отцы и говорят именно про это, а они говорили про молитву вне всякого молитвослова, которого тогда и не было еще ни в каком виде. 

Именно это действие, скажем, описывает апостол Павел. Он говорит, что когда мы действительно верим во Христа, то любая молитва, которую мы произносим, произносится действием Святого Духа, и мы Им, Духом Святым, называем Бога своим Отцом. Если мы не знаем этого переживания, этого ощущения, если не знаем, как Дух Святой в сердцах наших восклицает «Авва, Отче!», по слову апостола Павла, то мы не знаем молитвы. 

Это не значит, конечно же, что мы сейчас должны закрыть молитвослов и больше ничего никогда не делать. Нет. Просто, открывая молитвослов, мы должны по нему молиться, а не читать. Мы должны научиться вкладывать ум в слова молитвы, должны научиться собирать свой ум в слова молитвы, низводить молящийся ум в сердце, собирая вместе ум и сердце, мы должны научиться переживать слова молитвы, научиться подключать к этому волю, чтобы, молясь, действительно имели решимость исполнить просимое. То есть, взяв в руки молитвослов, Псалтирь или четки, взяв некое молитвенное упражнение, мы должны всему этому научиться. И они тоже учились молитве. Но этот вопрос именно так должен стоять: «научи меня молиться», а не так: «какую молитву мне прочитать?» Это принципиальная разница, и отсюда множество наших проблем, неудобств, нестроений нашей личной церковной жизни. 

197-й абзац: 

Посему, чтоб молитва могла быть возносима с должною горячностью и чистотою, вот что следует всячески соблюдать: во-первых, всякая забота о вещах плотских всеконечно должна быть отсечена; потом – не только хлопотание о каком-либо деле или случае, но даже и память о том отнюдь не должны быть допускаемы, равно как развлечение, пустословие, или многословие, и шутки должны быть пресечены, паче же всего смятение от гнева или скорби совсем подавлено, пагубное возбуждение плотской похоти и влечения сребролюбия – с корнем исторгнуты. По совершенном же извержении и отсечении этих и подобных пороков, открытых и для взоров человеческих, и по таком предварительном вычищении всего, завершающемся чистотою и непорочностью, должно далее во-первых положить непоколебимый глубокого смирения фундамент, который был бы силен сдержать имеющий проникнуть в самые небеса столп; потом должно быть на сем основании возведено здание духовных добродетелей, и дух удерживаем от всякого парения и блуждания непостоянного, чтоб таким образом духовный взор мало-помалу начал подниматься к созерцанию Бога. Ибо что прежде молитвенного часа восприняла в себя душа наша, то необходимо приходит нам на мысль и во время молитвы, бывая вносимо туда рукой воспоминания. Почему какими желаем быть во время молитвы, такими должны мы себя уготовать прежде времени молитвы; и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим прежде того изгнать из сокровенностей сердца нашего, да возможем исполнить Апостольскую заповедь: «непрестанно молитеся». 

Этот абзац указывает на две вещи. Во-первых, на то, о чем я уже сказал. Молитва – это не так: пришел, открыл что-то и помолился. К молитве надо готовиться и ей учиться. Это некий искомый результат большого количества духовных аскетических усилий. 

Я, конечно, не встречался с преподобным Серафимом Саровским или с преподобным Сергием Радонежским и уж тем более с Антонием Великим. Я не знаю, может быть, у них это было само по себе, как-то взяли и стали молиться, потому что они чистые сердцем, чистые душой. Не знаю. Но все современные люди, которые умеют молиться, этой молитве научились (точнее этой молитве они были научены Богом). Но они именно затратили на это определенные усилия и определенное время. Это именно результат определенных усилий. Это первое, что важно нам почерпнуть из этого абзаца. 

А второе, о чем, собственно, сам абзац: молитва зависит от впечатлений и переживаний души до молитвы, то есть то, чем живет человек до молитвенного часа, и встречает его во время молитвенного часа. Поэтому если он хочет в молитве быть с Богом, то должен беречь и хранить себя в течение послушаний, трапезы, сна, должен хранить себя от всего, чтобы оставаться с Богом, тогда он и на молитве обретет молитвенное предстояние Богу. 

Если еще раз подробно перечитать все эти многочисленные условия, то совершенно очевидным и понятным становится, что монаху это сделать удобнее, чем мирскому человеку. Монах может оградить себя от суеты, от хлопот: что дали, то и ешь; что дали, то и носи; куда послали, туда и иди. 

А как быть, если ты мирской человек и сам принимаешь решения? Что приготовить и во что одеть ребенка? Куда сегодня пойти: на собрание, на заседание, на ученый совет, на лекцию, на мероприятие, на концерт? Из детей кого-то на кружок, кого-то на секцию… Как всю эту логистику встроить, как со всеми детьми домашние задания сделать, как побеседовать с ними? Что приготовить мужу, что приготовить детям, как собрать их в школу, как из школы встретить, как помолиться хоть вкратце, чтобы с ними в школе ничего не произошло? 

