Беседы с батюшкой. Иеромонах Макарий (Маркиш). 5 марта 2024

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик Иваново-Вознесенской епархии, известный публицист и миссионер иеромонах Макарий (Маркиш).

– В самом разгаре подготовительный период к Великому посту, прошла Неделя о блудном сыне. На евангельских чтениях по утрам на буднях уже вовсю разбираются отрывки о страданиях Спасителя и о Его пути на них. Период вроде подготовительный и ассоциируется с заговеньем, с тем, что оставшееся время еще можно развлечься, а мы слушаем о страданиях, как будто уже пост.

– Я думаю, это не вполне разумное упрощение. «Заговенье и немножко поразвлечься» – звучит странно. Все доброе можно делать независимо от того, идет пост, мясоед или еще что. 

Память о страданиях Спасителя – этот образ мы видим вокруг себя постоянно и носим на груди крест: священники по два, а монахи по три. Крест – центр нашей жизни. И это ведь не что иное, как страдание Спасителя. И отвлечься, отвернуться от Его страданий очень неразумно и совершенно неуместно. Поэтому хорошо, что сейчас идут эти евангельские чтения. Все-таки это не учебник, составленный по какому-то методическому плану, а живое свидетельство о том, что происходило с Иисусом из Назарета на этой земле. Мы вспоминаем, переживаем это. И это хорошо и правильно.

Единственное, что можно добавить по евангельским чтениям: те, что приходят в храм, не всегда могут воспринять текст в силу сложности церковнославянского перевода. Это особенно относится к Апостолу. Евангелие люди еще схватывают. С Евангелием чуть проще, но все равно старайтесь или заранее прочитывать этот отрывок в русском варианте, или непосредственно в храме следите по тексту о том, что читают. Это очень полезно и правильно.

– Да, это правда. Даже повествование о событиях крестного пути воспринимается легко: слышишь, что Иисус идет туда-то, встречается с тем-то. Это легко воспринять, даже несмотря на то, что язык отличается от разговорного. Но Апостол действительно трудно понять, практически невозможно.

– Очень сложно. Святейший Патриарх как-то говорил о том, что требуется работа над славянским переводом. Незадолго до революции пытались что-то предпринять в этом направлении, но революция все разорвала. А как сейчас пойдут дела, мы не знаем, но работать надо.

– Какое-то время назад было благословение на то, что в храме можно читать и на русском, и на славянском языках.

– Да, это широко распространено. Могу поделиться своей историей, когда мне приходилось быть служащим священником. Найти грамотного чтеца Апостола очень трудно в маленьком приходе. Дьякона у меня не было. Что я делал? Спокойно сам себе провозглашал прокимен, выходил через царские врата с Апостолом, читал его по-славянски, а клирос дублировал в синодальном переводе. Затем так же читали Евангелие. Получается, читали по два раза. И до прихожан так доходит существенно лучше. После этого можно произнести проповедь уже без повторения. Это достаточно разумный, умеренный, учебный подход. Как, в общем-то, и должно быть. Ведь для чего мы читаем Священное Писание? Это не наша молитва, это не мы обращаемся к Богу, а Он обращается к нам. 

– Чтение Священного Писания еще со времен Древней Церкви – это чтение именно слов Господа, обращенных к нам, поучение для нас.

– Совершенно справедливо. Кое-что поменялось в нашей жизни. В Древней Церкви практически никто, кроме самого священнослужителя, не мог этого прочитать. Никаких книг не было, а сейчас есть. И сотовые телефоны: нажми кнопочку и читай.

– Да, для обычных людей, например, XIX века не было иной возможности узнать Евангелие, кроме как слушать его в храме. А сейчас у нас есть возможность открыть его в телефоне. 

– Возможность и обязанность.

– Да, возможность обязывает. Раз уж появляется.

