Уроки православия. Поучения аввы Дорофея с прот. Алексием Яковлевым. Урок 34

«Душеполезные поучения» аввы Дорофея – одно из самых читаемых аскетических творений. Читая его на наших уроках, мы часто останавливаемся на приведенных там примерах - ярких, наглядных, запоминающихся. Ими авва Дорофей иллюстрирует духовную жизнь христианина, и благодаря этому, поучения становятся понятнее и доступнее. С такого примера мы и начнем сегодняшний урок.

– «Душеполезные поучения» аввы Дорофея – одно из самых читаемых аскетических творений. На протяжении вот уже пятнадцати столетий христиане черпают в этой сокровищнице богатейший духовный опыт. Как искоренять страсти и приобретать добродетели? Как проходить путь Божий разумно и внимательно? Ответы на эти вопросы мы находим и на наших уроках, читая поучения преподобного Дорофея. А слушая пояснения и размышления протоиерея Алексия Яковлева по поводу прочитанного, понимаем, что все эти слова говорились и для нас, по крайней мере для тех, кто искренне стремится идти узким путем спасения.

А чтобы эти поучения были нам предельно понятны и доступны, авва Дорофей иллюстрирует их множеством жизненных примеров – ярких, наглядных, запоминающихся. Так, читая на прошлом уроке двенадцатое поучение, которое называется «О страхе будущего мучения и о том, что желающий спастись никогда не должен быть беспечен о своем спасении», мы остановились на одном из таких примеров. В нем авва Дорофей показывает загробную участь грешников, но при этом он не пугает нас, а с любовью и заботой предупреждает о возможной опасности. С этого примера мы и начнем сегодняшний урок.

«Хотите ли, я объясню вам на примере, что я говорю вам? Вот пусть кто-нибудь из вас придет, и я затворю его в темную келлию. Пускай он хотя только три дня не ест, не пьет, не спит, ни с кем не беседует, не поет псалмов, не молится и не вспоминает о Боге (перечисление того, чего не нужно делать); и тогда он узнает, что в нем будут делать страсти».

– Всего тут несколько строчек, но я думаю, что если человек посидит, подумает, даже затворяться в келье не надо – он сообразит, что авва Дорофей предлагает здесь пример того, что действительно происходит с человеком во время адского мучения, что у него нигде нет (здесь искусственно, конечно), ни утешения телесного, ни духовного, даже, как он говорит, «не вспоминает о Боге». Ни там, нигде никакого успокоения не будет.

Но «он еще здесь находится (в конце концов, человек в обморок может упасть, сознание потерять – и хорошо), но насколько же больше по выходе души из тела, когда она предается страстям и останется одна с ними, потерпит тогда она, несчастная. По здешним скорбям вы можете несколько понять, какова тамошняя скорбь. Ибо когда у кого-нибудь делается горячка, то что воспаляет его (какая причина)? Какой огонь или какое вещество производит это желание? Если же кто-нибудь имеет тело желчное и худосочное (имеется в виду, что там и гореть-то особенно нечему)?» И окончание примера: «Так и душа, охваченная страстями, всегда мучается, несчастная, своим злым навыком (сам себя ты, грешный, мучишь), имея всегда горькое воспоминание и томительное впечатление от страстей, которые беспрестанно жгут и опаляют ее». Это классическое описание мучений связано с тем, что человек мучается сам собственными страстями.

«Кто может вообразить себе эти страшные места, где тела мучаются, а страдание души усиливается?»

Странно, что именно здесь он не стесняется – может, ему проще, – но и нам не стыдно за авву Дорофея, что он приближается здесь, насколько возможно, к рассказам о сковородках, жаровнях и тому подобному. Один из довольно умных людей сказал: «Знаете, как будет обидно и странно и, надо признать, не без злой иронии или сарказма, когда ржавший над сковородками попадет (не приведи Бог) в ад и обнаружит там эти сковородки». Как-то меня всегда это очень сильно впечатляло. Так-то это смешно, но многие жестокие, страшные, обидные и несправедливые вещи довольно глупы, и если не смешны, то неуклюжи. Зло, страсть, демоны не обладают изящно-прекрасным умом, вроде бы нет? Почему бы им сковородками не пользоваться? Они тоже там же мучимы, это ясно, но одно другому не мешает.