Это хлопоты, но хлопоты неизбежные, хлопоты, обозначенные Богом. Вспомним слова апостола Павла: кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного (1 Тим. 5, 8). Попечение и есть хлопотание, забота. Просто эти хлопоты порой могут быть суетные, но могут быть и не совсем суетные. Но сами эти хлопоты неизбежны. 

А какие хлопоты, например, когда ребенок делает презентацию! Это вообще настолько не духовные вещи: ребенок и презентация... Ребенок делает совершенно бессмысленную вещь, и ты понимаешь,что она бессмысленная, она никакого образовательного, воспитательного эффекта не имеет. Человек проводит у компьютера и в Интернете достаточно большое количество времени, чтобы найти информацию, фотографии, а ты должен помогать ему, объяснять что-то, структурировать. Это настолько хлопотное дело, совершенно лишенное всякого духовного и даже порой образовательного содержания… Понятно, что никуда от этого не деться. 

В этом смысле, конечно, мирской человек остается мирским человеком. А у него еще есть работа, есть переживания по поводу вызова начальства, еще он бывает на дороге в качестве водителя, где стоит в пробке или едет в потоке машин, должен совершать маневры, продумывать, как кого-то обогнать, как совершить поворот... Естественно, это есть в нашей жизни. Порой человек рад бы всего этого не делать, и многие мечтают о том времени, когда можно будет продать машину, выйти на пенсию, вырастить детей и просто сидеть под яблоней, под смоковницей, под кустом сирени и молиться, думать, никуда не спешить, минимизируя все встречи, колыхания души, воли, сомнений, просто готовясь к главной встрече с Богом. Ну а пока-то как? 

Тем не менее есть сам принцип: чем душа твоя напечатлеется в течение дня, то и встретишь ты на молитве – это работает и для мирского человека. Но каким образом? 

Во-первых, мы должны понимать, как здесь и говорит Иоанн Кассиан: основной фундамент молитвы есть смирение. Это именно фундамент. Пусть у нас будет не столп, а столпик, тем не менее, хоть он и крошечный, он все-таки превращает наше сердце в престол Божий. Да, мы не будем светиться (как Серафим Саровский) и не будем стоять на воздухе, как Амвросий Оптинский или Мария Египетская. Но вселиться и в наши сердца Бог может, и это крайне необходимо, потому что суть христианства в том, когда Бог живет в человеке. А раз это не только возможно, но и необходимо, стало быть, это возможно сделать и в мирском состоянии, иначе нам всем категорически запрещалось бы работать, создавать семьи, рожать детей, приобретать какую-либо собственность, потому что это все предполагает определенные хлопоты. 

Так вот, смирение тем не менее является фундаментом для любого столпика, возводящего человека на Небеса, и это смирение необходимо всем нам, если мы хотим, чтобы молитва у нас получилась. Но что значит смирение? 

Первое – это принятие воли Божьей безропотно и безусловно. Мы смиряемся перед волей Божьей, мы ее принимаем. Это значит принимать приходящих ко мне людей, уходящих от меня людей, действия человеческие, обстоятельства, которые случаются, немощи людей, которые ко мне приходят, и страсти людей, которые от меня уходят. Это понимать, что так Господь повелел мне провести этот день. И в этом отношении все эти хлопоты тоже посланы мне Богом. 

Совершенно не важно, что я хотел бы, например, быть в монастыре и молиться. Если я хочу сидеть в монастыре и молиться, это все мечта. Потому что если бы я реально пошел в монастырь, там бы мне пришлось тоже слушаться, тоже хлопотать (меньше, но и искушения были бы острее, и переживания глубже). В любом случае никто бы мне не дал в монастыре делать то, что я хочу. Но и в семье я не делаю того, что хочу, и на работе я не делаю что хочу. А кто хочет? Бог хочет. Этот начальник дан мне Богом, именно Он дал мне эти задания, эти послушания, эти наказания, эти исправления. Эти дети даны мне Богом, и процесс их воспитания указан Богом, все эти хлопоты назначены мне Богом, я должен хлопотать, должен что-то делать, но не по своей воле, а осознавать это как то, что дано мне Богом. И тогда я смирюсь. 

Я понимаю, что должен ехать сегодня на тренировку со своим сыном или должен делать с ним домашнюю работу или презентацию; я должен, это назначено мне Богом. Сердце мое ропщет, потому что оно хочет другого. Но если оно смирится и примет, что я должен ради ребенка, данного мне Богом, это делать, то тогда я обретаю мир, и моя молитва обретает правильный фундамент, я принимаю все посылаемое мне Богом в этот день, все хлопоты, все служения, все попечения. И тогда я научусь, по крайней мере, отличать то, что назначено мне Богом, от того, что выдумываю я сам. 

А второе непременное условие – это сокрушение и обвинение себя, а не людей во всех своих бедах. 

И вот на этом прочном фундаменте можно начать строить молитвенный столп. 

Записала Инна Корепанова