– А то говорят: «Ой, я слышала, видела, читала в Интернете…» Спрашиваю: «А читали, что в Евангелии написано на эту тему?» – «Нет». – «А что об этом сказал Патриарх?» – «Не знаю».

– Хотя это тоже есть в Интернете.

– Это обязанность православного человека: узнавать самому и доносить до других.

– Но когда открываешь Интернет, то почему-то в последнюю очередь задумываешься о том, что там можно найти Евангелие.

– У меня оно на компьютере находится в стационарном виде без Интернета. И кстати, в сотовом тоже. Очень удобно: на разных языках, разные переводы.

– Можно сравнивать тексты.

– Это очень важно.

– Но гораздо интереснее почитать новостную ленту или посмотреть видео, например.

– Новостную ленту не вредно. Это наша страна, наша Родина. И некрасиво говорить: «Я не интересуюсь новостями». Но что происходит дальше? Новостная лента идет заголовками, а под каждым из них еще можно читать разного рода комментарии. Вот этого не надо. Зачем? Узнал, что было, и достаточно. А видео смотреть уже совсем другое дело. Впрочем, я сам их записываю время от времени. Мне дали такие указания на встрече с Патриархом: записывать видео по одной минуте. С тех пор стараюсь.

– Что можно рассказать за минуту?

– Я уже год выпускаю эти видео. Они и на YouTube, и в сети «ВКонтакте». Оказывается, кое-что можно. Ведь само по себе Евангелие – очень короткие книги, а апостольские послания тем более сжаты. И вот буквально на два, три, четыре стиха апостольского послания разумные и грамотные священники произносят проповеди, богословы пишут целые трактаты. А начинается все с краткого слова.

– Я недавно задумался о том, что когда апостолы диктовали свои послания, их записывали ученики. И не было права на ошибку. Это сейчас можно стереть и переписать предложение, а там нужно было все четко продумать в голове, сформулировать и только потом – на бумагу.

– Совершенно справедливо. Ну, не знаю, может, апостол говорил, что обмолвился, и просил переписать. В принципе, это возможно. Когда записываешь короткие видео, бывает, что по нескольку раз переписываешь один и тот же ролик.

– Мне кажется, у апостола Павла тоже есть повторения.

– Он читает разным адресатам. Есть очень похожие пассажи.

– Это наводит на размышление о том, насколько раньше ценили вес слова. Сейчас мы можем всё стереть и говорить заново.

– Мы можем говорить сколько угодно, а потом кто-то другой скажет еще что-то, а третий еще, а слушатель скажет: «Это все неинтересно». Происходит девальвация слова. Был такой замечательный автор – архимандрит Константин (Зайцев). Он жил за рубежом, но издавался и в России. Стал архимандритом уже после того, как овдовел. Очень интересный человек. Наверное, о нем можно сделать целую передачу. Тогда были времена холодной войны, 1950-е годы, большая враждебность к Советской России. К сожалению, и он придерживался такой позиции. И даже в современных публикациях его трудов в предисловии сказано, что нужно сделать скидку на те времена, на его ошибки и заблуждения. Когда уже я был знаком с духовенством Зарубежной Церкви, все были очень настроены на единение с Московской Патриархией. Отец Константин скончался в 1975 году. Среди его проповедей или статей я нашел очень глубокую цитату. Он приводит ее без ссылки на источник. Он пишет, что все слова, которые можно произнести, уже были произнесены по многу раз, остался только личный пример. Это очень глубоко и точно. И если личный пример у нас есть, то и слова могут дойти. А если личного примера нет, то все это медь звенящая или кимвал звучащий.

– Так можно отметить, что и все слова уже сказаны в Евангелии. И теперь остался только личный пример. 

– Личный пример Спасителя. Часто спрашивают: «А что самое главное в христианстве? Поститься, молиться или Священное Писание читать?» Ответ заготовлен заранее: в христианстве главное не что, а Кто. И это богословски точно. А кто этот Кто, узнавайте, вспоминайте, интересуйтесь. А что произошло с Ним? И дальше процесс пойдет.