«Кто может вообразить себе тот страшный огонь и тьму, кто может вообразить себе тех безжалостных мучителей и другие бесчисленные томления, о которых часто говорится в Божественном Писании?»

Кто это может вообразить? Ответ аввы Дорофея: а что ты воображаешь? Ты это вообразил, тебе кажется, что это невозможно, а может, это возможно, просто у тебя воображения мало. Воображение – своеобразная штука. Кто, говорит он, это может вообразить? Вообразил что-то очень духовное, а тебе пришло очень телесное, ты даже и не ожидал этого, думал, тебя сейчас будут хитро и психологически мудрено мучить, а тебя просто по ушам бьют много раз, да и все, и никакой психологии. И это правильно. Ты думал, что тебя будут бить, а тебя оставили без еды и питья, никто не приходит – и все дела, ничего такого.

Тут дело не в богатстве воображения, а в том, что оно человека куда-то уводит, а там и воображать-то особо нечего. Чтобы демонам, страстям обмануть человека, им не нужно много ума: мы же знаем, что огромное количество мошенничеств, обманов, воровства совершается не с помощью изящных умственных кунштюков. Для того чтобы обмануть человека, в том числе умного, не требуется ума и запредельной хитрости – требуется жестокая наглость, нахальная, и все, больше ничего не надо. Я вот сейчас попрошу у Вас, Ольга Валентиновна, кошелек – и сбегу, громко смеясь, и всё. Вы же не будете ожидать от меня, что я взял у Вас кошелек и убежал. Так и здесь: не ожидаешь, что тебя будут так глупо обманывать, а тебя так глупо и жестоко обманывают.

«Ибо как праведные, по словам святых, получают некие светлые места и веселие ангельское, соразмерно благим их делам, так и грешники получают места темные и мрачные, полные страха и ужаса. Ибо что страшнее и бедственнее тех мест, в которые посылаются демоны? И что ужаснее муки, на которую они будут осуждены? Однако и грешники будут мучимы с этими самыми демонами».

Он подчеркивает, что не просто демоны будут мучить грешников, а это будет их совместное мучение. Христос говорит: идите в огонь вечный, уготованный не людям, а дьяволу и аггелам, помощникам его, бесам, то есть это не просто то место, где те заправляют, – все там, это общее место мучений.

«А еще страшнее то, о чем говорит святой Иоанн Златоуст (я еще раз повторюсь: авва Дорофей приводит глубокие и умные примеры того, что такое это будущее адское мучение): “Если бы не текла река огненная и не предстояли страшные ангелы, а только призвались бы люди все на суд, и одни, получая похвалу, прославлялись бы, а другие отсылались бы в бесчестие, чтобы не видеть им Божьей славы, то и наказание вот этим лишь только стыдом и бесчестием, и скорбь об отпадении от таких великих благ, не была бы она ужасней всякой геенны?”»

Другое описание ада, когда Иоанн Златоуст (видимо, специально для тех, кто потом будет по этому поводу всячески ухмыляться) говорит: ну уберите это, пожалуйста. Убрали? А в остатке что осталось? В остатке осталось больше, чем даже было.

«Тогда и самое обличение совести, и самое воспоминание о сделанном (о дурном), как мы сказали выше, будут нестерпимее бесчисленных и неизреченных томлений. Ведь души помнят все, что было здесь, как говорят отцы, и слова, и дела, и помышления, и ничего из этого не могут забыть тогда». То есть самое важное, определяющее в жизни человеческой – авва Дорофей на этом настаивает, – после смерти человек помнит. Он оговаривается, что в псалме сказано: «В тот день погибнут все их помышления» – мы часто эти слова поем во время богослужения, – и авва Дорофей подчеркивает, что это говорится о мимолетных помышлениях века сего. Интересное перечисление дается: о строении, об имуществе, о всяком даянии и получении (извините меня, экономисты, – об экономике, видимо), и почему-то он упоминает о родителях. Мне кажется, что он это делает здесь, во многом ориентируясь на то, что перед ним монахи, такой сугубо острый педагогический ход, – наверное, в это смысле надо рассматривать. Так-то это очень жестко, может, в этом месте нам не стоит соглашаться с аввой Дорофеем, тем более что и он в другом месте не со всем соглашается.

