У книжной полки. 3 ноября

Монах Арсений (Святогорский). Афонский старец Макарий.

17 октября 1820 года в богатой купеческой семье Ивана и Феодосии Сушкиных, проживавших в городе Туле, родился третий сын, который в крещении был наречен Михаилом. С отроческих лет мальчик почувствовал влечение к иноческой жизни. Но желание свое Михаил Сушкин осуществил уже в более зрелом возрасте. Произошло это 3 ноября 1851 года, когда молодой человек прибыл в Русский на Афоне Свято-Пантелеимонов монастырь. Там он принял постриг с именем Макарий и стал учеником и духовным преемником старца Иеронима (Соломенцова). Впоследствии отец Макарий явился продолжателем того великого дела, которое начал отец Иероним, и он же его и закончил, т. е. окончательно восстановил русское монашество в Пантелеимоновом монастыре на Святой Горе Афон. Об «Афонском старце Макарии» рассказывает книга с одноименным названием, выпущенная в свет Издательством Сибирская Благозвонница. Об этой книге – далее в нашей программе. ***

В этой книге приводится жизнеописание великого афонского старца схиархимандрита Макария (в миру Михаила Ивановича Сушкина). Автор показывает духовное возрастание о. Макария от религиозно настроенного молодого человека, прибывшего на Афон в качестве паломника, до игумена славной Русской обители святого великомученика Пантелеимона. Возрастание это происходило под руководством старца-духовника иеросхимонаха Иеронима, который «в отноше­нии натуры был гений», как писал о нем Константин Николаевич Леонтьев. Благодаря этим двум личностям, так много потрудившимся на православ­ном Востоке ради чести русского имени, разным по характеру, но единодушным в своей деятельности, произошло возрождение не только Пантелеимонова монастыря, но и всего Русского Афона.

Составляя жизнеописание о. Макария, автор, монах Арсений (Святогорский), использовал как уже известные источники, так и архивные материалы. В книге публикуются слова и наставления о. Макария братии, могущие и теперь послужить восстановлению духовной жизни в монастыре, а также письма к разным лицам. Эти письма глубоко раскрывают личность старца-игумена, показывают, сколь сложным было по­ложение монастыря на чужбине в то время и какого напряжения душевных и телесных сил, мудрости духовной, безграничной веры и непоколебимого упования на Промысл Божий требовало благоустроение обители. Кроме того, об отце Макарии осталось немало воспоминаний его современников, людей, которые имели счастье знать старца лично. С некоторыми из них автор знакомит читателя в процессе своего повествования, в конце которого приводится еще несколько фрагментов.

Одно из записанных воспоминаний принадлежит перу Константина Николаевича Леонтьева. В частности, русский писатель о старце рассказывал следующее: «Это был великий, истинный подвижник, и телесный и духовный, достойный древних времен монашества и вместе с тем вполне современный, живой, привле­кательный, скажу даже — в некоторых случаях почти светский человек в самом хорошем смысле этого слова, то есть с виду изящный, веселый и общительный. В быт­ность мою на Афоне, в [18]72 году, я помню, он как будто говорил мне тогда, что ему 48 лет. Он был в то время чрезвычайно подвижен и бодр. Седых волос в его черной и длинной бороде еще мало было. Во время наших с ним частых и долгих бесед на Афоне он по просьбе моей рассказывал мне многое о своей преж­ней жизни в миру и о своем удалении на Св[ятую] Гору.

Мать его была очень набожная и добрая женщина и, как он мне сам говорил, имела на него большое влияние. Но по наружности молодой Сушкин жил так же, как и многие богатые и молодые купеческие сыновья 40-х годов: помогал отцу по торговым делам, ездил на ярмарки, щеголял, бывал и на балах, танцевал, по собственному признанию, — даже охотно читал и кой-какие романы, ку­рил трубку; думал иногда, конечно, и об невестах. Но при всем этом девственность свою он строго хранил, и мечта о монашестве не оставляла его посреди коммерческих хлопот и всяких мирских развлечений. Мать его любила беседовать с ним о духовных пред­метах и часто горячо увещевала его оберегать себя до бра­ка от плотских страстей. "Когда и жених, и невеста оба вступают в брак девственниками — ангелы Божии раду­ются на небесах и невидимо летают над брачным ложем их", — говорила ему мать. И эти слова ее производили на юношу, по его собственному мне признанию, глубокое впечатление.