– Одно из толкований евангельского отрывка, когда Пилат спрашивает Христа, что есть истина, в том, что он неправильно задал вопрос. Поэтому Господь и не ответил. Надо было спросить: «Кто есть истина?»

– Христос говорит: Я есмь путь и истина и жизнь.

– Вопрос остается открытым. Если мы имеем вечное слово, надо ли еще говорить какие-то слова, проповеди, толкования?

– Вопрос серьезный. Над ним думает каждый священник. Кто-то из выдающихся русских архиереев, когда служил Великий Пяток (выносится плащаница и обычно есть торжественная проповедь), сказал: «Господь в гробу. О чем тут еще можно говорить?»

Я припомнил еще один эпизод. Тоже зарубежный опыт, очень своеобразный, и относится не к православию, а к римо-католицизму. В городе, где я жил, была римско-католическая школа. И там был большой новостной стенд со всякими приглашениями, объявлениями и так далее. И я как-то еду мимо нее, а на стенде три слова: «God is dead». Бог умер. Вот так на сердце это ложится.

Продолжаю ответ на Ваш вопрос: имя преподобного Викентия Леринского известно многим. Он из тех святых отцов, которые стоят немножко в тени, но в то же время очень авторитетный источник. Он служит носителем концепции согласия отцов. Он очень четко изложил это в своих «Памятных записках Перегрина». Это V век, прошло уже 400 лет со времен Христа. И сложился этот консенсус – согласие, единомыслие прохристианского учения, православной мысли. Говорит ли Церковь о том, что надо носить платок, а не беретку? Нет, не говорит. А вот другие важные вещи говорит с полной определенностью. Преподобный Викентий носитель христианского консерватизма в точном смысле этого слова. Это сохранение христианского наследия.

И в то же время в этом же самом трактате есть удивительный абзац о церковном прогрессе. Можно так это перевести по-русски. Казалось бы, какой там прогресс? Но ничего подобного. Он пишет: «Как это вы могли усомниться в этом? Церковь – это живой организм». И дальше он приводит классическую метафору про ребенка, который растет. Сначала у него маленькие ручки и ножки, он ничего не понимает, не соображает, а потом вырастает и становится умнее, больше, сильнее, но это тот же самый ребенок, та же самая личность. Так и личность Христа та же самая. Коллективный субъект Церкви тот же самый. Но Церковь растет, потому что меняются люди, обстановка, жизнь. Сейчас мы пользуемся сотовыми телефонами как носовым платком. А я помню, когда меня рукополагали в священство, а это было 20 лет назад, мне подарили сотовый. И я поблагодарил и, помню, подумал: «Зачем мне эта дурацкая игрушка? Положу в ящик». Вот вам прогресс. Вот изменения внешних факторов при сохранении содержания. И когда меняются люди, жизнь, страны, нации, сознание людей, мы обязаны проводить новые и новые каналы общения между Церковью и народом. И тут нет ничего недозволенного. Наша обязанность трудиться в этой информационной среде, чтобы изменяющимся обстоятельствам, людям, жизненным условиям давать эту подпитку, которую дает нам Церковь.

–  Мы говорим о том, что слово Божие читалось в храмах через века. Известные святители, преподобные отцы, священнослужители толковали его или записывали свои трактаты. Именно поэтому мы имеем огромный корпус наследия святых отцов. Эти труды святых отцов как бы переписывают, вычленяют с точки зрения научного подхода какие-то содержательные вещи. Получается, святые отцы говорили о слове Божьем, а современные исследователи говорят об этих святых отцах. Нужно ли так?