«Все сие вместе с тем, как душа выходит из тела, погибает для нее, и из всего этого она тогда ни о чем не вспоминает и не заботится. А что она сделала относительно добродетели или страсти, все то помнит и ничто из этого для нее не погибает: но если человек принес кому-нибудь пользу или сам получил ее от кого-либо, то он всегда памятует получившего от него пользу и оказавшего ему оную. Также и если получил от кого-либо вред или сам сделал кому-нибудь вред, то всегда помнит и сделавшего ему вред, и потерпевшего вред от него».

Авва Дорофей здесь как-то протокольно-технически описывает, но это тем более впечатляет, это постоянное повторение: если ты дал или ты получил, ты это помнишь, того и другого, и с другой стороны так же, – пишет, никуда не торопясь. «И ничего, как я сказал, не забывает душа из того, что она сделала в этом мире, но все помнит, хоть и вышла из тела, и притом еще лучше и яснее, потому что освободилась от земного сего тела», то есть ничего не мешает ей из телесных вещей, наоборот даже.

Он вспоминает: «Некогда говорили мы об этом с одним великим старцем, и старец сказал, что душа, по выходе из тела, помнит страсти и грехи, которые она исполняла, и лица, с которыми совершала их. А я говорил ему: может быть, это и не так; но, конечно, она будет иметь злой навык, полученный ею ко греху, и будет вспоминать о нем». То есть авва Дорофей даже как-то ужаснулся: как это – все до мелочей помнить дурное? «Мы долго спорили об этом предмете, желая уяснить его; но старец не соглашался со мною, говоря, что душа помнит и самый вид греха, и самое место, и то самое лицо, с которым согрешила». Авва Дорофей с этой рельефной остротой вспоминания зла не мог согласиться: ужасно же. «И поистине, если это так, то нам предстоит еще более тягчайший конец, если не будем внимать себе (если не будем беспечными). Потому я и говорю вам, друзья, всегда: старайтесь здесь возделывать добрые помышления, чтобы найти их там (после смерти), ибо что человек имеет здесь, то исходит с ним отсюда, и то же будет он иметь и там (с собой этот багаж заберет)». 

«Позаботимся, братия, чтобы нам избавиться от такого бедствия, постараемся о сем, и Бог сотворит с нами милость: ибо Он есть упование всех концев земли и сущих в мори далече (Пс. 64, 6)».

Здесь авва Дорофей приводит классический пример толкования псалма царя Давида, христианского толкования, которое к историческим обстоятельствам написания псалма особого отношения не имеет, но тем не менее такое понимание для нас утешительно и важно. «Сущии в концах земли, – говорит авва Дорофей, – это те, кто находятся в конечной злобе; а сущии в море далече – те, которые пребывают в крайнем неразумии (но он на этом не останавливается); но Христос есть упование (надежда) и их тоже. Потребен малый труд; потрудимся, чтобы быть помилованными».

И дальше еще один пример, который стоит запомнить: он хорош с точки зрения запоминания, и как пример он глубок, с разными изгибами мысли: «Если кто имеет поле и оставит его в небрежении, то оно зарастет; и не тем ли более наполнится оно тернием и волчцами, чем более он будет небречь об этом поле? Когда же он придет очистить поле, то не тем ли более должны будут окровавиться руки его, чем больше оно заросло, когда он захочет выдергать ту худую траву, которой дал взойти во время своего нерадения? Ведь невозможно человеку не пожать того, что он посеял. А кто желает очистить поле свое, тот должен сперва совершенно искоренить всю дурную траву; ибо если он не исторгнет совершенно всех корней ее, но только сверху срежет ее, то она опять вырастет». Потихоньку авва Дорофей переходит к тому, как он будет излагать учение о действии страстей. Почему это поучение тем более драгоценно: мы в нем встречаем один из важных рассказов о том, что такое страсти. Мы это читали, конечно, но здесь важное добавление.

«Исторгнуть нужно самые корни, и когда человек хорошо очистит поле от травы, терния и тому подобного, то должен его вспахать, взборонить и таким образом возделать; а когда оно уже будет хорошо возделано, тогда должно посеять доброе семя».

«Ведь если он после такого очищения (дальше интересно) оставит поле праздным (т.е. пустым), опять взойдет трава (хотя даже корней не было) и, найдя землю мягкую и удобренную от очищения, пустит корни в глубину и более укрепится и умножится на поле. Так бывает и с душою: сперва должно отсечь всякое ветхое пристрастие и злые навыки, которые она имеет: ибо нет ничего хуже злого навыка. И святой Василий говорит: "Немалый подвиг – преодолеть свой навык, ибо навык, укрепившись долгим временем, часто получает силу естества"». Настолько становится соприроден душе конкретного человека, что он воспринимает этот вполне дурной, никчемный, на самом деле не его навык как свою неотъемлемую природную часть.