"Я думал, — говорил он мне с чувством, — что если я согрешу, то не только навлеку на себя гнев Божий, но и мать жестоко обижу, а мне и вспомнить об этом было даже больно. — Потом прибавил, смеясь: — Ну и о неве­стах думал, и были барышни очень красивые, с которыми танцевать приходилось, и танцевать я был не прочь". Я помню, - пишет Леонтьев, - до чего мне было приятно на суровом и даль­нем Афоне в 70-х годах видеть этот мгновенный просвет на веселую прежнюю жизнь наших провинций и слышать эти простые и живые признания от одного из величайших аскетов нашего времени! Такого рода рассказы и призна­ния, вовремя и кстати произнесенные опытными монаха­ми, чрезвычайно ободрительны не только для начинающих послушников, которых нередко отпугивают будущие тягости иноческой жизни, но и для мирян, желающих подчинить хоть сколько-нибудь свою жизнь учению воз­держания и понуждения.

Когда мне, - вспоминает писатель, - случалось в тяжкие минуты какого-нибудь нравственного или телесного изнемождения открывать душу мою этому умному, благо­родному и святому человеку и он говорил мне: "Понудьте себя, — только понуждающие себя восхищают Царствие Небесное!" — я чувствовал, что он, этот герой самоотвер­жения о Боге, имеет право мне так говорить! Как обыкновенно начинал он свою жизнь, как он про­жил богато и привольно до 25 лет, и что он перетерпел потом здесь, на этих дальних, чуждых и безмолвно унылых скалах, это вообразить, я думаю, нетрудно! Призвание к монашеству у молодого Сушкина, по словам Леонтьева, яви­лось рано. По всем признакам оно было самого чистого и возвышенного характера, самопроизвольного, так ска­зать, характера, а не последовательного какого-нибудь. То есть для привлечения его души к аскетизму не нужно было никаких особенных переворотов, скорбей, оскорб­лений, неудач и т. п.

Отец Макарий, - пишет Константин Николаевич, был откровенен со мною и рассказывал мне достаточно о себе, хотя бы и только в главных чертах. Рассказы его именно и были следстви­ем частых вопросов моих: «Почему, и как, и вследствие чего тот или другой человек стал монахом?» Это один из самых замечательных и поучительных вопросов, когда идет речь о монашестве. На подобные мои вопросы он, между прочим, рассказы­вая и о себе, говорил, что переворотов, внезапных или глу­боких потрясений в жизни его не было, несчастной любви он не испытал, и влюбиться даже он ни разу еще не успел. О дурном, неуживчивом каком-нибудь собственном его характере, мне кажется, не могло быть и речи. … Мне кажется, - отмечает Леонтьев, - что у отца Макария сама по себе и нату­ра была драгоценная...»

Как вспоминает писатель, «в последние, 80-е года, по свидетельству очевидцев, о. Макарий достиг крайнего бесстрастия. Его уже ничто не возмущало: никакая случайность, никакая внезапность. "Если бы и Гора Афонская с грохотом валилась в море, — он и тогда, кажется, не смутился бы!" Так вы­ражаются эти очевидцы». «Смерть его была почти внезапная. Он сам служил литургию и только что стал разоблачаться, как вдруг его поразил удар. Окончить самому литургию, последний раз совер­шить великое таинство Евхаристии и умереть! Счастливая кончина — вполне достойная его долго­летних подвигов, его святой жизни, его прекрасной души!» Так о старце Макарии вспоминает русский религиозный мыслитель, целый год живший на Афоне, и не раз посещавший отца Макария в Русской обители.

Как отмечает автор этой книги, в отличие от других как афонских, так и неафонских мо­настырей, которые приобретали свой законченный внешний вид неспешно, часто не за одно столетие, обитель св. Пан­телеймона была построена быстро, за короткое время, при жизни ее ктиторов и старцев — отцов Иеронима и Макария. И одновременно с обустройством внешним старцы устрояли и внутреннюю жизнь — по правилам строгого общежития. Даже краткий обзор гигантской работы, проделанной за небольшой промежуток времени, заставляет поражаться гениальности старцев, их творческим и организаторским способностям, преданности воле Божией, силе их собственной воли, прозрению в будущее и духовному познанию замысла Божественного, с которым они всегда согласовывали свои дей­ствия. Сказанное относится прежде всего к отцу Иерониму — главному руководителю и организатору, учителю и наставни­ку самого отца Макария, которого он воспитал себе в помощь как преемника по благодати и достойного игумена обители.

*** Как отмечает автор этой книги, в начале 90-х годов XX века один из вновь прибывших из России насельников на празднике святого великомучени­ка Пантелеимона обратил внимание на греческих богомоль­цев, стоявших посреди храма, и подумал тогда, что по всей России, пожалуй, не найдется столько верующих мужчин. Теперь же не редкость, что Пантелеимонов монастырь быва­ет переполнен русскими паломниками. Они каются в грехах, и нередко со слезами. Русский человек плачет о грехах сво­их - значит Россия пробуждается. И в этом тоже немалая заслуга старцев Иеронима и Макария, о совместных трудах которых также говорится в книге «Афонский старец Макарий»