– А почему нет? Нужность и ненужность определяются не самой формальностью, а результатом, итогом. Если это приближает нас ко Христу, устраняет наши ошибки, проясняет наше сознание, дает нам лучший, более надежный и адекватный взгляд на то, что происходит вокруг нас, и на то, что доносит до нас Церковь, это хорошо. А если туманит мозги, уводит в сторону, пудрит сознание – плохо. В конце концов, мы живем в свободной стране, в свободном мире, и нам нужно знакомиться с инославными взглядами, чтобы уметь их критиковать, понимать, где они правы, а где нет. 

Где они правы – с ними согласиться, а где не правы (что тоже очень часто бывает, естественно), понять, почему все-таки правы мы (Церковь), а не они. И это крайне важно для любого человека, для современного человека тем более. Наши предки в церковноприходскую школу ходили, учились Псалтирь читать, а сегодня у нас каждый второй высшее образование имеет, времени свободного полно, Интернет к нашим услугам: многое дано, значит – многое спросится.

– Да, это правда. Вы привели пример произведения Викентия Лиринского и упомянули о согласии отцов (Consensus patrum). Если я не ошибаюсь, он писал в V веке и представлял себе это некое согласие отцов. Церковь развивалась, и в XI веке мы имеем раскол Запада и Востока. И ведь под каждой точкой зрения есть свое согласие отцов, свой Consensus patrum. Почему же это согласие не было едино по всей Церкви?

– Бог один, люди разные – очень простой ответ. Разные цивилизации, культуры, исторические условия. Мы можем с определенностью указать, будучи представителями Православной Церкви, на заблуждения, ошибки, отклонения римо-католического образа мысли от православия. Понятно, что римо-католические деятели с нами не согласятся, но я могу привести пример, как смотреть на эти расхождения, на материале разных верований, разных религий, а именно ислама и православия.

Очень был интересный эпизод в моей жизни. Это был огромнейший и интересный молодежный лагерь на Селигере в 2007 или 2008 году, когда там собирались многие тысячи. Это просто огромная трата ресурсов, сейчас это делается по разным регионам, а тогда был мегалагерь, в том числе и с участием православного духовенства, православных священнослужителей. У нас там даже была часовенка небольшая... И вдруг говорят: «Приехал один крупный мусульманский деятель, сейчас надо будет вам с ним вместе отвечать на вопросы». Вывели нас на огромную сцену, где обычно бывали какие-то рок-концерты…

– Сколько вас человек было?

– Мы вдвоем были, его звали шейх Мохаммед. У нас был микрофон, а на огромном поле была молодежь (в большинстве своем мусульманская). Они задают вопросы. Если вопрос касается ислама, то шейх отвечает; если касается христианства, то я отвечаю. И все идет интересно, познавательно. И вот в конце концов один молодой человек пошел на обострение и говорит: «Что это такое: почему русские неправильно верят, они не слушают пророка?» И думаю: что сейчас шейх ответит? А шейх говорит ему: «А Вы что, в Саудовской Аравии учились в мусульманском университете? Ваша задача – жить в мире, чтобы в нашей стране было единство, не было террористов, не было преступлений, вражды межрелигиозной. А в богословии без вас разберутся».

Я подумал: интересно, хороший ответ. Если бы православный человек у меня спросил что-нибудь, я бы не нашел в себе наглости так ему отвечать. Но у них немножко другая культура и другой способ общения. В общем, все кончилось полным удовлетворением всех сторон. Приблизительно так же надо смотреть на взаимоотношения между разными христианскими (подчеркиваю: не псевдохристианскими, а христианскими) конфессиями. Да, есть проблемы, но кому быть здесь судьей или обвинителем? Это раздувать сейчас совершенно неполезно.

Тоже был случай здесь, в Москве. На автобусной остановке я стою в подряснике с крестом, подходит мусульманский юноша и начинает мне задавать примерно те же самые вопросы: «Почему православное богословие отличается от того, чему учит Коран?» Ну что мне сказать? Я доброжелательно ему говорю: «Вы знаете, молодой человек, вы поступайте учиться, узнаете многое, посетите какие-нибудь межконфессиональные, межрелигиозные семинары». Тут подошел автобус, я в него сел.