«Итак, должно подвизаться, как я сказал, против злых навыков и страстей, и не только против страстей, но и против причин их (против корней); ведь если не исторгнуты корни, то терние необходимо опять вырастет, тем более что некоторые страсти ничего не смогут сделать, если человек отсечет причины их». И примеры: «Так зависть сама по себе ничто, но имеет некоторые причины, в числе которых славолюбие: ибо кто хочет прославиться, тот завидует прославленному или предпочтенному». Понятно, в принципе. Описание понятно, а бороться сложно.

Гнев происходит от разных причин, по авве Дорофею, особенно от сластолюбия. «О сем упоминает и Евагрий, говоря, что некоторый святой сказал: "Я для того и отвергаю наслаждения, чтобы отсечь причины раздражительности". И все отцы говорят, что каждая страсть рождается от этих трех» – и он перечисляет:

«Каждая страсть рождается от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия. Итак, должно не только отсечь страсти, но и причины их, потом хорошо удобрить нравы свои покаянием и плачем, и тогда уже начать сеять доброе семя, которое суть добрые дела.

Если же человек, исправив нравы свои и покаявшись в прежних своих делах, не станет заботиться об исполнении добрых дел и приобретении добродетелей, то на нем сбывается сказанное в Евангелии, в притче о нечистом духе и семи духах, злейших его».

И действительно, если человек справился с какими-то дурными проявлениями (не искоренил, но в значительной степени справился), то, с одной стороны, ему легче становится, а с другой – в более или менее подготовленное поле легче внедряются дурные вещи. Это мы видим на примерах людей, вполне религиозных (я не говорю о конкретных христианах), но если бы они были менее религиозны, то всем было бы от этого значительно легче.

Есть какой-нибудь нехороший человек: есть и есть, и хорошо, ладно, что теперь поделать. А если этот нехороший человек все свои нехорошести, свою дурноту объясняет сугубо возвышенными – религиозными – мотивами, то это уже перебор, тяжело такое переносить. Я говорю не про верующего человека, который какие-то глупости делает, грехи совершает – бывает такое, а как частный и очень яркий пример того, о чем и в евангельском примере говорится и о чем авва Дорофей говорит: когда человек свои грехи, с которыми он до какого-то момента справлялся, начинает объяснять возвышенными, небесными причинами. Здесь спектр очень большой: от вполне благочестивых протестантов, которые высаживаются в Новом Свете, до религиозных психопатических маньяков и до вполне благообразных стражей порядка в православных храмах – разные могут быть проявления того, как у человека может быть все почищено, но есть одна проблемка, когда пришли злые духи и сказали, что тут очень хорошо, прекрасно жить: ничего не разбросано, все подметено, отличненько.

«И невозможно душе пребывать в одном и том же состоянии, но она всегда преуспевает или в лучшем, или в худшем. Поэтому каждый желающий спастись должен не только не делать зла, но и обязан делать добро». Вот зачем, с аскетической точки зрения, добро делается: если не делает этого человек, сидит просто, то это худо, это плохо получается, потому что «свято место пусто не бывает».

«Поэтому каждый желающий спастись должен не только не делать зла, но обязан делать и добро, как сказано в псалме: уклонися от зла и сотвори благо; не сказано только: уклонися от зла, но и: сотвори благо».

Он приводит простой пример: «Если кто-нибудь привык обижать, то он должен не только не обижать, но и поступать по правде; если он был блудник, то он должен не только не предаваться блуду, но и быть воздержным; если был гневлив, должен не только не гневаться, но и приобрести кротость; если кто гордился (тщеславился, по классификации святителя Игнатия (Брянчанинова)), то он должен не только не гордиться, но и смиряться. Каждая страсть имеет противоположную ей добродетель (практически название статьи святителя Игнатия): гордость – смиренномудрие, сребролюбие – милосердие, блуд – воздержание, малодушие – терпение, гнев – кротость, ненависть – любовь; каждая страсть, как я сказал, имеет противоположную ей добродетель».

Ведущая Ольга Баталова
Записала Ксения Смирнова