Еще могу привести вам пример межнационального, межрелигиозного контакта. Пришлось мне в Москве ехать в аэропорт. Причем меня должен был товарищ везти (была половина второго ночи, а самолет рано утром), а ему машину заблокировал кто-то во дворе очень неудачно. Он говорит: «Что делать? Давай такси вызовем?» Никуда не денешься... Таксист узбек. Он видит, что сидит священник, и сразу стал задавать вопросы: «А что мне делать? У меня одна жена там, другая жена здесь. Один имам это сказал, другой имам то сказал». Говорю: «Молодой человек, я не имам все-таки, понимаете? Если Вы примете когда-нибудь христианство, православие, тогда у Вас будут другие взгляды, а пока держитесь того, что имеете».

– И как он отреагировал?

– Он простой парень был, я думаю, что разговор он вел просто для того, чтобы в длинной поездке до Домодедова не молчать.

– Интересно. Говорили мы до этого, что надо разобраться: понимать наши отличия от других, понимать, кто в чем прав, кто в чем не прав. Надо ли нам разбираться в отличиях ислама от христианства и какова вообще наша цель в диалоге с исламом тогда?

– Вот здесь, пожалуй, однозначный ответ. Цель наша на сегодняшний день в данной ситуации – это межрелигиозный мир и единство наций. То есть к бабушке не ходи – это все понятно. Не надо поднимать эту тематику в ваших контактах с мусульманами.

У нас есть очень хороший опыт в нашей Ивановской области – мы ведем телевизионную передачу, в которой участвует грамотный ведущий, философ. Со стороны православия мне дана задача участвовать – я священник, а со стороны ислама участвует имам-хатыб областного управления мусульман (так скажем, человек в ранге епископа). И очень интересные получаются беседы. Разумеется, не конфликтные, но зато очень стимулирующие мысль и помогающие и православным, и мусульманам в какой-то консолидации и исправлении их сознания. Почему я так говорю? Этот имам сказал нам, что ему звонил какой-то его мусульманский друг (или прихожанин) и благодарил за эти передачи. Говорит: «Их надо смотреть с детьми». Беседы мусульманского имама с православным священником мусульманин предлагает и советует смотреть с детьми! Значит, мы чего-то добиваемся.

– Вы просто какие-то темы обсуждаете вдвоем?

– Втроем, вместе с ведущим, который может непредсказуемые темы подкидывать. Интересно: он цитирует Коран, я цитирую Священное Писание (как правило Нового Завета), истории всевозможные, взгляды, практики. Причем ведь есть у нас расхождения не только богословские глубокие, касающиеся прежде всего Спасителя, но и очень практические, в основном касающиеся практики брака. Мы это с вами знаем. Тем не менее святыня брака остается святыней. Пускай они и трактуют это по-другому, но остается святыней. И это крайне важно, что мусульманин может подтвердить, подкрепить важность этой святыни, как и христианский верующий.

– Как же это возможно, чтобы одна программа с участием священника и имама укрепляла в вере и мусульман, и православных?

– Потому что это укрепление в вере происходит на совершенно разных уровнях… Когда человек, далекий от веры (будь то русский, татарин или чеченец), не совсем еще в теме, видит, что священнослужители обеих конфессий, обеих религий находят спокойный и разумный, общий язык друг с другом, доброжелательный, серьезный, бесконфликтный, внимательный, направленный на общую пользу, это их подталкивает к религиозному образу мысли, направляет к делу. Какое это будет дело, какая будет религия, мы не знаем, но мы знаем, что есть мусульмане, которые принимают христианство, и есть христиане, которые переходят в ислам. В основном, кстати сказать, это касается тех девушек и женщин, которые вышли замуж за мусульман. Имам говорил на камеру, что муж мусульманин может иметь жену-христианку, но не имеет права ее принуждать принять ислам. 

– Вы сказали про различия… А из опыта этих обсуждений: есть ли что-то общее, что-то сближающее?

– Сближающее здесь – нравственный принцип. И это опять-таки не мои слова, Святейший Патриарх говорил на эту тему не раз, что это нравственное направление. Говоря словами Маяковского, «что такое хорошо и что такое плохо». Но на самом деле это восходит ко временам до христианства и ислама. Это Сократ прежде всего, величайший философ древности, который, видимо, был первым, кто идентифицировал, отождествил философию – любовь к мудрости – с любовью к добру, стремлением к добру. И добро может быть пониманием утилитарной этики: если я у тебя украл корову – это хорошо, если ты у меня украл что-то – это очень плохо. Но со времен Сократа (может быть, и раньше) и уж, конечно, в исламе и в христианстве понятие добра объективно ориентировано на небо, на небесную вертикаль.

– Но во времена Древней Греции божества – это практически символы разврата и беззакония…

– Ну да, но Сократ говорил о Боге… Единобожие – это не нечто новое, что принесла иудейская религия в мир, это нечто исходное, что всегда было. И по тем или иным причинам, достаточно очевидным, было утрачено. В том и есть значение иудейского ветхозаветного сообщества, что они этого не забыли. И то многократно забывали, но сохранили. Благодаря этому Спаситель пришел в этот мир именно в иудейской среде.

Так вот, здесь мы и видим это очень четко направленное единство, единомыслие ислама и христианства – стремление к добру, справедливости, правде. А правда и справедливость – это, в общем-то, одно и то же слово. Русское слово «правда» в евангельском контексте не будет правдой, а будет истиной или не истиной. А «правда» – δικαιοσύνη – греческое слово. «Правда» как «истина», «правильность», «праведность», «справедливость» и «правильность», как «норма поведения» – практически одно и то же исходное понятие. И вот здесь, конечно, с исламом единомыслие имеется, его надо развивать. Так как есть разного рода злодеи, под прикрытием ислама совершающие свои преступления. И среди русских православных священников или верующих есть жертвы, есть погибшие, те, кого эти террористы или экстремисты убивают, но надо помнить, что своих они убивают гораздо больше.

– Вот как?

– Конечно. Мусульманское духовенство, которое они подозревают в том, что они не имеют никаких намерений с ними сотрудничать, они уничтожают. Или, по крайней мере, уничтожали.

– Действительно, мы же немного знаем о том, что происходит внутри ислама. Для нас это по большей части закрыто, но лет десять или двадцать назад ислам ассоциировался с тем, что это было нечто радикальное, экстремистское. Обязательно какие-то боевые действия, войны на Востоке связаны были с исламом…

– Если мы открываем Коран, мы находим такие строки: христиане наши лучшие друзья, мы с ними должны сохранять мир. Понятно, что далеко не все деятели ислама потом, на протяжении прошедших полутора тысяч лет, следовали этому указанию. Но и война свои законы имеет. Есть замечательный митрополит (уже на покое) Владимир (Иким). Он был раньше в Омске, сейчас уже очень пожилой человек, а до этого был в Бишкеке, в Киргизии, главой Среднеазиатского митрополичьего округа. И вот он на эту тему писал очень много интересных книг. Книги эти как классика уже. «Друзей ищите на Востоке» – заглавие одной из его книг. Он там проводит не просто такую же идею, а раскрывает факты, как следует вести себя христианам (и мусульманам, может быть, тоже) в ходе межрелигиозных контактов, особенно внутри России. Одно дело христиане в Средней Азии, где мне пришлось быть; в Узбекистане живут немножко изолированно. Интересно, что и мусульманам там тоже не дается зеленый свет для того, чтобы вести проповедь в массах. Потому что гражданская власть опасается тех самых злодейств, которые связаны с исламом, но на самом деле не суть ислама. Как бы мы сказали, еретики под видом ислама практикуют терроризм и всякого рода безобразия. Но внутри России это особенно актуальный вопрос, чтобы наши взаимоотношения с мусульманскими согражданами, братьями по Адаму (если они не братья по Христу, то братья по Адаму), были очень добрыми и плодотворными.

По книгам можно найти некоторые эпизоды из жизни имама Шамиля. Это середина XIX века. Шамиль всю свою жизнь возглавлял борьбу против Российской империи. И в этой борьбе он потерпел поражение, был пленен и привезен в город Калугу, где находился под почетным арестом, в плену, хотя и почетном. И остались очень интересные воспоминания, написанные матерью будущего священномученика митрополита Серафима (Чичагова). Он был тогда маленьким ребенком, его отец был офицером, а мать знала Шамиля лично. Интересные воспоминания. Они были опубликованы во время Чеченской войны, их напечатали как средство того самого информационного обмена. И вот Шамиль говорит: «Русские в рай не попадут». Почему же так? «Да потому, что русские не ценят того, что они имеют». Вот так! И другое было высказывание, когда он ехал с Кавказа в Калугу: если бы я знал, какая Россия, я бы никогда с ней не воевал. Вот вам информация, информационная служба.

– Да. Мы коснулись радикального ислама и пришли к выводу, что это не ислам такой, а люди, которые так толкуют.

– Под прикрытием ислама совершают преступления, и это же говорят исламские духовные лидеры.

– А в христианстве, наверное, таким схожим явлением можно считать крестовые походы?

– Да. Уже в начале крестовых походов (обратите внимание – XI век) как раз момент разделения Западной Церкви и Восточной. В XIII веке четвертый крестовый поход, разграбление Константинополя.

– Как думаете, может, стоит обратить внимание на эту тему, предположив, что точно так же под крестом скрывались на самом деле люди, которые им прикрывались, которые в крестовый поход шли не за крест, а за свои какие-то ценности, может быть, за деньгами или богатствами?

– Ответ, разумеется, положительный. Просто мы с вами, уже будучи духовными лицами, понимаем, что человек не автомат и не запрограммированный компьютер, он, может, вначале хотел как лучше, а вышло как всегда. И это сплошь и рядом происходит, да и у нас тоже в Церкви происходит то же самое, но только с Божией помощью, не с такими страшными последствиями. Время от времени кое-кого из наших собратьев лишают сана. И одна женщина, очень умная писательница, спрашивала меня: «Батюшка, как это происходит? Почему хороший священник в результате становится неизвестно кем и лишается своего священного сана?» Мы с ней говорили на эту тему. Деньги? Вряд ли. Моя гипотеза – это властолюбие. Это яд властолюбия, который отравляет душу человека. Возможно, что и человек, который берет в руки меч, особенно если это князь или принц, вполне естественно подвергается тому же самому.

– Интересную тему мы затронули, именно рассуждая про людей, которые верой могут прикрываться. Но вот здесь вопрос остается: прикрываются они осознанно или неосознанно? Всегда ли они понимали, что будут использовать свою веру или священный сан как прикрытие? Или же это работа дьявола со временем такая?

– Я бы скорее согласился со второй ситуацией, потому что разум руководит нами далеко не всегда. Во многих случаях это эмоции, которые направляют волю неизвестно в каком направлении.

– Отец Макарий, не могу оставить телезрителей без слова Вашего напутствия.

– Друзья мои, включайте мозги, раскрывайте глаза. Как говорится, разувайте глаза, обувайте ноги. Ноги обувать полезно, а глаза, уши, рассудок, мозг надо разувать и вбирать в себя все то доброе, что нам сегодня дает Церковь, что дают условия нашей жизни, – все, чего мы были лишены в течение многих сотен лет.

Ведущий Александр Черепенин, диакон

Записали Анна Вострокнутова и Елена Чурина